Золото Джавад-хана - Никита Александрович Филатов
Подобный порядок установился в русской армии достаточно давно: первыми свое мнение высказывали младшие по чину и по сроку службы — с тем, чтобы на них не мог влиять авторитет начальников и командиров. Однако прежде следовало устранить определенные сомнения, которые возникли у большинства офицеров.
— Какой смысл удерживать эту позицию?
— Почему бы неприятелю просто не обойти нас?
— Или не взять в осаду, как отряд майора Лисаневича?
— Может, следовало бы отойти обратно, на Елизаветполь? — спросил, стесняясь, подпоручик князь Туманов. — И там устроить оборону?
— А что, за стенами крепости можно продержаться сколь угодно времени… — поддержал его артиллерист Гудим-Левкович.
— Где сейчас наш проводник?
— Я отослал его из лагеря с особым поручением… — майор Котляревский обернулся к Васильеву, который задал этот вопрос.
— А не нарочно ли он заманил нас в ловушку?
Заместитель командира полка обменялся взглядом с Карягиным:
— Исключить этого невозможно, однако…
Обсуждение заняло немногим более четверти часа. Офицеры приняли решение пока остаться на позициях, которые оказались довольно пригодными для обороны. Также следовало послать лазутчиков, которые разведают расположение неприятеля, его силы и пути для возможной передислокации отряда.
На этом военный совет был окончен, и наступило время расходиться. Однако прежде чем отпустить всех по ротам, Павел Михайлович вновь предоставил слово заместителю командира полка.
— Господа! — обратился к присутствующим майор Котляревский:
— Мне сегодня с утра доложили, что среди нижних чинов ходят глупые слухи. Поговаривают про то, что мы якобы тайно вывезли из гарнизона какие-то несметные сокровища. Те самые сокровища, из-за которых будто бы персидский шах и двинулся войною на Россию…
Офицеры в полнейшем недоумении начали переглядываться между собой:
— Да что за чепуха?
— Я и не слышал ничего подобного…
— Право слово, моим егерям не до сплетен!
— Вот именно, господа! — повысил голос майор Котляревский. — А потому необходимо впредь неукоснительно и не стесняясь в средствах пресекать все разговоры подобного рода между солдатами.
— Кроме того, господин капитан, — обратился Карягин к командиру гренадерской роты, — я приказываю вам дополнительно выделять по два надежных унтер-офицера — для несения постоянного караула возле казначейской повозки.
— Ваше высокопревосходительство! — начал было, вставая со своего места, широкоплечий капитан Татаринцев. — У меня же и так в строю…
Однако полковник вопреки обыкновению не дал ему договорить:
— Выполняйте!
— Совет окончен, все свободны, — поспешил объявить заместитель командира полка и, отчего-то не глядя в глаза подчиненным, начал сворачивать карту.
…Небо над лагерем было усыпано крупными, яркими звездами. Лунный свет этой ночью имел красноватый, тревожный оттенок — такой, будто в нем отразилось пламя неисчислимого множества неприятельских костров.
Прежде чем разойтись по своим подразделениям, недавние соперники, поручики Лисенко и Васильев, обменялись крепким рукопожатием. Напряженные дни подготовки к походу, многочисленные испытания, которые выпали на долю офицеров и солдат во время пути, но в особенности та смертельная опасность, которой каждый из них подвергался сегодня в сражении — все это, кажется, навсегда примирило между собой молодых людей. Теперь и сам повод для ссоры, и даже неоконченная дуэль — все казалось им совершенно бессмысленным, не заслуживающим внимания пустяком, мелким делом, имеющим отношение лишь к бесконечно далекому прошлому.
…Первоначально для нужд лазарета было выделено место в небольшой ложбине со стороны реки — куда почти не залетали осколки ядер и гранат. Дно ее застелили палаточной парусиной, однако очень скоро количество раненых так возросло, что их приходилось укладывать прямо на землю, среди каменных валунов и надгробий.
— Вы поспите, пожалуйста. Ну, хотя бы немного, — в очередной раз предложила Каринэ.
— Нет, спасибо, не хочется… — покачал головой Мишка. — Нет, не могу…
Все его попытки заснуть этим вечером оказались напрасны — перед глазами тотчас же возникали уродливые ранения от сабель и осколков, из которых ужаснее остальных были раны от двойных неприятельских пуль, соединенных между собой, на турецкий манер, тонкой проволокой. При таком попадании плоть человеческая оказывалась развороченной, кости дробились, а внутренности превращались в сплошную кровавую кашу.
Мишка Павлов постоянно находится при лазарете, по мере возможности облегчая чужие страдания.
Многие из покалеченных солдат были почти так же молоды, как он сам. Те, кому повезло, почти сразу же погружались в глубокое забытье, остальные кричали от боли или же тихо постанывали… Раненые не так тяжело перевязывались самостоятельно, в меру сил помогая друг другу. При этом на свежую кровоточащую рану накладывали комок земли, перемешанный со слюнями и порохом, а поверх всего этого очень плотно наматывали обрывок исподней рубахи или полотенца. Некоторые из раненых, прислонившись к могильным камням вокруг лазаретной повозки, потихоньку закуривали, что-то ели и пили…
Чаще всего Мишке Павлову приходилось иметь дело с кистями рук, которые были рассечены кривыми клинками персидских всадников.
Военно-полевая хирургия того времени уже прекрасно освоила захватывание кровоточащих сосудов инструментами и их лигатуру для остановки кровотечения. Получил широкое распространение и так называемый метод Ледрама, который рекомендовал производить первичные разрезы для того, чтобы расширить узкую раневую щель — считалось, что таким образом можно предотвратить ампутацию. В русской армии вообще велась активная борьба с широким применением удаления поврежденных конечностей, и это даже нашло отражение в воинском уставе, где было прямо указано: «Отсечение руки, или ног, или какой тяжелой операции без доктора или штаб-лекаря отсекать не должно, а должно с их совету как болящего лучше лечить…» Существовала и практика «триажа», то есть сортировки раненых в зависимости от тяжести полученных в бою травм.
Однако медицинские познания самого Мишки Павлова сводились к тому, что он успел случайно подсмотреть, посещая со старым цирюльником полковой лазарет. Да еще, наверное, к паре анатомических книжек с картинками, которые имелись в его походной библиотеке. В наследство от Ивана Карловича досталась Мишке также особенная сумка-»монастырка», в которой находились ножи непонятного назначения, какие-то жуткие пилки, жгуты, лубки, навощенные нитки, иглы и два больших шприца — «прыскала». Кроме сумки, правда, был еще сундучок на замке — для хранения корпии, нескольких флакончиков какого-то настоя, скипидарной мази, мандрагоры и опия. Как и что из всего этого надлежало использовать, Мишка толком не представлял, и почти вся его деятельность в лазарете свелась к бесконечным и безуспешным попыткам хоть чем-нибудь облегчить страдания умиравших солдат. В результате, еще до наступления ночи его сознанием овладело какое-то равнодушное отупение. Даже известие из полкового оркестра о гибели закадычного дружка Сашки Ровенского не произвело на него, кажется, ни малейшего впечатления…
— Тогда покушайте? Вот, у меня есть!
— Нет, Каринэ, нет, спасибо… воды…
Прямо рядом
