Утятинский летописец - Евгения Черноусова

И Маша рассказала.

– Вы очень хотите, чтобы свадьба расстроилась?

– Больше всего на свете!

– А что бы вы отдали за это?

– Половину жизни!

– Это, пожалуй, много. Давайте вместе подумаем, как можно предотвратить свадьбу.

– Чтобы кто-то раздумал… или папенька, или Фёдор Ионович. Но это невозможно, у них какие-то расчёты.

– Если они не могут раздумать, то могут умереть.

– Бог с вами, что вы такое говорите?

– Вам жаль папеньки, хоть он не жалеет вас?

– Жаль. И опора он для семьи. На папенькино жалование мы живём, от имения доход небольшой. Если папенька помрёт, как дети жить будут?

– А если Фёдор Ионович помрёт?

– Наверное, и по нему кто-то заплачет. Но не я.

– Так, может, пожелать ему смерти?

– Как можно!

– А если бы приходилось выбирать, или ему жить, или вам, вы пожелали бы ему смерти?

– Не мне судить, кому жить, а богу.

Помолчали. Софочка пристально посмотрела Маше в глаза и сказала:

– Да, вы не хотите этого. Тогда страдайте! – встала и, не прощаясь, быстрым шагом удалилась. Маша растерянно посмотрела ей вслед. Потом натянула на ноги мокрые чулки и ботинки и поспешила домой.

«Кита, представь весь мой ужас, когда, крестясь на Архангельский храм, я вдруг вспомнила, что мадмуазель Котова умерла от тифа в год нашего выпуска из пансиона! Что это было, сон или соблазн? Начну говеть».

Маша зашла на кухню и попросила:

– Баба Анисья, чаю мне горячего налей, я ноги промочила.

– Что же ты, анчутка! И перед свадьбой! Ой! Барышня, мы вас поздравляем с помолвкой!

– Поздравляем, – подхватила Наташа.

– Да будет вам, – недоумённо поглядела на них Маша: они действительно выглядели взволнованными и радостными. – Будет смеяться!

– Что не так? – удивилась Анисья.

– Выйти замуж за нуду-старика – чему тут радоваться?

– Грех какой! Что ты говоришь, Машенька?

– Грех выходить замуж за человека, который тебе гадок. И не маши руками, баба Анисья. Наташа, вот тебе он нравится?

– Как я могу, Марья Игнатьевна, о таком почтенном барине рассуждать?

– Почтенном? Это он почтенный, потому что за щёчки тебя треплет вслед за папенькой?

Маша увидела испуг в глазах горничной. Обернувшись, она увидела в дверях Софью Анисимовну. Впрочем, хозяйка, не сказав ни слова, ушла. Наташа залилась слезами.

– Ох, Наташа, прости, вырвалось. Может, тебя мне отдадут?

– Нет, барышня, Игнатий Ларионыч не согласится.

Вечером за ужином Игнатий Илларионович спросил холодно, почему дети так шумели днём. Маша промолчала. Уже глядя на неё, он повторил вопрос.

– Не знаю, не слышала, – равнодушно ответила она. – Впрочем, меня и дома не было днём.

– Наша невеста теперь с детьми заниматься не желают, – язвительно сказала Софья Анисимовна.

– Давно пора Васе настоящего учителя нанять. А Лизаньке или гувернантку, или в пансион определять. А пока, что делать, придётся вам ими заняться.

– Как это понимать, – спросил отец. – Ты что, не желаешь брата и сестру учить?

– Я, папенька, к переезду готовлюсь, занята очень. Да и не вчера вы решили меня замуж отдать, давно, наверное, всё обговорено. Стало быть, и учителей нашли.

– Именно что вчера.

– Я сегодня с утра от Марьи Афанасьевны поздравление с помолвкой получила. Как такое может быть?

Отец обозвал её лгуньей, Маша послала Наташу за письмом. Увидев при чтении письма изумление на его лице, Маша удивилась и сама.

Маша безропотно примеряла подвенечной платье, а затем уходила в свою комнату и бездумно сидела над раскрытой книгой, ни разу не перелистнув страниц. Приходил Фёдор Ионович, она выходила к нему в гостиную и сидела рядом, лаконично отвечая на его вопросы. Если же его принимали всей семьёй, то равнодушно молчала.

В положенный срок отец Василий обвенчал их. Свадьба была скромной, потому что у Фёдора Ионовича она была уже третьей.

Глава 9 

Антонина усадила Элю на диван:

– Лучше ляг. Я сейчас Зою обработаю и сделаю тебе массаж.

– Мамина кофта! – всхлипнула Зоя, глядя на кровавые пятна на груди.

– Не плачь, Зоенька, я все холодной водой отстираю.

Антонина обработала ранку, помыла Зою, отстирала кофту и занялась Элей.

– Спасибо, Тоня, мне даже дышать легче стало.

– То-то. У себя в Москве обратись к специалисту. А пока носи с собой сильное обезболивающее.

Когда Антонина ушла, Эля сказала:

– Зоенька, я посплю?

– Я не буду шуметь, тетя Эля.

Зоя принялась двигать по столу паззлы. Эля глядела на нее сквозь слезы и думала, как она, родной человек, могла брезговать племянницей? Перед глазами стоял Юрка, вытирающий Зоины слезы и сопли, безобразная одноклассница Лены Сонька, прижимающая ее к груди, другие соседи, переживающие за девочку.

Спала она недолго. Сквозь неглубокий дневной сон слышала, как звонил телефон, как разговаривала Зоя. Когда проснулась, спросила:

– Кто-нибудь звонил?

– Тетя Тоня.

– Что говорила?

– Говорила, ты храпишь или не храпишь.

– Господи!

– Ты обиделась?

– Что ты, Зоенька. Надо ей позвонить.

– Она сказала, позвони на пульт.

На вопрос о храпе Антонина резонно ответила, что не могла спросить у Зои, жива ли ее тетка.

– Не дождешься! – весело сказала Эля и обратилась к Зое. – А пойдем мы все-таки на кладбище.

– Пойдем, – ответила Зоя.

Снова она одевала племянницу. Снова та сказала:

– А мамина кофта?

– Вот мамина кофта. – Эля взяла с кресла брошенную Леной при отъезде блузку и накинула Зое на футболку.

– Мамой пахнет.

«Вот я дура бесчувственная! – ругала себя Эля. – Она за вещь, пахнущую матерью, хватается, как за защиту, а я злюсь».  Зоя шла, низко нагнув голову, не открывая взгляда от блузки. Один раз даже погладила рукой обшлаг.  У собора Эля неожиданно решила:

– А давай, Зоенька, зайдем, свечку поставим.

Хорошо, что захватила косынки на случай, если на кладбище не будет тени. Когда стала повязывать платок Зое, та замотала головой: «Мне не идет!». «Мне тоже. Нужно смириться перед господом», – ответила ей Эля. «Да-а?» – протянула Зоя, но возражать больше не стала. В храме она подняла голову и стала медленно поворачиваться, в восторге разглядывая роспись купола. К ней с шипеньем бросилась одна из бабок, работающих в церкви. Эле первый раз за день удалось вылить свое раздражение:

– Христос сказал: «Пустите детей приходить ко Мне и не препятствуйте им». А про тебя он ничего не говорил. Отойди от ребенка.

– Опять своевольничаешь, Мария? – укоризненно сказал проходящий мимо священник. Бабка отступила.

Подошла Катя, жена Гены. Она раньше вместе с ним работала у Ираиды Семёновны, а теперь сидела дома с маленькой дочерью.

– А я Риточку покрестить решила, – шепотом сказала Элеоноре Игнатьевне Катя. – Вот, договорилась на завтра.

– А можно Зою покрестить?

– А она что, некрещеная? Ну да, Елена Игнатьевна у нас убежденная атеистка. Не рассердится?

– Ничего. Может, немного и посердится. Но я хочу племяннице крестной матерью стать.

– Давайте