Дочь палача и дьявол из Бамберга - Пётч Оливер
Симон почувствовал, что дрожит всем телом. Что же зверь сотворит теперь с палачом?
– Стреляйте же! – закричала женщина, которая успела укрыться в зарослях. – Стреляйте же, пока он всех нас не загрыз!
Симон хотел ответить ей, что пистолет старый и ни на что не годится. Но потом взвел дрожащим пальцем курок и прицелился.
Надо хотя бы попытаться! Пока монстр живьем не сожрал Якоба! Надо попытаться. Господи, помоги мне…
Он нажал на спуск.
В этот раз раздался громкий хлопок, перед глазами ярко вспыхнуло, и руку подбросило вверх отдачей. Симон вскрикнул и выронил обжигающе горячий пистолет. Он решил уже, что ослеп, но тут услышал жалобный визг и открыл глаза. Зверь лежал на земле и вздрагивал. Белую шерсть на груди заливала кровь. Пес рыл землю и перебирал ногами, словно бежал по воображаемой лужайке.
Потом он неожиданно замер.
«Я попал! – пронеслось в голове у Симона. – Я и в самом деле застрелил его!»
На несколько мгновений мир как будто замер. Словно в отдалении ревело пламя на крыше охотничьего дома, завывал ветер, и сосны стонали под его порывами.
Затем со стороны дома послышались крики:
– Брут! Господи, Брут! Что же они с тобой сделали?
Симон посмотрел в сторону главного входа. Там стояли Магдалена с Бартоломеем и поддерживали Георга, близкого к обмороку.
Они пронесли юношу еще несколько шагов, пока не оказались вне досягаемости пламени. Затем Бартоломей выпустил его и заковылял к собаке.
– Брут, мой маленький Брут! – восклицал он скорбным голосом. – И зачем ты только сбежал от меня!..
Магдалена встала со стонущим Георгом посреди поляны. Языки пламени медленно взбирались по крыше охотничьего дома. Ветер между тем немного стих, но его силы было достаточно, чтобы превратить дом в огненный ад.
Последние события повергли ее в замешательство, буквально выбили из колеи. Вместе с Бартоломеем она, точно под гипнозом, тащила раненого Георга по комнатам, полным дыма и светлым от огня, мимо изъеденных мышами чучел, горящей мебели и рваных ковров, по которым плясали языки пламени. Магдалена кричала, плакала, причитала. Где-то в доме были Барбара и ее отец, но она ничем не могла им помочь! Единственным, кто еще мог их спасти, был старый калека, который, наверное, тоже уже сгорел или задохнулся в дыму.
Наконец они добрались до дверей, и тот же миг снаружи донесся выстрел. В некотором отдалении стояли Симон с незнакомой женщиной. Но на земле, вероятно, лежал ее отец, а рядом – что-то белое, разглядеть она не смогла. Магдалена испытала необыкновенное облегчение. Похоже, отцу удалось выбраться из огненного плена.
А Барбара? Что с Барбарой? И что с Иеремией?
Бартоломей выпустил Георга и устремился к остальным. Оставшееся расстояние Магдалена тащила брата одна. Наконец она осторожно опустила его на землю.
– Все будет хорошо, – пробормотала женщина, словно молитву, предназначенную ей самой. – Все будет хорошо.
Спустя некоторое время Магдалена стояла вместе с остальными возле трупа, над которым Бартоломей склонился, как над мертвым ребенком. Он гладил его окровавленную шерсть и шептал слова утешения. Симон между тем занялся Георгом и лоскутами, оторванными от своей рубашки, остановил кровь, которая еще текла из раны на ноге. Чуть поодаль лежал убитый Зальтер, точно растерзанный олень, однако на него никто не обращал внимания.
– Здесь я могу сделать для Георга лишь самое необходимое, – серьезным голосом сказал Симон Магдалене и потуже затянул повязку. – Рана довольно глубокая. Парню срочно нужны лекарства, чтобы не началось воспаление. – Он показал на ее отца, который сидел молча и ссутулившись на поваленном дереве. – Твоего отца тоже не помешало бы перевязать. Этот полоумный несколько раз врезал ему по голове. Но он, конечно же, никого к себе не подпустит.
– Ты что, не понимаешь? Он думает о Барбаре! – вскинулась на него Магдалена, и по телу ее прошла дрожь. – Мы все тут думаем о Барбаре. Кроме… кроме тебя, наверное!
