Далия Трускиновская - Государевы конюхи
— Так ты что же, Данилу охранял? — догадался Семейка.
— День зря потратил, за ним гоняясь! То в Хамовники, то на Яузу! Денег сколько ушло! Ну ничего, я их с Тимошки слуплю — будет впредь знать, как переполох подымать… — Тут Желвак вроде угомонилмя и перевел дух. — А, может, и не зря… Двор-то, куда тело привезли — это двор не простой. Там живет Аким Одинец, а он — боец ведомый, к нему люди учиться ходят, и он там сейчас стенку собирает — на Москве-реке биться. Вот куда тебя, Данила, заманивали, да не заманили.
— Мало было нам еретиков — теперь кулачные бойцы объявились! — возмутился Тимофей. — Помяните мое слово, товарищи, мы этот розыск в богадельне завершим! Или у немцев в Кукуй-слободе!
— На Крымском дворе, считай, побывали, — дополнил список причудливых мест Богдаш. — На Неглинке тоже. Чего затосковал, Данила? Ты этак всю Москву назубок выучишь!
Данила покосился на товарища — неужто Богдаш видел его метания по Солянке и теперь изощренно издевается?
Но нет — Желвак был весел, и только…
* * *Наутро Стенька с Деревниным вместе отправились в приказ.
Деревнин сдержал слово — и ночевать пустил, и завтраком покормил, да только не мог удержаться — все любопытствовал, как же теперь подчиненный с женой разбираться будет? Может, окончательно рассорившись, заставит ее постриг принять? Такие случаи на Москве не раз бывали, и муж, освободившись, мог вторично жениться. Или сам с горя в иноческий чин пострижется?
— Да шут с ней! — отвечал Стенька. — Грамота бы нашлась!
— Хотел бы я догадаться, как к ней Белянин-то припутался…
— А коли его расспросить?
— Хорош я буду, когда он ни при чем окажется!
— А вдруг подскажет? Ниточку даст?..
— Шел бы ты, Степа, со своими ниточками! У него комнатные и сенные девки чудят, а я его про них расспрашивать стану!
— Так надобно ж ему знать, что у него в доме делается! — Вдруг Стеньку осенило, да так крепко осенило, что он даже встал, а потом в два прыжка настиг Деревнина и заступил ему дорогу.
По глазам подчиненного догадался подьячий, что тем овладела новая блажь.
— Степа! — грозно сказал он. — Степа, ты мое долготерпение не искушай!
— Гаврила Михайлович, так все же просто! Та девка Авдотьица на службе у Приказа тайных дел не состоит! И в Аргамачьих конюшнях не числится! Коли она помогает конюхам, то ведь за деньги! А мы ей больше предложим — она и расскажет нам все что надобно! И будем знать, что там у Белянина дома затевается!
— Погоди, Степа. Поживи с мое, так узнаешь: бабы не только за деньги что-то путное делают, а еще из любви на все идут. Полюбовник попросит — она и без денег все вызнает и донесет. Авдотьица твоя — девка молодая, пригожая, вольная, коли по торгу одна шастает, не может быть, чтобы никого у нее не было.
— Да Гаврила Михайлович! Ты бы на нее поглядел! Косая сажень в плечах, а ростом — с оглоблю, вот те крест!
Стенька несколько перегнул палку — девка до оглобли все же не дотягивала, но смысл вопля был правильный — кому такая зазноба нужна?
— Так тем более, Степа. Хочет молодцу угодить — не телом, так делом.
Стенька призадумался. Он видел Авдотьицу с Данилой. Но в ее любовь к этому блядину сыну что-то не верилось. Однако же конюхи занимаются этим делом сообща… И из всех четверых больше всего в избранники девичьей душе годится Богдан Желвак: он и ростом прочих повыше, и кудри удивительной желтизны, и короткая, словно топором подрубленная борода — с золотыми колечками.
Одно то, что, коли разумно действовать, удастся проучить Богдашку за позор, так вдохновило Стеньку, что об ином он и помыслить уже не мог.
— Гаврила Михайлович, я на торгу того сидельца найду, который ее знает, все о ней выспрошу! Гаврила Михайлович, вот она, ниточка!
Подьячий чуть не зарычал…
Стенька отыскал сидельца, коротко его расспросил и примчался в Приказ, когда трудовой день был в разгаре. И даже более того — это был последний трудовой день перед Масленицей, многое следовало привести в порядок, разложить, дописать, вернуть взятое на время в Разбойный и иные приказы. И успеть до того, как в соборах заблаговестят к вечерне. Обычно засиживались и позднее, но накануне Масленицы торопились — два дня мясоеда осталось, так хоть отъесться впрок, теперь до самой Пасхи ни кусочка скоромного уже не получишь, мясные лавки — и те почитай что на два месяца запираются.
Как ни отмахивался Деревнин, а выслушать подчиненного пришлось.
