Эрнест Хорнунг - Джентльмены-мошенники (сборник)

– Стойте! – скомандовал он. – Главный тут я. Сначала ответьте на мои вопросы. Во-первых, – он схватил химика за руку и заставил поднять ее в воздух, – что у вас с руками?

Руки у Гамильтона, который совсем недавно в панике обшаривал ими резервуар, были в коричневых пятнах, как будто обожженные. Выглядели они очень скверно, хотя в суматохе химик не замечал боли.

– Цианистый калий!

– Откуда он взялся? Отвечайте, быстро!

– Какой глупый вопрос! Из резервуара, конечно! Золото очищается… я все это вам уже объяснил. В танке был хлорид золота, растворенный в цианистом калии!

– Это больно? – поинтересовался Уитакер с раздражающей медлительностью.

– Больно?! Попробуйте опустить руку в кипящую кислоту!.. Лучше помогите найти, куда ведет пятая трубка. От какого дьявола она вообще взялась?

Уитакер пожевал запретную сигару и вдруг воодушевился – ему вспомнилась маленькая обожженная нога, которую он видел совсем недавно. Он снова схватил сопротивляющегося Гамильтона – крепко, как в тисках зажал.

– Если вы три минуты посидите спокойно, – сказал он, грозно сверкнув глазами, – я приведу вас к вашему драгоценному золоту – или как минимум туда, куда его слили, большего не гарантирую. Впрочем, идемте – идемте со мной! – добавил он, и вдвоем с Гамильтоном они поспешили на улицу.

Уитакер замер на углу, где недавно видел босого мальчишку с обожженной ногой.

– Что это? – спросил он, указав на мокрое место на тротуаре, рядом с решеткой водостока. Гамильтон зарылся руками в грязь – и с криком вскочил. В грязи блестели крошечные желтые иголки.

– Это оно! Наше золото! – вскричал он восторженно. И затем, в отчаянии: – Оно в канализации!

Воспользовавшись тем, что химик впал в меланхолию, Уитакер расспросил заинтересовавшегося ими полицейского. Да, в самом деле, примерно в шесть часов вечера на этом самом месте чуть не столкнулись стальная телега с грязью и грузовая подвода, и в процессе из телеги выплеснулось около ведра грязи.

Если вы три минуты посидите спокойно, я приведу вас к вашему драгоценному золоту.

Записал ли полицейский имена извозчиков? Записал, потому что они подняли страшный шум, но нет, никого не арестовал. Подвода принадлежала “Деррик Компани”, а телега – “Дженерал Лайт энд Пауэр”. Уитакер рассмеялся.

Полчаса спустя управляющий конюшней “Дженерал” дрожал перед его свирепой сигарой. А не мог бы он показать им телегу номер тридцать шесть – тут Уитакер пустил несколько колец дыма, – в которую была запряжена лошадь с припухшей левой задней? Эта лошадь – номер 246 – сегодня была в распоряжении у малого в резиновых перчатках. Профессиональный охотник за ворами наконец напал на след. “Проще не бывает”, – будто говорил Уитакер всем своим видом.

– Все это лишний раз доказывает, – сказал он вслух, – что в конечном счете обыкновенный вор проигрывает в битве умов, потому что всегда оставляет какую-нибудь незначительную улику – какую-нибудь мелочь, которая для тренированного ума все равно что широкое шоссе. К примеру, – продолжал он, забыв на мгновение, что стоявший перед ним конюх в испуге теребит шляпу, – если бы тот курильщик не сыграл на моей слабости и не раскурил свою дьявольскую катти, вполне возможно, что мне пришлось бы как следует за ним погоняться.

– Курильщик! – изумленно воскликнули двое чиновников.

Опытный разведчик принял их невысказанные восторги любезным кивком и снова повернулся к главному конюшему.

– Вот что, мой милый, – сказал он, – через пятнадцать минут здесь, у ворот, должны быть телега номер тридцать шесть, человек, который ею управлял, и лошадь. Я пришлю к вам своего человека.

– Вы бы мне сказали, где они, сар, – ответил управляющий конюшней, все еще теребя шляпу, – я был бы очень благодарен, сар. Сегодня днем телегу номер тридцать шесть угнали, мы только что из полиции – объявили ее в розыск.

На этом блистательное расследование похищения из Пробирной палаты ее жидкого сокровища, которое вел опытный тайный агент, столкнулось с непробиваемой стеной. Дальше оно практически не продвинулось. Пропавшая телега нашлась – ее бросили в Ньюарке, и перед уходом добрый вор даже насыпал лошади вдоволь зерна и сена.