– Может, она и не в доме вовсе, – попытался успокоить ее Симон. – Зальтер намекал, что, возможно, спрятал ее где-то в другом месте…
– Она была там, – послышался тихий голос рядом.
Это была незнакомая женщина, которая уже представилась Адельхайд Ринсвизер, женой аптекаря, пропавшей больше недели назад.
– Барбара стала его последней жертвой, – продолжала она скорбно. – Вместе со старым секретарем, с которым, видимо, была знакома… – Она робко тронула Магдалену за плечо: – Мне очень жаль.
Дочь палача почувствовала что-то мокрое на щеках. Это слезы ручьем потекли по лицу. Чувство было такое, словно кто-то со всей силы ударил ее в живот.
– Я… пойду к отцу… – пробормотала она едва слышно. – Я нужна ему.
Она поднялась и подошла к отцу. Тот по-прежнему сидел на поваленном дереве, похожий на каменную глыбу, принесенную сюда древними морями. Магдалена присела рядом, и они вместе стали смотреть на ревущее пламя, пожиравшее крышу дома.
– Это я виноват, – сказал вдруг палач. – Я был… так зол. Ворвался туда совсем один, как бешеный кабан… Барт все-таки прав: я ни на что не годен.
– Что ты такое говоришь? – тихо возразила Магдалена. – Ты бы не смог этому помешать. Мы все…
Она резко замолчала. В дверях дома вдруг показался кто-то еще. Позади него рушилась крыша, в воздухе летала горящая дрань, но человек, пошатываясь, продолжал идти. Только теперь Магдалена узнала в нем Иеремию. Он что-то нес на руках, осторожно, точно сокровище.
Это было хрупкое человеческое тело, плотно закутанное в обугленную монашескую рясу. И все же Магдалена сразу поняла, кто в нее завернут.
– Барбара! – закричала она и бросилась к ним.
Крик Магдалены вывел Якоба из глубокой скорби.
Когда старшая дочь выкрикнула имя Барбары, палач решил, что у него помутился рассудок. Но потом он поднял голову и увидел, как Иеремия ковыляет к ним с Барбарой на руках. Старший Куизль вскочил, преодолел разделявшие их несколько шагов и принял дочь в свои широкие крепкие руки. Он не плакал с тех пор, как умерла его жена, но теперь слезы катились по его заросшему, черному от копоти лицу.
– Барбара, Барбара! – всхлипывал он. – Девочка моя, мне… мне так жаль…
Магдалена уже стояла рядом, остальные тоже подбежали к ним. Волосы у Барбары почти полностью выгорели, лицо, так же как и ладони, было покрыто сажей и красными пузырьками ожогов. Руки и ноги у нее были связаны, но веревки уже основательно прогорели. Грудная клетка двигалась часто-часто, как у больной птицы.
– По крайней мере, она еще дышит, – заметил Симон тихим голосом и стал осторожно ее осматривать. – Эта ряса, похоже, спасла ей жизнь. Должно быть, она намокла под дождем и уберегла ее от сильных ожогов.
Он помог Якобу бережно уложить девушку на землю, и они вместе стянули с нее дымившуюся рясу.
– Принесите воды! – распорядился цирюльник. – Быстрее!
Куизль подхватил шляпу, бросился к ближайшему пруду и набрал там воды. Ею они умыли Барбаре лицо и дали немного попить. Девушка открыла глаза, взглянула на Якоба и на остальных. По лицу ее скользнула улыбка.
– Папа, – пробормотала Барбара. – Ты все-таки не бросил меня… Пить…
Потом она снова потеряла сознание.
– Я… раздобуду тебе всю воду мира, девочка моя, только не покидай нас, – прошептал Куизль и смочил растрескавшиеся губы дочери, выжав несколько капель из мокрого платка.
– Думаю, она будет жить, – сказал Симон через некоторое время, как следует смочив ее ожоги. – Правда, ей, как и Георгу, срочно нужны травы, которые мы раздобудем только в городе… – Он вздохнул: – Сейчас я был бы рад даже горсти пастушьих сумок или листьям бузины.
– Я могу набрать листьев! – оживилась Магдалена и показала в сторону горящего дома: – Там, в саду, кажется, растет большое дерево бузины, и не все листья еще опали.
С этими словами она скрылась во мраке. Симон же с Якобом остались выхаживать раненых.