— Все так выходит, что лучше не придумаешь! — зашептал Стенька прямо ему в ухо. — Девка-то — с Неглинки! Ей не молодцу угодить, а денег бы побольше!
— Вот оно что…
— Так точно!
Деревнин задумался, покусывая почти до кончика ощипанное гусиное перо. Зазорные девки, случалось, копили на приданое. Всякая мечтала бросить ремесло и найти мужа. И тут можно было не живые деньги Авдотьице в руки дать, а кое-что получше…
— Вот что, Степа, я тебя научу…
Хорошо, что Стенька, выполняя обещанное, предупредил и Мирона, и Елизария, и Захара, и прочих ярыжек, что придет рослая девка — так чтобы не гнали, а сразу его, ярыгу Аксентьева, сыскали. Получив от мудрого Деревнина ценное наставление, Стенька ходил по торгу, исполняя свои обязанности, и мучался. Каждая минута ему часом казалась, и чудилось, будто от бесплодного ожидания седины в голове прибавляется.
Очевидно, Стенька был нужен Авдотьице не меньше, чем она ему. Они кинулись друг к дружке, как брат с сестрой, что десять лет не видались.
— Ну так пойдем сегодня к куму твоему, что ли? — спросила Авдотьица.
— А точно ли тебе те чеботы нужны? — задал вопросец с подбрыком Стенька.
— Нужны, свет!
— Пойдем-ка в тихое местечко, поговорим.
Тихое местечко он присмотрел заранее. Готовясь к Масленице, на Красной площади устраивали блинни, где честной народ мог прямо на морозце съесть пару горячих блинов — хоть со сметаной, хоть с коровьим маслом, хоть с икрой, хоть с осетринкой! Сейчас иные из этих шалашей, откуда на время сыропустной недели вывезли товар, пустовали, а иные от товара спешно освобождали, и Стенька их уже приметил. Сговорившись с сидельцем, пообещав, что пока тот с санями туда и обратно обернется, посторожить открытый шалаш, Стенька завел туда девку.
— Ну так с чего же ты взял, будто мне чеботы не нужны? — спросила она.
— Коли согласна крест целовать, что никому о нашем с тобой дельце не проболтаешься, — скажу.
— Да какое ж у нас с тобой дельце?!
— А то не знаешь! Целуй крест — так и будет разговор. Нет — так и нет. А разговор такой, что тебе от него большая польза будет.
Авдотьица вытянула из-под шубы большой крест-тельник на широком шелковом гайтане. Был он костяной, с коротенькими перекладинами, на скрещении же вырезан круг, а в круге едва различимая Богородица с Младенцем, под ней же в два яруса — смутные образы видных по пояс людей, по двое рядышком, надо полагать — святые Матфей, Лука, Иоанн и Марк.
— Родительское благословение, поди? — полюбопытствовал Стенька.
— От крестной остался. Ну так на что тебе крестное-то целование понадобилось?
— Целуй и говори — чтоб мне сквозь землю провалиться, коли кому расскажу, что у меня за дело с земским ярыгой… — Тут Стенька осознал, что на небесах его звание ни к чему, и поправился: — С рабом Божьим Степаном!
Авдотьица произнесла, что велено, и поцеловала крест.
— А теперь слушай! — Стенька приосанился. — Послал меня к тебе мой подьячий Гаврила Деревнин. И велел он передать тебе вот что. Есть у него, Деревнина, родная сестра, замужем за Казенного приказа подьячим. А чем Казенный приказ ведает, ты, поди, и сама знаешь.
— Какое мне до него дело? — искренне удивилась Авдотьица.
— Он государевым имуществом ведает, дура! — возмутился Стенька. — Всей тряпичной казной — и бархатами, и объярями, и атласами, что на подарки идут, и всякой домовой казной, и скорняками, и портными! Казенного приказа подьячий — это тебе почище иного боярина будет! Все его знают, и у государя он на виду, и все верховые боярыни его знают, и сама государыня!
— Так на что этому боярину девка с Неглинки сдалась? — прямо поставила вопрос Авдотьица.
— Коли окажешь ты нам, подьячему моему да мне, услугу, то кому следует замолвят за тебя словечко — и будешь ты, девка, взята в Верх!
— Верховой боярыней, что ли?
Определенно, Авдотьицу эта беседа и напыщенный Стенькин тон немало развлекали.
— Боярынь у государыни и без тебя немало. Да чтобы в верховые боярыни попасть, нужно хоть бы замужем раз побывать! — отрубил Стенька. — А мы для тебя вот что сыскали. Есть для государевой одежды и белья бабы-мовницы. Слыхала, что стирать государевы простыни возят на Москву-реку в запечатанных сундуках? Через одежду-то и белье многие чары творятся! Так что в мовницы не всякую возьмут, а только ту, за кого есть кому поручиться.
