Майкл Грубер - Книга воздуха и теней
— Тогда я хотел бы увидеть их, — сказал я.
— Никаких проблем. Ты возьмешь рукопись, мы поедем к детям, повидаемся с ними, и все будет прекрасно.
— А если нет, что тогда? «Лучшее» время их жизни кончится? Ты покрошишь их на куски?
Он испустил трагический вздох и сказал что-то на незнакомом языке. Иврит, подумал я. Его подручные засмеялись. Потом он продолжал, обращаясь ко мне:
— Не глупи. Я не хочу никому причинять вреда. Но ты ведь знаешь, что отдашь мне рукопись, так к чему все это дерьмо?
— А как насчет Шванова? Он считает, пьеса принадлежит ему.
Он снова взмахнул рукой.
— Шванов идиот. Мелкий ростовщик с чертовски большими претензиями. — Повысив голос, он приказал водителю: — Миша, поехали.
Автомобиль плавно двинулся с места.
— Куда мы едем? — спросил я.
— К тебе домой за рукописью, куда же еще?
— Нет, — отрезал я.
— Нет? Что значит «нет»?
— То, что я сказал. Почему я должен отдавать ее тебе? И как, черт побери, ты влез во все это?
Он закатил глаза и откинулся на спинку обложенного подушками сиденья, сложив руки на животе и устремив на меня взгляд темных глаз (в точности, как у меня!) с выражением веселого презрения — я хорошо его помнил со времен моего детства.
— Джейк, твоя проблема в том, что лицо ты получил от меня, а мозги от матери. Не слишком удачная комбинация.
— Иди к черту!
— Вот пример: ты сидишь в машине с тремя парнями, которые могут голыми руками выдавить тебе глаза и оторвать нос, однако ты позволяешь себе грубости в разговоре со мной. Ладно, ты член семьи, и я не стану сердиться, а просто попытаюсь объяснить тебе ситуацию. Я живу в Тель-Авиве, отчасти ушел в отставку, но все еще имею интересы, и если подворачивается стоящее дело, могу заняться им. У меня много связей. Теперь о Шванове. Он был в Израиле три-четыре месяца назад, рассказывал, что вышел на след сокровища всех времен, но не говорил, что это такое. Люди думали, речь идет о золоте или произведении искусства, потому что он разговаривал с теми, кто занимается такого рода делами. Я человек любопытный. При следующей встрече с Мири я спросил, что затевает ее приятель Осип, и она рассказала мне о Булстроуде и рукописи Шекспира. Конечно, к тому времени Булстроуд был уже мертв… я так и не понял почему.
— Шванов решил, будто он привез рукопись из Англии и скрывает ее.
— Ну, это вечная проблема Шванова, — продолжал Иззи. — Он слишком скор на руку и действует, не продумав все как следует. Так он и поступил — убил того, кто лучше всех знал, где найти вещь. Потом Мириам рассказывает мне, что и ты замешан в дело, что у тебя есть бумаги, которые могут вывести на след. Я поговорил с нужными людьми, мы учредили маленький синдикат и начали следить за тобой и Швановым в надежде, что сумеем заполучить эту вещь. А потом нам вдруг начинает казаться, что ты и этот макаронник, как его там…
— Крозетти.
— Да, он. Начинает казаться, что ниточка-то у вас, и мы следим за вами…
— Значит, это твои люди напали на меня около моего дома, потом ворвались в дом Крозетти и вынудили меня убить двоих?
Он пожал плечами.
— Это организовал кто-то, связанный с синдикатом. И конечно, если платишь мало, то и получаешь дешевку. Чертов Нью-Йорк полон русских халтурщиков, не понимающих, чем их задница отличается от дыры в земле. Но парни, что сидят здесь, совсем другое дело — на случай, если ты думаешь иначе.
— Но прежде ты подослал ко мне женщину, выдававшую себя за племянницу Булстроуда. Она выкрала рукопись, полученную от него.
— Понятия не имею, о чем ты толкуешь, черт побери!
Я вгляделся в его лицо; нет лжеца искуснее Иззи, однако недоумение было искренним.
— Не важно, — сказал я. — Значит, это твоя шайка преследовала нас в Европе?
— У меня нет шайки, Джейк. Я Иззи Цифра, помнишь? Я работаю тонко, и всегда так было, и всегда будет.
— Откуда, в таком случае, эти парни у тебя в автомобиле, способные голыми руками выдавить мне глаза?
— Они работают на людей, чьи имена тебе знать ни к чему. На людей в Израиле, в Европе… я же объяснил, у нас синдикат. Уладить дело со Швановым совсем не сложно. Если вещь попадет к нему и он убедится в ее подлинности — у него есть люди, способные определить это, — мы согласны купить рукопись у него. Он просит десять миллионов, а она стоит, может, сто или сто пятьдесят миллионов, кто знает?
