Кэрри Гринберг - Талант марионетки
Жюли покачала головой – кусок не лез ей в горло.
– Так вот, Аделин Баррон, – продолжила Сесиль. – Она начинала с самых простых ролей, прямо как мы, а два сезона назад вышла на главные роли, представляешь? Играла Люсиль в «Мещанине во дворянстве» и Гермию в «Сне в летнюю ночь». Наверняка и в новой премьере у нее будет одна из главных ролей!
Молодая девушка – на вид ей едва ли можно было дать больше двадцати пяти – стояла в центре зала в окружении нескольких мужчин, с вежливой улыбкой что-то им рассказывая. Она была одета довольно просто – розовое платье почти до щиколотки с золотистым поясом чуть ниже талии, розовая же лента сдерживает уложенные в незатейливый пучок каштановые волосы, – однако привлекала к себе внимание. Правильные черты лица, распахнутые голубые глаза и губы сердечком делали ее похожей на всех юных, целомудренных героинь пьес разом и каждую в отдельности. Аделин слегка улыбалась и опускала пышные ресницы, когда кто-то из ее собеседников отпускал шутку, но уже через мгновение лицо ее становилось серьезным.
– А это журналисты, – пояснила Сесиль, прожевав очередной эклер. – Тот в очках – из «Ле Монд», другого, повыше, я не помню, а этот, в желтом пиджаке, – фотограф из «Ля ви паризьен».
Вскоре журналисты откланялись, и Жюли заметила, что один из них, смешной лысоватый мужчина в пиджаке канареечного цвета, расставляет треногу для фотокамеры, а остальные гости постепенно перемещаются к дверям, ведущим из служебных помещений. Все ждали появления виновников торжества.
– Эй, Жиль, сфотографируй нас! – вдруг крикнула ему Сесиль и притянула к себе Жюли, приобняв ее за талию. От неожиданности та зажмурилась, когда яркая вспышка выстрелила ей прямо в глаза, а Сесиль счастливо захлопала в ладоши и послала фотографу воздушный поцелуй. – Вот увидишь, нашу фотографию разместят в газете! – шепнула она.
Но никому уже не было дела до двух актрисок, кокетничающих в углу огромного фойе. Жиль вместе с неповоротливой камерой развернулся к двери, когда на пороге появился Жером Дежарден. В отличие от собравшихся, он был одет весьма просто, будто вышел с утра выпить кофе в ближайшем кафе, а небрежно повязанный шейный платок ярко-оранжевого цвета и взлохмаченные светлые волосы не придавали его персоне респектабельности, однако все знали, кто перед ними. Он пожал руки нескольким людям впереди – просто по-приятельски, хотя среди них был и первый секретарь министерства культуры Франции, и генерал Вейган, и мсье Робино, и другие не менее значительные господа. Он перекинулся с ними несколькими вежливыми фразами, поцеловал руки их дамам и помахал кому-то вдали. Жюли еще не видела режиссера в таком хорошем настроении: на репетициях он обыкновенно кричал, сердился или сурово молчал, лишь изредка одобрительно кивая, сейчас же улыбался и охотно беседовал с журналистами.
– Прекрасный спектакль! Как жаль, что мы видели его в последний раз, – произнесла какая-то увешенная бриллиантами дама.
– Я надеюсь, что этот последний раз вас не разочаровал, мадам, – учтиво ответил режиссер, на что та лишь рассмеялась.
– Он был лучше всех предыдущих!
– Но когда же мы увидим мадемуазель Ланжерар и мсье Летурнье? – поинтересовался журналист.
Дежарден пожал плечами, неторопливо раскуривая сигарету.
– Когда я в последний раз видел мадемуазель Ланжерар, она вынимала шпильки из волос. Думаю, через пару минут она с этим справится.
Журналисты взяли режиссера в плотное кольцо, не переставая задавать вопросы:
– Что вы считаете самым важным в вашей постановке этой пьесы?
– Какой смысл вы вкладываете?..
– Как вы пришли к решению взять мсье Летурнье на роль Цезаря – ведь это возрастная роль?
– А почему?..
Гул голосов заглушал голос режиссера. Журналисты строчили в своих блокнотах, записывая его ответы. Наконец Дежарден облегченно вздохнул и широким жестом указал на двери:
– А вот и наши император с императрицей!
Жюли невольно подалась вперед, пытаясь рассмотреть вошедших. Мадлен Ланжерар появилась под руку с Этьеном Летурнье, и сейчас они совершенно не напоминали тех античных героев, что еще недавно жили на сцене. Смыв грим, Этьен вновь стал прекрасным юношей без возраста, в которого влюблялись все парижские и провинциальные дамы. Седина исчезла из его волос, на гладко выбритом лице не было ни одной морщины. Он был одет в светлый льняной костюм и светло-голубой галстук и выглядел так, точно сошел со страниц журнала мод. Этьен придержал дверь перед своей спутницей и учтиво поцеловал ей руку.