Как оказалось, изнутри вор пропитал телегу кислотоупорной смазкой. На дне от холода кристаллизовалось несколько золотых иголок – все, что осталось от сорока галлонов ценой по десять центов за каплю.

Было совсем не трудно проследить пятую трубку от золотого резервуара через коммутационные коробки, набитые электропроводкой, к колодцу на улице. Множество улик указывало, что дальновидный вор установил дополнительную трубку, когда здание еще только строилось. На дне колодца нашли несколько пинт драгоценного раствора, совершившего необычайное путешествие – семь этажей вниз и на улицу, – когда ловкий вор выдернул потайную пробку.

– Признаюсь, ученый из меня никакой, – сказал Уитакер неделю спустя, – но, прежде чем забыть это дело, я хочу понять одно. Допустим, наш друг украл на четверть миллиона долларов золотой грязи – но что ему от нее толку? Как он достанет из нее золото?

Гамильтон снисходительно улыбнулся:

– Процесс извлечения золота из грязи – это простейшая химия. И самое смешное, – продолжал он, скривившись, – что когда этот хитрый малый превратит золото обратно в слитки, ему, скорее всего, достанет наглости принести его нам сюда на продажу. И нам, черт возьми, придется его купить!

…через пятнадцать минут здесь должны быть телега номер тридцать шесть, человек, который ею управлял, и лошадь.

По сей день представители Пробирной палаты так и не знают, не продали ли им обратно их краденое золото. Стоит отметить, что страховые компании, ответственные за людей, ответственных за золото, до сих пор судятся друг с другом – и с другими ответственными лицами, принимавшими участие в отделке и досмотре интерьера нового здания.

Несомненно, кража золота была запланирована загодя и у вора было несколько месяцев на подготовку. Также бесследно исчез электрик по имени Догаль, говоривший с сильным датским акцентом, который работал на стройке в неурочные часы, – на этом следствие и застряло окончательно. Что до судебной тяжбы, в будущем это дело обещало стать таким же знаменитым, как древняя тяжба Джарндисов против Джарндисов[117].

Уитакер редко признавал свои неудачи, но несколько месяцев спустя, за сигарами у своего благородного друга Годаля, он рассказал всю историю в деталях – историю самой немыслимой кражи в его жизни. Он втайне надеялся на острый ум этого знаменитого детектива-любителя, который не раз наводил его на верный след своим удивительным аналитическим подходом. Годаль рассмеялся.

– Вникнем в суть вещей, – предложил он. – Стоит избавиться от соблазна золота – и мир переродится. Ваш курильщик – просто эталон карманного воришки. Насколько все было проще каких-то десять тысяч лет назад! Для отдаленных племен в Андах золото не было вульгарным средством торговли. Это был символ верховной власти, достойный лишь королей. Я, как умел, – скромно добавил он, – превратил эту комнату в памятник инкам. Мои фризы – вы обратили внимание? Жалкая подделка! Где я использовал золочение, они тратили фунты и фунты весового золота. Но для меня это – символ все той же поэтической идеи. Не хотите ли еще сигару? Ах да, простите! Доктор мой – тиран мой!

VI. В ролях все звезды

Однажды вечером, когда Моберли Гримси ехал домой с работы, рядом с ним села нормальная с виду молодая женщина и спросила, не считает ли он, что молча разглядывающая друг друга публика в общественном транспорте выглядит донельзя глупо. Это замечание показалось юному Гримси самым разумным, что он слышал за полгода жизни на Манхэттене, но едва он приготовился к интересной – пусть и немного необычной – беседе с понимающим человеком, кондуктор привел полисмена, потому что, как выяснилось, его собеседница сбежала из сумасшедшего дома.

Это событие несказанно удручило юного Гримси, поскольку вот уже полгода он тщетно пытался найти друзей – таких же общительных, как и он сам. Гримси работал в банке, где управлял ручной счетной машиной, установленной в клетке, стены и потолок которой были сделаны из прочной латунной сетки, пол – из армированного бетона, а дверь запиралась снаружи.

По обе стороны от него находились такие же клетушки, где были заперты такие же молодые люди, как он. Стоило хоть немного сблизиться с соседом, чтобы начать здороваться по утрам – если без другой причины, то хотя бы по причине соседства, – как его вдруг пересаживали куда-нибудь подальше, и снова на все попытки Гримси пообщаться из ближайшей клетки недоуменно смотрел совершеннейший незнакомец.