Эдвард Марстон - Ученик дьявола
— Элеонора, звезды указывают мне путь, — кротко отозвался Гринлиф.
— Однако сейчас есть более насущные дела. Эти джентльмены проделали долгий путь — и все ради того, чтобы повидаться с тобой. Не мог бы ты хоть на час забыть о порохе?
— С радостью, дорогая. Итак, господа, — сэр Майкл снова обратился к гостям, — добро пожаловать! Я рад, что нам с мистером Фаэторном удалось прийти к согласию. Вашей труппе отведена одна из главных ролей в предстоящем празднестве. Вы уже видели Главный зал? Как он вам?
— Само совершенство, — ответил Николас.
— Если вам что-нибудь понадобится, смело спрашивайте Ромболла, он тут же все сделает. Ведь вы уже успели познакомиться с моим управляющим? — Сэр Майкл повернулся к замершей у дверей фигуре. — Славный малый. Если бы не Ромболл, поместье пришло бы в упадок.
— С первой нашей просьбой мы можем обратиться только к вам, сэр, — начал Николас. — Я говорю о репертуаре. Новую пьесу мы уже нашли, осталось пять. У мистера Фаэторна выбор богатый, и он спешит предоставить вам право сделать его исходя из ваших предпочтений. Ему хотелось бы предложить такие комедии, как «Двойная подмена» и «Счастливый ворчун», но вместе с тем он полагает, что вашим гостям захочется увидеть хотя бы одну трагедию.
— Две, — вступила леди Элеонора. — Обилие комедий навевает скуку.
— Ну вот, вы сами все слышали, — сиял Гринлиф. — Четыре комедии и две трагедии. Хотя, на самом деле, я бы не стал возражать и против чего-нибудь на историческую тему.
— Именно так и предполагалось, сэр Майкл. Если вы одобрите выбор мистера Фаэторна, он был бы рад предложить вам «Генриха Пятого» — пьесу, написанную Эдмундом Худом и сочетающую в себе элементы трагедии и комедии.
— Я согласен, — кивнул сэр Майкл. — А ты, Элеонора?
— Вполне. Комедии, трагедии и вдобавок историческая постановка. Что за чудесный сюрприз для наших гостей!.. Однако нам хотелось бы узнать название новой пьесы. Вы покажете ее на шестой день — в день, когда произойдет очень важное событие. — Она повернулась к мужу: — Ты ведь не забыл написать об этом в приглашении?
— О, прости, Элеонора. Как-то вылетело из головы.
— Боже всемогущий! Ну как можно забыть о собственном дне рождения?! — В страстном порыве она сжала руку мужа. — Тебе ведь в этот день исполнится шестьдесят.
— О, примите наши поздравления, сэр Майкл, — с учтивым поклоном произнес Николас.
— Будет лед на озере или нет — не важно, — подхватил Илайес, — но в этот вечер обязательно нужно выстрелить из пушки. Что же касается новой пьесы, то, насколько мне известно, это комедия.
— Спектакль станет великолепной кульминацией наших гастролей, — кивнул Николас. — Пьеса, что мы собираемся ставить, не просто шедевр, вышедший из-под пера нового автора. Действие в ней чудесным образом связано с графством Эссекс.
— И как же она называется? — полюбопытствовала леди Элеонора.
— «Ведьма из Колчестера».
— Эта пьеса мне уже нравится.
— Мне тоже, — рассмеялся Гринлиф. — Лучшей подборки и придумать нельзя. Знаете, как меня называют в здешних краях? Волшебник из Сильвемера!
— Прозвище вам очень идет.
— Мне нравится так думать, — весело расхохотался сэр Майкл. — Какая судьбоносная встреча нас ждет: Ведьма из Колчестера и Волшебник из Сильвемера — мы просто созданы друг для друга! Элеонора, все в точности так, как ты хотела. — Он взял супругу за руку. — Мы увидим новую пьесу, а у «Уэстфилдских комедиантов» будет новый театр — Главный зал Сильвемера.
— Теперь у них есть еще и новый ученик, — напомнила леди Элеонора. — Дэйви Страттон.
— Ах да, сын Джерома. Как мальчонка у вас осваивается?
— Честно говоря, сэр Майкл, не очень. — Николас переступил с ноги на ногу. — Мы взяли его с собой, потому что он знал дорогу до Сильвемера…
— И где же он?
— Мы не знаем, — признался Николас. — Дело в том, что Дэйви сбежал.
Стемнело. Дэйви Страттон, ехавший по лесу на своем пони, дрожал от холода. Ему становилось все страшнее: он заблудился. Деревья окутал мрак, и мальчику никак не удавалось отыскать знакомые тропинки, которые бы его вывели из чащобы. Дэйви начал подумывать, не вернуться ли назад, но быстро отбросил эту мысль — так он лишь зря потеряет время. Лес наполнился странными звуками, пони тревожился, вздрагивал от каждого шороха и тряс головой. Надо было скорее выбраться на дорогу. Дэйви ударил пятками в бока пони, подгоняя его, но лошадка лишь возмущенно взбрыкнула. Совсем близко, из подлеска, раздался протяжный тоскливый вой. Пони в ужасе попятился и вдруг рванулся вперед. Мальчик обеими руками вцепился в луку седла — пони понес в глубь леса. На всем скаку мальчик грудью налетел на ветку, и она, словно рука великана, вышибла его из седла. Дэйви упал на промерзшую землю и покатился.