– Клеопатра, – объявил он нарочито торжественно, и зал зааплодировал.
Мадлен была похожа на вытесанную из мрамора статую – холодными мраморными глазами она обвела присутствующих, холодным мраморным ртом улыбнулась и растопила их сердца. Ее макияж был выполнен в египетском стиле, с отсылкой к ее роли (глаза густо подведены черным, а короткие черные волосы украшены золотой диадемой). Ее наряд можно было назвать блеклым на фоне павлиньих платьев присутствующих дам, однако он оттенял ее восковую кожу и сидел так, точно вся парижская мода была создана специально для тонкой фигуры мадемуазель Ланжерар.
Вспышки фотокамер на несколько мгновений ослепили всех в зале, но актеры привычно позировали, чтобы на следующий день их фотографии разместили все газеты, пишущие о культурном Париже. Вопросы сыпались на них градом. Этьен шутил и улыбался журналистам, Мадлен же смотрела словно сквозь них с заученной вежливой улыбкой.
– Клеопатра молода, совсем еще девочка, – говорила Мадлен, которая была старше своей героини на добрые двадцать лет. – По крайней мере вначале. Для меня эта пьеса о ее росте, ее становлении. Мы знаем, что было дальше, недаром пьеса заканчивается тем, что в Египет едет Марк Антоний. Эта же история о том, как Клеопатра стала тем, кем стала. Самой известной из женщин.
– А как же любовь?
– Любовь? – Актриса изогнула бровь. – К Цезарю? Что ж, она… уважает его. И ценит. Восхищается, боготворит и боится. Это куда более интересный букет, чем любовь. Не забывайте про Марка Антония. Вот кто скоро появится на горизонте и захватит ее сердце.
На остальные вопросы она отвечала довольно коротко, порой односложно, и журналисты в скором времени отстали от нее. Мадлен будто этого и ждала, чтобы исчезнуть и раствориться в толпе. Пройдя по залу, она здоровалась со знакомыми, позволяя им целовать руку и восхищаться собой. От одного господина она приняла бокал, от другого – комплимент, третьего наградила взглядом, а затем исчезла. Она была актрисой и могла сыграть все что угодно, включая даже незаметную тень самой себя. Хотя Мадлен и стояла в самом центре толпы, задумчиво куря сигарету в длинном мундштуке из красного дерева, людской поток оплывал ее, как остров или айсберг. Ее взгляд скользил поверх их голов, ни на чем подолгу не останавливаясь.
Жюли не могла отвести взгляд от Мадлен, но боялась подойти или даже привлечь к себе внимание. Она обернулась к Сесиль, чтобы задать очередной вопрос по поводу актрисы (до этого она несколько раз спрашивала, не замужем ли она и нет ли у нее сердечного друга, на что подруга лишь рассмеялась), но увидела рядом с собой пустоту. Рыжие кудри Сесиль ярко пламенели в другом конце зала, где она и другие едва знакомые Жюли девушки окружили Этьена. Одна из них – ее звали то ли Луизой, то ли Элизой – положила голову ему на плечо, а он по-хозяйски прижимал ее к себе. Жюли хотелось бы посмеяться над этим цветником, но вместо этого она странным образом пожелала оказаться вместе с ними, послушать, что говорит Этьен, над чем все они так заливисто хохочут, почувствовать аромат его одеколона и даже, может быть, чтобы он приобнял ее так же, как эту Луизу. Или Элизу.
Но вместо этого она съела пирожное.
– Мсье Тиссеран, в который раз я прихожу в ваш театр, но вы не устаете меня поражать, – раздалось неподалеку, и Жюли вздрогнула.
Подле нее, у стойки с цветным льдом, первый секретарь министерства культуры беседовал с руководителем театра. Появления мсье Тиссерана никто не заметил – он обладал редкой способностью не привлекать к себе внимания, когда сам того не хотел. Гости были уже настолько увлечены беседой, музыкой, шампанским и актрисами, что попросту не обратили на него внимания. Он же словно того и добивался и вместо всеобщего интереса довольствовался беседой с нужными ему людьми.
– Значит, я справляюсь со своей задачей. – Разноцветные глаза мсье Тиссерана лукаво блеснули, однако лицо оставалось совершенно спокойным. – В Париже немало театров, но мне приятно, когда люди приходят именно сюда.
– Вы сделали этот театр совершенно особенным. Иногда мне кажется, что вы предвосхищаете развитие театральной культуры на несколько лет. Может быть, вы волшебник? Нашему министерству такие люди необходимы, иначе мы погрязнем в прошлом.
– Увы, нет, – развел руками директор. – Но мне повезло с моими актерами. Считайте, что у меня дар отыскивать настоящие сокровища, – и Тиссеран бросил короткий взгляд на Мадлен.
