Дон Кавелли и папский престол - Конти Дэвид
Кавелли выпрямился, тяжело дыша. Перед ним лежал человек лет тридцати, с заурядным лицом без каких бы то ни было особых примет. Нет, все же есть кое-что: у мужчины не хватало двух пальцев на левой руке.
Только в самый последний момент Кавелли заметил тень, мелькнувшую рядом с ним. Он ощутил острую боль в затылке и увидел, как к нему снова стремительно приближается земля. Последнее, что он запомнил, это голос, лишенный всякой враждебности, у себя над ухом:
— Оставались бы вы лучше дома, синьор Кавелли, там вы в безопасности.
А потом все заволокла тьма.
XXXI
По ощущениям, он находился в лодке, которая страшно раскачивалась и кренилась. Лодка плыла по штормовому морю? Снова и снова ее швыряло волнами в разные стороны, так что она могла опрокинуться в любую минуту. Он знал, если это случится, то бурное море поглотит его и утащит в самые темные глубины. Левый глаз почти не ощущался, а во рту стоял привкус крови. Пусть его оставят в покое и больше не трогают.
Осторожно приоткрыв правый глаз, он взглянул куда-то вверх. Над ним промелькнуло женское лицо, обрамленное короткими светлыми волосами. Женщина что-то говорила ему. Потребовалось несколько секунд, чтобы осознать: кажется, это женщина-полицейский. Видимо, она разговаривала с ним, и он изо всех сил попытался ее понять. Кавелли осторожно сел. Он, наконец, стал ощущать свой глаз. Тот был полностью залит кровью, но, возможно, она натекла из раны на лбу.
Должно быть, это случилось, когда он лежал на тротуаре. Кавелли с облегчением отметил, что голова у него, кажется, больше не кружится. Он медленно встал на ноги. Теперь он заметил и второго полицейского, который разговаривал с кем-то по рации. Нападавшие, естественно, скрылись. На земле валялась связка его ключей, по-видимому, выпавшая из кармана во время драки. Он хотел было наклониться за ней, но женщина-полицейский опередила его и помогла поднять. Правда, выглядела она так, словно сомневалась в том, что он является законным владельцем связки.
Затем его спросили, нужен ли ему врач и собирается ли писать заявление. Он отказался от того и от другого. Тогда с него сняли показания и попросили описать преступников. Кавелли рассказал все, что успел запомнить о человеке, который напал на него, не забыв упомянуть, что у того не хватало на руке двух пальцев. При этом полицейские обменялись многозначительными взглядами. Кавелли так и не смог растолковать, что бы это значило. После всех этих формальностей ему разрешили уйти. Очень медленно он двинулся в обратный путь. Мысли путались в голове. Может, все же стоило подать заявление? Скорее всего, это все равно ни к чему не приведет. Для полиции это нападение — одно из сотни ежедневных мелких преступлений, и расследовать их все нет никакой возможности. Если бы он рассказал всю правду, ему бы все равно никто не поверил. Так для чего?
Второй нападавший обратился к нему по имени. Его явное предупреждали, чтобы он держался подальше от кардиналов и выборов папы. По-видимому, это здравая мысль, тем более что нет никаких улик, кроме предположения, что монсеньор Ринанцо как-то замешан в этом деле. Теперь еще и эта попытка запугать его.
Правда, вот тут у его противников случилась осечка.
Кавелли не выносил попыток подчинить себя.
КНИГА ВТОРАЯ
XXXII
Карло Манунцио открыл ящик офисного стола, достал пачку сигарилл и вытащил одну.
Самообладание.
Именно то, что он намеревался обрести за ближайшие несколько минут. Он закрыл глаза и задумался над словом самообладание. Техника, которую он освоил на семинаре, посвященном риторике. Идея заключалась в том, чтобы сосредоточиться на ключевом слове, которое вы намереваетесь донести до слушателя в своей речи.
Самообладание.
Нет.
Независимость.
Еще лучше.
Он вцепился зубами во влажный мундштук сигариллы и начал сердито пускать вокруг себя клубы дыма.
Зачем ему это нужно? Он главный редактор «Коррьере дель джорно», так что если кто-то и должен переживать по поводу грядущего разговора, так это в первую очередь эта журналистка, которую он может вышвырнуть в любой момент, как только захочет. Что такого в этой Сильвестри, что она его так волнует? Ну, во-первых, конечно, ее внешность. Но есть кое-что еще: ее самоуверенность, граничащая с дерзостью, наглость и наплевательское отношение к любым авторитетам. И ее стиль. У Сильвестри на все один ответ. Прямо сейчас! Легко! Она холодна и беспощадна. Вот почему он взял ее на работу. Она прирожденный репортер, тот, кто вцепится в тему, как бойцовая собака, и не отпустит, пока не соберет достаточно материала для статьи. Карло очень ценил ее в качестве журналиста, но не в качестве подчиненной. Он чувствовал себя в ее присутствии глупым и незначительным.
Вообще, он предпочел бы не заводить этот разговор, но у него нет выбора. Манунцио вспомнил о человеке, который вчера вечером поджидал его на парковке возле машины. О видео, снятом на мобильный, которое ему показали.
Нет, придется раз и навсегда поставить ее на место.
Он затянулся еще раз и лишь затем нажал на кнопку селектора:
— Сейчас же пришлите ко мне синьорину Сильвестри.
Он поспешно уселся во вращающееся кресло, обтянутое искусственной кожей.
Независимость.
Дверь открылась.
Нет. Импровизация. Вот так. Не надо делать проблему из обычного разговора.
Business as usual[37].
Он наклонил голову и принялся демонстративно изучать бумаги, лежащие перед ним на столе. Не поднимая взгляда, он поприветствовал Фиону Сильвестри взмахом руки.
— Присаживайтесь, — пробормотал он, довольно убедительно изображая рассеянность и по-прежнему не отрывая глаз от бумаг. В поле его зрения появилась пара ног, обутых в черные туфли на высоких каблуках, и ноги эти целеустремленно зашагали к стоящему напротив стулу. Карло Манунцио почуял легкий аромат духов от Шанель.
Независимость.
Он схватил конверт большого формата и перебросил его на противоположную сторону стола.
— Мусорный коллапс. Городская администрация бездействует. Займитесь этим. У меня такое чувство, что этот скандал разгорится еще сильнее.
Фиона Сильвестри насмешливо скривила красные губы.
— У меня нет времени на такие пустяки, я занимаюсь кое-чем более интересным.
Манунцио постарался успокоиться.
Непринужденность!
— Ах да, этот конклав, о нем речь идет? — Он махнул рукой. — Милая история, мне понравилось, как вы все это обыграли. Но вы уже взяли от нее больше, чем она может дать. Молодец, но теперь пора остановиться. Мы перейдем к более актуальным темам.
Он посмотрел на Фиону, чтобы проверить, как она отреагировала на его слова, и уже в следующее мгновение проклинал себя за это. Следовало бы сейчас снова заняться бумагами, словно его распоряжение окончательное и не подлежит дальнейшему обсуждению. Вместо этого он снова посмотрел на Сильвестри, словно ожидая ее одобрения. И так было всегда.
— Нет, — Фиона Сильвестри закинула ногу на ногу. Ее узкая юбка на мгновение задралась, обнажив кружевные резинки чулок. Большинство мужчин после этого становились намного более уступчивыми, именно по этой причине она и носила эти эффектные, но не всегда удобные вещи. Манунцио тоже не смог оставаться равнодушным в такой ситуации. И еще эта ее циничная ухмылка, она все портила!
— Я продолжу заниматься ватиканской историей. Я чувствую, что за этим стоит гораздо больше, чем кажется на первый взгляд.
Манунцио скривился так, будто хлебнул уксуса.
— Полагаю, что вы заблуждаетесь. Инфаркт и самоубийство во время конклава — прекрасное совпадение, но не более того. Как я уже сказал, вы все уже вытащили из этого материала… — Он посмотрел на нее почти умоляюще.