— Зачем в таком случае ты хочешь заполучить ее через голову Шванова?
— Вот вопрос, а? Если можно взять, почему не взять? Десять миллионов — это десять миллионов, и с какой стати дарить их такому козлу?
— А почему послали тебя? Я думал, ты такими мелочами не занимаешься.
— Потому что на кону стоит сто пятьдесят миллионов, и все хотят, чтобы дело провернул человек честный.
— Ты? Честный?
Еще один трагический вздох — фирменный номер.
— Да. Скажи, адвокат, ты никогда не задумывался, почему я до сих пор жив? Я объясню тебе. Потому что я в этом бизнесе почти шестьдесят лет, через меня прошли миллиарды долларов, почти всегда наличными, и к моим рукам не прилипло ни никеля. Если Иззи Бухгалтер говорит, что итог сходится, — значит, все в порядке. Если он говорит, что итог не сходится, — кому-то придется плохо. И это в нашем деле, где полным-полно кидал, готовых ради пары ботинок перерезать тебе глотку. Так что не смей смотреть на меня свысока!
— Ох, умоляю, прости меня! Я по сравнению с тобой ничтожество, жалкое дерьмо. Ты же бросил нас, сволочь!
— А ты сам? Разница в одном: ты сделал это, потому что не в силах перестать гоняться за юбками, а я — потому что иначе угодил бы лет на двадцать в Синг-Синг. Ты хотел бы, чтобы я там оказался? И как же, черт побери, я тогда помогал бы вам?
— Ты не помогал нам.
— Неужели? Вы когда-нибудь голодали, не имели крыши над головой и теплой постели? Вам не хватало игрушек и одежды? Думаешь, она смогла бы содержать троих детей на зарплату уборщицы в больнице?
— Она была не уборщицей. Она работала администратором.
— Дурачок, она работала шваброй! Балда! Она едва умела «Дейли ньюс» прочесть. Как вы поверили, что она способна разобраться в медицинских бумагах? Послушай, на все дни рождения и на Рождество я посылал каждому из вас письмо с деньгами, и все письма возвращались обратно с надписью «неправильно указан адрес», сделанной ее почерком. Но денег в них не было. Она вскрывала их, вынимала деньги и отсылала мне обратно. Получай, Иззи!
— Я тебе не верю, — сказал я, чувствуя, как свело живот и к горлу подкатил ком.
— Тогда иди к черту и раздувай свою злобу всю оставшуюся жизнь. Однако мы на месте. Теперь люди живут в зданиях бывших фабрик, просто не верится. Поднимайся, принеси эту проклятую вещь — и все, ты никогда больше не увидишь меня. Эли, иди с ним. Проследи, чтобы он не споткнулся на лестнице.
Когда я выбрался из лимузина, колени у меня так ослабели от злости, что я шатался и ненадолго прислонился к двери. Руки тряслись, когда я вставлял в замочную скважину ключ. Я вошел, парень с пистолетом держался за спиной на почтительном расстоянии, но было ясно, что он изрешетит меня пулями, если я попробую что-нибудь выкинуть. Когда мы добрались до двери, я раскашлялся.
— Извините, у меня проявляется астма, когда я волнуюсь.
Он кивнул безо всякого интереса и указал на замок. Я открыл дверь и шагнул внутрь. Эли последовал за мной и получил сильный удар по голове гантелью; это сделал Омар, притаившийся за дверью. Кашель был одним из условных сигналов.
— Кто он? — спросил Омар.
— Израильтянин, — с садистским удовлетворением ответил я.
Мне пришлось остановить Омара, чтобы он ударом ноги не переломал этому типу все ребра.
Пока он связывал пленника, я подошел к шкафу с документами, достал рукопись пьесы, лаптоп, пакет, полученный от Пола, и свой немецкий пистолет.
— Что будем делать, босс? — спросил Омар.
Я понятия не имел, но мне казалось, что сейчас важнее всего бросить вызов Иззи после всех последних откровений. У меня созрел план, никоим образом не затрагивающий членов моей семьи.
— Уходим по крышам, — ответил я.
Одна из особенностей этой части города такова: выбравшись на крышу дома, вы можете, перелезая через низкие парапеты, пройти вдоль всей улицы и спуститься по пожарной лестнице, которыми оборудованы все старые здания. Поскольку ночным грабителям это тоже известно, все двери на крышу оборудованы охранной сигнализацией; поскольку это Нью-Йорк, никто не обращает внимания на вой сигнализации.
Мы пробежали по крышам и спустились на Вэрик-стрит — из лимузина отца ее уже не видно. Оттуда не составило труда добраться до гаража и моего «линкольна». Из машины я позвонил Микки Хаасу.
— Ты шутишь! — воскликнул он, когда я сообщил ему о рукописи.
Я заверил его, что отнюдь не шучу, наскоро рассказал о расшифровке и о приключениях Кэролайн и Альберта в Уорвикшире.
