Нэнси Бильо - Чаша и крест
Я понимала, что это угроза, но почему-то совсем не испугалась. На душе у меня, как ни странно, было хорошо и спокойно.
— Здравствуйте, сеньор Хантарас, — сказала я и, что уж совсем невероятно, радостно улыбнулась своему мучителю.
Он обернулся к женщине:
— Ты зачем дала ей так много?
Та опустила глаза. В одной руке у матушки Нелли была бутылка, очень похожая на аптекарскую. На дне ее перекатывались какие-то тусклые бусинки.
«А-а, камень бессмертия, или пресловутый красный цветок Индии», — подумала я. Я узнала эти шарики, точно такие же я видела в монастырском лазарете у Эдмунда. Он давал их нашей умирающей прачке, чтобы облегчить ей страдания. А позже признался, что и сам пил настойку из этих дьявольских зернышек. Вот и меня сейчас угостили тем же самым зельем, к которому пристрастился Эдмунд.
Тут я подумала, что, похоже, попала в серьезную переделку. Но сразу же прогнала эту мысль как безумную. Как все это может быть опасно, если мне сейчас так хорошо, если такой мир снизошел мне в душу?
Сеньор Хантарас потряс меня за плечо:
— Говорите немедленно, зачем вы прибыли сюда с Анной Клевской?
Он так крепко сжал пальцы, что мне стало больно. Но я была только рада этому: от боли в голове прояснилось.
— Дабы исполнить пророчество третьего провидца, — ответила я. — Зачем же еще?
И попыталась найти в фургоне хоть какую-то щелку, чтобы выглянуть наружу.
— Где мы? Советую вам немедленно вернуть меня в свиту принцессы. Когда она встретится с королем в Гринвиче, я должна быть с ней.
— Зачем вы напали на Жаккарда Ролина?
Значит, Хантарас знает, что произошло в Гравенстеене. Но он не спросил: «Зачем вы убили?» — он сказал «напали». Выходит, Жаккард жив.
— Я защищалась.
Хантарас долго смотрел мне в лицо. Потом покачал головой:
— Если бы вы и впрямь продолжали работать на нас, то первым делом отправились бы в Антверпен и доложили обо всем Шапуи.
Я не выдержала и рассмеялась:
— А Жаккард сказал, что Шапуи собирался обвинить меня в колдовстве и сдать инквизиции. Вы считаете, что после этого я должна была отправиться прямо к нему в лапы? — Я покачала головой и твердо заявила: — В Кале я оказалась потому, что у меня не было иного пути добраться до Англии. Я решила исполнить пророчество самостоятельно… а Шапуи вашему я больше не доверяю.
Сеньор Хантарас смотрел на меня и хмурился.
— Я и без вас прекрасно знаю, что надо делать. — Я старалась говорить как можно более серьезно. — И пророчество, между прочим, поняла лучше, чем все остальные. — Но в моих устах это прозвучало как пустое бахвальство.
Я старалась выдержать тяжелый взгляд испанца, молила Бога, чтобы он мне поверил.
— Ладно, посмотрим, — сказал Хантарас и повернулся к своей любовнице: — Снова завяжи ей рот и карауль хорошенько. И в следующий раз не давай ей так много настойки.
— А глаза завязать? — спросила мать Нелли.
— Да чего там, она все равно нас видела. Теперь это уже не важно.
Сеньор Хантарас выбрался из фургона. Я слышала, как он обратился к кому-то снаружи, возможно к человеку, стоявшему на страже:
— Пока дело не сделано, убирать ее нельзя.
«Они хотят убить меня. Надо как-то защищаться».
Фургон тронулся с места. Мать Нелли сидела в темном углу, не спуская с меня глаз. А я прислушивалась к словам, доносившимся снаружи. Сначала ничего не понимала, слышала только бессвязные звуки. Но действие зелья понемногу ослабевало, и чувства мои обострились. Наконец я разобрала слова «Рочестер» и «свита принцессы». Так, значит, мы движемся вслед за кортежем Анны Клевской в Лондон. Она выехала из Дила в Дувр, а теперь находится в Рочестере. Через два-три дня мы будем в Лондоне.
Мать Нелли сняла с моего рта повязку и дала мне поесть. Нарезала черного хлеба. Не показывая виду, я постаралась запомнить, куда она положила нож: в открытый ящик возле стенки фургона.
Я молча жевала хлеб, демонстрируя покладистость. Съела все, до единой крошки. И приготовилась действовать решительно. Это мой шанс. Действие настойки еще не закончилось, но другой возможности сбежать у меня, скорей всего, не будет. Эдмунд каждый день понемногу принимал это зелье, но тем не менее исполнял все обязанности. Надо взять себя в руки, любой ценой стряхнуть эту тяжелую полудрему и действовать, а там будь что будет.
