Юрий Губин - Происхождение человека и человечества.
Новые территории из-за каких-то природных особенностей предполагали изменения традиций потому, что прежняя протокартина мира начинала противоречить в некоторых моментах бытия окружающей действительности, а новых традиций, которые адаптировали бы данную группу к появившимся в процессе расселения, условиям не было. Для таких групп было две возможности выхода из такой ситуации, это или отступить на территорию популяции их породившей в приемлемую для себя обстановку, или создать абсолютно новые культурные традиции, адаптируемые к новым условиям. Такие группы можно назвать пионерными (от слова пионер – первооткрыватель). Иногда давление и угроза со стороны окружающей среды становились настолько мощными, что не укладывались в стереотипы старой протокартины мира, тогда адаптивные возможности такой группы утрачивались, и она распадалась, т.е. исчезала.
Если группам поздних хабилисов/ранних архантропов, которым под давлением факторов окружающей среды, за кочевой период не удавалось уйти далеко от коренных популяций/праобщин или найти места с достаточными пищевыми ресурсами для ведения оседлого и автономного образа жизни, как мы только что сказали, возвращались в материнские популяции/праобщины, где они родились и выросли. Биологически активные вещества, которые играли, в то время, основную роль в регулировке поведенческих реакций заставляли это делать. Этими своими действиями они расширили ареал обитания путём уже социальной и психологической адаптации к экологическим параметрам, в некоторых моментах, совершенно отличных от прежних. Активно начала происходить физиологическая перестройка для приспособления к жизни вне экологической ниши потому, что она на данном этапе эволюции, стала не удовлетворять ранних гоминин по многим причинам. Тем самым многие коллективные общности даже у ранних питекантропов хотя и расширили ареал своего обитания, но фактически потеряли в «мешанине» ландшафтов и переходов из одной климатической зоны в другую свою эволюционную колыбель. Они выросли из неё психологически, и она им стала тесной, хотя причинные остановки первые люди, да и в последствии и все люди вообще, делали всегда возле водоёмов. Впервые наши предки покинули экологическую нишу навсегда, и не исчезли с арены жизни, не вошли ни в какие биоценозы, сохранив свою видовую сущность. Это был огромная победа над природой и первая значимая победа разума.
Из-за того, что некоторые популяционные группы достаточно долго отсутствовали (может быть до двух сезонов и более) в материнской[3] популяции/праобщине как хранительнице центрального конгломерата культуры, они приобретали более яркие отличия в поведении и способах охоты от тех, которые находились в пределах ареала. Это происходило не в блоках центральной зоны культуры, которая являлась фундаментом видового поведения, и изменениям не подлежали, а в каркасе – её надстройках и как генетически оформленных, так и передающихся из поколения к поколению сценариев. Это вело к определённым несходствам и некоторым искажениям протокартин мира из-за поправок, вносимых в цепочки сценариев конкретных моментов бытия, которые предлагались материнским популяциям. Данные ситуации, конечно, вели к внутрипопуляционным конфликтам, потому, что жизнь в формирующихся праобщинах архантропов велась по одним и тем же строго установленным и регламентированным сценариям, нарушить которые было трудно, а в последствии не возможно. Архантроп без них просто не мыслим. Они были сутью его существования.
Эти наши предки, выработали в пионерных группах, во время сезонных странствий, более жёсткий и мобильный характер, в полной мере пригодный для выживания первых людей в отрыве от базовых популяций/праобщин в постоянных конфронтациях с такими же группами из других материнских популяций/праобщин защищавших свои территории.
Таким образом, освоение новых территорий теперь проводили популяционные группы. Относительно однородные по своему возрастному составу, они и подвергались действию физических стрессов от окружающей природы в разных климатических зонах и ландшафтах и встречных враждебных таких же групп. Поэтому не нужно думать, что по земле бродили праобщины ранних архантропов, которые состояли из взрослых, детей, подростков и стариков. Такое могло происходить только при каких-то больших, глобальных изменениях в окружающей среде требовавших радикальных мер таких как переселение на новое место проживания материнской популяции или того, что от неё осталось в результате каких-либо катаклизмов.
Это были трудные периоды в жизни формирующихся праобщин архантропов, но пока преодолимые потому, что именно в то время, в самом начале развития архантропов, межпраобщинные изоляционные барьеры пока не носили ярко выраженного социального характера, как это будет в скором времени, а были в основном экологическими и географическими. Хотя необходимо заметить, что с появлением специализации в охоте на определённых животных обозначилась тенденция такой социальной изоляции. Но это произошло уже тогда, когда практически все территории Африки и Евразии были условно поделены между праобщинами* и поэтому выход на новые территории, в пределах своих адаптационных возможностей, был затруднён а, скорее всего даже не возможен. С того времени в консорциях и конвиксиях, в рамках группового отбора, стала вырабатываться нетерпимость к другим группам, не соответствующим данным коллективным формированиям по культурным традициям, которые в то время определялись только способами добывания пищи на различных территориях и ландшафтах. В связи с этим постепенно путём группового отбора, обособленность популяционных групп и материнских популяций стала очень жёсткой и нетерпимой к соседним общностям. Это было необходимо для того, что бы новые адаптационные наработки состоялись, как образ жизни и устоялись, как постоянные формы отношения с окружающей средой. Для того, чтобы не были замутнены традиционными формами других популяций и популяционных групп, живущих рядом, но в несколько иной природной среде, т.е. пищевой зоне.
Принятое учёными мнение о крайней изоляции популяционных групп архантропов и палеоантропов предполагает и эндогамные* половые отношения, которые там должны были действовать, а это в свою очередь предполагает наличие положительного имбриндинга – скрещивания между близкими родственниками. Вполне возможно в организмах ещё первых форм гоминид, в результате ведения скрытного образа жизни в зарослях по берегам водоёмов, а значит крайней обособленности популяций, сформировался механизм быстрой отбраковки рецессивных генов накапливаемых в результате мутаций. Таким образом, может быть, близкородственные связи у архантропов и палеоантропов не влияли на естественный отбор. В принципе, интенсивность рождаемости детей в праобщинах можно определить как показатель эффективности адаптации данного вида к параметрам окружающей среды. Насколько быстро происходило пополнение численности при естественной убыли от различных причин и факторов, настолько данная популяцияпраобщина была адаптирована к внутрипопуляционнымвнутриобщинным взаимодействиям и особенностям природных условий в местах проживания. Быстрое расселение архантропов показывает, что плодились они очень хорошо.
В начале формирования каждой новой формы гоминид, инцест, вполне возможно, имел положительное значение потому, что потомки близкородственных связей имели 75% генов каждого родителя. Об этом говорит современная генетика. Это давало возможность сохранить положительные эволюционные наработки в определённом темпе при формировании новых видов. Поэтому так медленно менялись морфологические критерии гоминин. Только очень мощные всплески параметров окружающей среды могли принести какие-то изменения в физиологии и морфологии первых людей. Кардинальные изменения климата вот двигатель эволюции архантропов. В связи с этим можно предположить, что форм гоминид на начальном этапе антропогенеза было несколько. Механизм, препятствующий инцесту, стал вырабатываться только в период формирования Homo Sapiens как вида при объединении двух праобщин, которое дало возможность исключить имбриндинг, как один из факторов изолированности, в жизни гоминин.
Если предположить, что строгость табу в половых отношениях, как предполагают современные учёные связано с тем, что все первобытные народы знали о неполноценном потомстве при близкородственных, половых связях. В таком случае необходимо тогда признать, что люди со времён палеоантропов понимали важность полового акта, знали про овуляцию, постигли значение спермы. Между тем, по материалам исследования, во многих первобытных обществах не связывают половые акты с зачатием детей.
Десятки и сотни тысяч лет изоляции и внутриобщинных половых связей в таких малых популяционных образованиях обязательно проявились бы в неизбежных морфологических аномалиях даже при наличии положительного имбриндинга. В связи с этим возникает вопрос, - каким образом при общем дефиците женщин репродуктивного возраста в начальный период формирований праобщин, и при том, что данные коллективные образования архантропов были крайне обособленны и мирно не контактировали между собой (о чём говорят археологические данные), они не прекратили своего существования? Кроме того, судя по их быстрому распространению во все приемлемые регионы, даже процветали? Скорее всего, должны были существовать какие-то механизмы, какие-то течения и точки соприкосновения в межпопуляционных отношениях, которые давали возможность уходить от существующей полной изоляции праобщин и их производных. В первую очередь такая изоляция нарушалась женщинами. Собирательство как одно из первых социальных направлений в формировании коллективных образований женского типа имело определённую организационную основу. То есть женщины, вполне возможно охраняемые пожилыми мужчинами, которые уже не участвовали в охотничьих мероприятиях, занимались собирательством, под руководством старых и опытных женщин, которые могли вполне сознательно выбирать территории на маршрутах к охотничьим территориям мужчин из других праобщин. Такие женские группы собирательниц нападали на отставших или одиночно следовавших мужчин соседних праобщин и совершали с ними насильственные половые акты. Мужчинам в решении данных проблем было ещё проще. Выслеживание, скрадывание и захват, как отдельных женщин, так и их групп близкорасположенных праобщин позволяли ослабить напряжение полового инстинкта внутри праобщины. Сопровождались ли эти инциденты смертью насилуемых мы теперь вряд ли узнаем.