Оглушенному мальчику потребовалось несколько минут, чтобы прийти в себя. Когда он медленно поднялся, все тело саднило и ныло. Казалось, лес стал еще темнее и страшнее. И не было даже пони, который смог бы унести его отсюда.
— Огонек! — слабым голосом позвал мальчик. — Огонек! Ты где? Вернись!
Но пони нигде не было видно. Дэйви даже представить не мог, куда тот ускакал. Неуверенно переставляя ноги, юноша двинулся по тропинке.
— Огонек! — продолжал он звать. — Ты где, малыш?
Единственным ответом был тот самый вой, который так напугал пони. Превозмогая хромоту, Дэйви старался идти как можно быстрее. Он остановился, лишь чтобы подобрать палку, которую можно было использовать и как опору, и как оружие против диких зверей. Теперь он остался с ними один на один. Он уже крепко пожалел, что бросил Николаса Брейсвелла и Оуэна Илайеса, — с ними он ничего не боялся, они были его друзьями. Они даже помогли ему вырваться из засады. Мальчик горько раскаивался, что подвел их, и понимал: то, что с ним сейчас произошло, — наказание за предательство.
«Ничего, надо взять себя в руки», — подумал Дэйви и снова двинулся вперед. Он продолжал звать пони, но надежда на то, что он отыщется, таяла все быстрее.
Когда Дэйви выбрался на прогалину, ему показалось, что он уже был здесь раньше: значит, он просто сделал по лесу круг! Мальчика охватило отчаяние. Он прислонился к старому ясеню, чтобы перевести дыхание и подумать, что делать дальше. Дикий вой снова огласил ночной лес, но на этот раз он прозвучал как будто дальше. Когда он стих, на смену ему откуда-то слева пришел звук, куда как более приятный и обнадеживающий: тихое ржание. Неужели Огонек? Мальчик воспрянул духом и пошел на звук. Вдруг ржание повторилось. Теперь было ясно, что ему не почудилось: где-то совсем недалеко его звал пони. Дэйви пустился бегом, так быстро, как позволяли ему ноющие ноги.
И ожидание его не обмануло. Под деревом стоял Огонек и, тыча носом в землю, искал травку. Расплакавшись, Дэйви кинулся к своей лошадке… но двое мужчин, выскочив из кустов, схватили мальчика; один из них зажал Дэйви рот.
— Тихо, пацан, — произнес он голосом, в котором не слышалось и тени жалости. — С нами пойдешь.
Марджери Фаэторн заключила мужа в жаркие объятия, потом, отступив на шаг, окинула его прощальным взглядом.
— Я буду скучать по тебе, Лоуренс, — вздохнула она.
— Тем радостнее будет наша встреча, любовь моя.
— Вечно ты это говоришь, когда уезжаешь.
— Потому что это правда, Марджери. — Он провел указательным пальцем по ее подбородку. — Чем дольше разлука, тем сильнее я тебя люблю. Прощание с тобой — каждый раз мука. Даже краткое расставание с любимой женой для меня сродни тяжелейшей утрате.
— Да ну? — недоверчиво усмехнулась Марджери. — Я ведь тебя знаю, Лоуренс!.. Да чего уж сетовать — знала, за кого замуж выходила.
— Ничего не поделаешь. Нам, актерам, постоянно приходится переезжать с места на место. Идем туда, куда зовет работа.
— Да я бы и не возражала. Главное, чтоб ты там не стал волочиться за юбками.
— Да как ты можешь такое говорить?!
— Ой, неужели тебе это в диковинку?
— Да зачем мне эти юбки, любовь моя?! — Лоуренс разыгрывал оскорбленную добродетель. — К чему мне кислые дикие вишни, когда в моей постели меня поджидает корзина отборной сочной клубники!
— Так вот, оказывается, кто я для тебя! — поддразнивала она. — Только сладкая ягодка!
— О нет, Марджери, конечно, не только. Ты для меня гораздо больше — жена, мать моих детей, возлюбленная, подруга сердца. Знаешь, что я тебе скажу? Если бы тебе не надо было смотреть за домом и детьми, я б тебя закинул себе на плечо и увез в Эссекс… — И, помолчав, добавил: — А может, и нет. Тогда бы мне стала завидовать вся труппа, а это, знаешь ли, отвлекает от работы.
После целого дня репетиций и долгой беседы с Эдмундом Худом Фаэторн наконец вернулся домой. Чудесные ароматы, тянувшиеся с кухни, подсказывали, что Марджери приготовила ему вкусный ужин, да и от самой супруги было глаз не оторвать. Фаэторн порой засматривался на других женщин и иногда, не в силах преодолеть соблазн, давал рукам волю, но сердцем и душой всегда был только с Марджери.