— Мне нужно в уборную, — сказала я.
Женщина приподняла меня, поставила на колени, а потом, подталкивая и волоча, подтащила туда, где у них стояло ведерко. Мы почти добрались до него, когда я притворилась, что от усталости упала на дно фургона, а сама перевернулась спиной к стенке, и ящик, где лежал нож, оказался прямо у моих рук.
— Простите, — пробормотала я.
А сама незаметно протянула связанные руки и нащупала лезвие. Перевернула нож, чтобы ухватиться за рукоять. Острое лезвие поранило руку, но я и не вздрогнула. Настойка и здесь помогла, боль почти не чувствовалась.
— Придется снова завязать вам рот, а уж потом садитесь на ведерко, — сказала моя тюремщица, подозрительно вглядываясь мне в лицо.
— Да, конечно, — отозвалась я.
«Теперь у меня есть нож».
Когда мать Нелли снова стала натягивать мне на рот тряпку, я резко рванулась прочь, а затем стремительно обернулась и, недолго думая, вонзила нож ей в ногу.
Она взвизгнула от боли, а я метнулась в заднюю часть фургона. Стала быстро перерезать веревки, стягивающие мои кисти.
Любовница сеньора Хантараса попробовала было броситься за мной, но, видимо, рана оказалась серьезной: женщина упала, извиваясь от боли; в горле у нее что-то булькало.
Собрав последние силы, мать Нелли отчаянно закричала:
— На помощь! На помощь, она убегает!
У меня было всего несколько секунд.
Я перерезала последнюю веревку, левым плечом изо всех сил ударила в заднюю дверь фургона, она распахнулась…
В нескольких футах от меня с раскрытым от изумления ртом стоял какой-то человек. Он тяжело дышал: наверное, прибежал на крик. Я не сразу узнала его, но через несколько секунд вспомнила, где его видела: да это же тот самый рыжеволосый шпион, который разговаривал с Жаккардом как раз накануне нашего отплытия из Англии.
Рыжеволосый бросился на меня. Я ловко увернулась и сама нанесла ему удар.
«Поворот, наклон, выпад» — вот и пригодились уроки Жаккарда.
Противник вовремя отскочил, и мой нож ударил в пустоту. Но рыжий был явно напуган, даже потрясен, поскольку и не подозревал, что женщина способна так драться. Не знал, чему меня научил в свое время сам господин Ролин, один из лучших бойцов Европы. Я не выдержала и рассмеялась.
«Поворот, наклон, выпад. Раз, два, три».
Он снова отскочил, но в глазах его сверкнула какая-то искорка. Да этот тип что-то замышляет, наверняка задумал перехитрить и в конце концов одолеть меня.
Мы продолжали кружить друг против друга на каком-то пустыре. Впрочем, место оказалось не таким уж пустынным, поскольку вскоре послышался крик:
— Что там происходит?
Раздался топот бегущих ног. К нам приближались по меньшей мере двое.
Рыжий, как заяц, порскнул в сторону и скрылся как раз в ту минуту, когда ко мне подбежали двое мужчин. Я успела отбросить нож за кучу какого-то мусора. Как бы я стала объяснять им, откуда у меня в руке взялось окровавленное холодное оружие?
— Что случилось? Вы ранены? — спросил первый незнакомец.
Они оглядели меня с ног до головы. Представляю, каким чучелом я им показалась после того, как три дня провалялась связанная в фургоне.
— Где мы? В Рочестере? — спросила я.
Они переглянулись.
— Конечно, где же еще? — ответил второй мужчина. — Хотите, мы позовем констебля? Или мирового судью?
— А вы знакомы с местным констеблем?
Пожалуй, и впрямь было бы разумно обратиться за помощью к властям. Сеньор Хантарас и рыжий, чьего имени я не знала, скорей всего, постараются убить меня, особенно если вдруг окажется, что мать Нелли погибла от раны. Но какое объяснение я дам этим незнакомцам?
— В этой части Кента я знаю всех констеблей, — похвастался первый.
— А Джеффри Сковилла из Дартфорда, случайно, не знаете? Я бы хотела послать за ним. Это возможно?
Мужчины снова переглянулись, но на этот раз как-то печально.
— Мы оба хорошо знаем Джеффри, — ответил второй. — Он когда-то был констеблем здесь у нас, в Рочестере. Однако сейчас его лучше не трогать. Две недели назад у него умерла при родах жена. И ребенок родился мертвый.
Действие настойки совсем ослабло, и меня охватило чувство подлинного горя.
— Госпожа, я вижу, вы очень расстроены, — произнес первый незнакомец. — Скажите, чем мы можем помочь вам?
— Анна Клевская сейчас в городе? — спросила я, судорожно сглотнув слюну.
Оба, как по команде, кивнули:
