Валентин Лавров - Железная хватка графа Соколова
Тут уж я не выдержал, приказал слугам гнать Клавдию. Жестоко? А как, простите, вы поступили бы? Больше ее я никогда не видел. Хотя слышал, что покатилась Клавдия по наклонной плоскости, и жалко ее было — ведь любил я ее, много лет верность хранил.
И несчастный муж, разрыдавшись, поспешил выйти в другую комнату.
Соколов отправился на Солянку, в заведение мадам Карской.
В веселом доме
Магдалина Леопольдовна Карская словно делалась по циркулю. Все в ней было округлым: фигура, лицо, разрез глаз, почти не закрывающийся ротик. И даже говорила она как-то округло:
— Ох, эта Клавдия! Прежде чем к нам попасть — а наше заведение приличное! — была содержанкой купца, чиновника департамента земледелия, одноногого кавалериста — обычная дорожка. А у нас... Поначалу была очень скромной, говорила, как аристократка, тихим голосом. Но понимаете, социальная болезнь, язвы нашего общества — половая распущенность и алкоголь... Да-с, вам объяснять не надо, господин полицейский? Начала много пить, характер испортился: стала дебоширить, раз стекло в спальне разбила, клиенту физиономию расцарапала. Девица, скажу, та еще! Но они все мне — как дочери родные. Когда поругаешь, когда по щекам отхлещешь, когда пожалеешь. А Клавдия «отблагодарила» мою заботу — сбежала, даже не предупредив!
— А платья, нажитые деньги — где это?
— Платья оставила, паспорт и заработок ее — тридцать один рубль с полтиной — у меня хранятся. Наш давний клиент влюбился в нее, она к свадьбе вроде приданого собирает. Мы ей — скажу секрет — подарок готовили: пуховую перину и полдюжины постельного белья.
Собачья тоска
Шел четвертый день расследования, но Соколову казалось, что прошла вечность — столько событий случилось. Ранним утром, когда солнце встало по-летнему ярким, окрашивая горизонт в перламутровые тона, Соколов вновь направился в Большой Златоустинский переулок. Дворник в очках старательно подметал мостовую, убирая на большой деревянный совок лошадиные лепешки.
— Что слышно, Прохор Андреев? — спросил Соколов.
— Да вот про убитого жильца сверху разговор идет, что, дескать, полиция ослабла и злодеев изловить не умеет.
— А какие у тебя, Прохор, отношения с рыжей Клавкой были?
Дворник укоризненно посмотрел на Соколова, поставил на тротуар совок и перекрестился:
— Истинный крест, никаких отношениев не позволял. У меня жена венчаная, как же можно? — Почесал за ухом. — Правда, с тазиком помог ей. Она из заведения косточки для Трезорки приносила, а меня насчет миски — кости класть — спросила. Ну, я старый таз и дал, все равно под лестницей ржавел без дела.
— Это что такое — Трезорка?
— Извольте быть известным, что наш сосед Федькин — вот его деревянный дом — на масленицу насчет блинов не рассчитал и обкушался. Наследник его — Федькин сын — поехал развлечениями наслаждаться за границу. Мне рубль платит в месяц, а я за всем его добром доглядываю. А в ихнем зимнем сарайчике пес живет. Клавка животных жалеет, особенно собак. Стала из своего заведения еду для Трезорки носить, тот ее как мать родную любит.
— Да и тебе забот меньше!
— Обязательно! Так я Клавке ключ от сарая и дал. Она каждый раз еду в таз кладет. Как к себе домой ходит. — Дворник поднял палец. — Во, слышите — воет Трезорка. Жрать, поди, хочет. Клавка дня три-четыре не ходит. — Спохватился: — А чего ей теперь ходить, когда хахаль ейный на кладбище лежит? Ай, беда, теперь самому кормить придется.
— Пойдем посмотрим, чего животное скучает.
Находка
Они пересекли двор, оказались возле древнего сарая, сложенного из почерневших, потрескавшихся от времени толстенных кругляков. На дверях висел тяжеленный амбарный замок.
— Эх, — сокрушенно вздохнул дворник, — Клавка с собой ключ унесла. Как же я попаду? Да и собачка с голоду сдохнет...
Соколов заглянул в щель, и лицо его вдруг сделалось каменным.
— Придется открыть! — сказал сыщик. Он уцепил ручищей замок, на мгновение замер и вдруг с такой силой рванул его, что полетели в разные стороны болты и щепки. Замок вместе с петлями оказался в руках у Соколова.
В тугих лучах свежего утреннего солнца, пробивавшегося сквозь обветшалую крышу, сыщик увидал обычный хозяйственный инвентарь: старые, с потрескавшейся кожей хомуты, мешки, прогрызенные во многих местах мышами, фонарь с недогоревшей свечой и прочую рухлядь.
Посреди сарая, возле розвальней, задрав отощавшую морду к небесам, с жуткими переливами выл лохматый, похожий на отощавшего медвежонка пес.
Возле розвальней на коленях стояла женщина. Длинные рыжие волосы прикрывали лицо. Подол платья был задран, непристойно обнажая зад.
Губы дворника задрожали, он с ужасом прошептал:
— Это Клавка! На шее, гляньте, закрутка из провода электрического. Голова еле держится — жутко! А позитура ейная какая-то постыдная. Словно блудным делом собралась заняться.
— Похоже, так и было!
...Не минуло и часа, как на месте преступления была следственная группа. Покойная прижимала к груди женскую сумочку. Среди прочего Соколов в сумочке обнаружил готовую к отправлению бандероль. На конверте печатными буквами, выдававшими руку Хорька, было написано: «Саратов, Полтавская площадь, зубному врану г-ну Бренеру Игнатию Семеновичу». Соколов вскрыл бандероль и расплылся в широкой улыбке.
— Покойничек-то, оказывается, увлекался народным творчеством! Глядите, эта тощая книжулька — «Деревенские песни и частушки» — печатана петербургской типографией «Правда» в двенадцатом году.
— Сыщик внимательно взглянул на страницы, потом на просвет, значительно произнес: — Возле некоторых букв иголкой сделаны проколы — старый тюремный способ секретной переписки. — Кивнул головой фон Менгдену.
— Пиши, Иван Иванович, — и начал называть буквы.
Через несколько минут Соколов взял в руки листок, исписанный жестким продолговатым почерком: «Жди обыска. В четверг встречай Слесаря — привезет деньги и установит в сейфе двойное дно. Хорек».
Соколов обвел сияющим взглядом сотрудников:
— Каков фрукт! Нам сделал донос на Бренера, но тут же стал зарабатывать очки перед собратьями по партии. Второй Азеф.
— Ясно, что сам не пожелал на почте мелькать, чтоб случайно не попасться на глаза нашим людям, — поддакнул Сахаров.
Цена жизни
Клавдию хоронили золотым осенним денечком на Алексееве ком кладбище. Народу у гроба собралось мало: несколько зареванных девиц из заведения мадам Карской, сама мадам, всячески выставлявшая напоказ переживания, Соколов, Сахаров, Сильвестр.
Бывший муж глядел на белое, словно высеченное из мрамора лицо усопшей, и губы его мелко тряслись, не издавая ни звука. Он прижимал к себе зеленоглазого светлоголового мальчика лет семи, удивительно похожего на мать.
Могильщики работали споро. Скоро вырос песчаный холмик — все, что осталось от той, что еще недавно смеялась, ходила, грешила, блистала красотой.
— Ясно одно: эту несчастную задавила та же рука, что и Хорька. Той же проволокой, тем же способом — прямо ритуальное убийство, — печально рассуждал Соколов, возвращаясь с товарищами по узкой кладбищенской дорожке.
Шедший с понурым видом Сильвестр сказал:
— Уверен, убийцу следует искать среди электриков. Давно замечено: орудия преступления слишком часто связаны с профессиональной деятельностью.
— Может быть, — согласно кивнул головой Соколов. И тут он произнес фразу, ставшую исторической: — Даже самое страстное наслаждение не стоит того, чтобы ломать свою и чужие жизни.
ВОРЫ
Обычно граф Соколов спал тем глубоким беспробудным сном, какому предаются лишь младенцы да люди с незамутненной совестью. Но теперь это блаженное состояние было нарушено. Всю ночь в голову лезли мысли и догадки: кто является виновником убийств, где он прячется, что еще замыслил?
Вдруг необычно рано зазвонил телефон. Соколов услыхал взволнованный голос Сильвестра:
— Аполлинарий Николаевич, я выявил свидетелей грабежа банка Шапиро. И мне теперь известен убийца...
— Ты где? — Голос Соколова звучал ровно. Ничем не выдал он волнения.
— Как — где? На Тверском бульваре, в охранке! Полковнику Сахарову я уже сообщил, скорее приезжайте!
... Через три минуты гений сыска выходил из своего подъезда.
Ночная прогулка
Свидетели сидели в маленькой прокуренной комнатушке на первом этаже, от входа слева, там, где в непогоду обычно дожидались извозчики своих начальственных седоков. Это была супружеская пара. Бабешка довольно смазливого вида, округлая, румяная, с необыкновенно развитой грудью, ширококостная, мясистая, с черными блестящими глазами под густыми сросшимися бровями.
