Ирина Андросова - Бойфренд для няни

— Возможно, вам что-то скажет имя Шакира, которым с недавнего времени называет себя моя младшая сестра? — приветливо улыбнулся красивый блондин.

Он был сама любезность и смотрел на меня с неприкрытой симпатией. Как белобрысый голландец. Или мой бывший муж до того, как увлекся той проходимкой по связям с общественностью. Но на ласковые взгляды я больше не покупаюсь, и поэтому я демонстративно отвернулась в сторону, чтобы лишний раз не встречаться с Антоном глазами.

— Неужели вы Лизина мама? — льстиво удивился Смирнов, с грохотом захлопывая за собой дверь, пересекая кабинет и притормаживая у окна, где выстроилась шеренга стульев.

— Эта девица — их няня, — с отвращением проговорил директор, наблюдая, как родственник Шакиры усаживается на стул и пристраивает у себя на коленях толстый портфель бордовой кожи.

Даже портфель у Смирнова был такой же, как у ненавистного Цуцика, с золотыми уголочками и пухлой ручкой. Я сама подарила дорогой аксессуар обожаемому мужу на прошлый день рождения, и поэтому портфель был мне особенно неприятен, ибо напоминал мне о собственной глупости.

— Михаил Андреевич, не будьте строги к начинающему педагогу, — пророкотал обладатель бордового портфеля. — Девушка молодая, неопытная, ей помощь нужна.

— Да разве я строг, Антош? — вскинул кустистые брови усатый толстяк. — Конечно, мы поможем Маргарите, не знаю отчества… Школа — со своей стороны, ты, Антон Ильич, со своей…

— Спасибо, я сама справлюсь, — поморщилась я.

— Напрасно вы так негативно настроены, — расстроился Антон Ильич. — Я, собственно, хочу вас предостеречь от возможных ошибок. Я сам некоторым образом педагог, Михаил Андреевич не даст соврать.

Михаил Андреевич тут же ухватился за эту рекламную фразу и принялся расхваливать белобрысого Антона на все лады.

— Да ты, Антоша, не скромничай, — с отеческой теплотой в голосе говорил директор школы. — Ты ж у нас светило. Ты ж доктор наук. Ты ж действительный член Кембриджского исторического общества. Директор гуманитарной гимназии имени Карамзина.

— Ну, будет вам, Михаил Андреевич, — засмущался блондин, с громким щелчком расстегивая и снова застегивая ненавистный мне портфель.

— А что тут такого? — встрепенулся толстяк. — Да, я горжусь, что наша школа вырастила замечательного специалиста. Между прочим, — повернулся он ко мне, — к Антону Смирнову приезжают консультироваться из Йеля и Гарварда.

— Так вот, Маргарита, — продолжал зарумянившийся от удовольствия Смирнов. — Ямогу вас называть по имени? — многозначительно уточнил он.

— Можете, — сквозь зубы процедила я.

— Так вот, — повторил Смирнов. — Нужно позаботиться, чтобы наши девочки не попали в беду. Не хочется отрывать от дел Михаила Андреевича, поэтому будет разумнее, если мы с вами с глазу на глаз обсудим кое-какие общие вопросы. Может быть, прямо сейчас и пойдем, попьем кофе в итальянском ресторанчике за углом?

Уставившись в одну точку на стене, я ковыряла сиденье стула, всем своим видом выражая нежелание куда-либо идти. Даже усатый директор это заметил и протестующе замахал руками:

— Кофе попить всегда успеете. Я что-то еще хотел сказать… Ах, да! Маргарита, забыл ваше отчество…

— Ивановна, — выдохнула я.

— Маргарита Ивановна, у меня к вам огромная просьба. Оденьте детей по-человечески, а то смотреть на них стыдно.

Я готова была пообещать все, что угодно, даже прямо сейчас пойти и купить детям школьную форму, только бы избавиться от общества молодого, но даровитого историка, который так и сверлил меня своими малахитовыми глазами. Побожившись, что к завтрашнему утру все будет сделано в лучшем виде, я вскочила со стула и бегом вылетела из душного помещения директорского кабинета. И, скатываясь вниз по ступенькам лестницы, в который раз дала себе слово послать всю семейку Кашкиных куда подальше и больше никогда не переступать порога элитного жилого комплекса «Яуза».

— Мало мне трех орущих деток, — бушевала я, добравшись до общежития и выплескивая на Коровину скопившийся негатив. — Еще Антон этот Ильич навязался на мою голову… У него такой холодный взгляд, что прямо кровь в жилах стынет. Я даже сомневаюсь, человек ли он? Или целлулоидный муж куклы Барби?

— Звони, Ритка, Цуцику, пусть отдает тебе часть дома, — накачивала меня Танька. — Будешь жить на первом этаже своей половины, а второй этаж сдавать холостым миллионерам.

— Ты думаешь? — усомнилась я в реальности столь дивных перспектив.

— А почему бы нет? Ты попробуй, вдруг Виталька согласится на твои условия. Скажи: я, мол, от всего отказываюсь в твою пользу, а ты мне дом отдавай. Тогда попрощаешься с детишками, забудешь всю эту историю, как страшный сон, и будешь жить себе припеваючи.

Я припомнила, как мечтала нянчить славную первоклашку, ходить с ней на мультики и в кафе. Как вместо кроткой воспитанницы мне подсунули трех разновозрастных охламонов во главе с мамашей-психологом. Умирая от жалости к себе, я обвела тоскливым взглядом унылые стены Танькиной комнаты, серое постельное белье, казенные общежитские шторы и полезла в сумку за мобильником. Нажала клавишу, под которой у меня некогда было забито нежное слово «Виталечка», а теперь стояло пессимистичное словосочетание «бывший муж», и стала ждать ответа. И он не замедлил последовать.

— Ну? — неласково буркнула трубка.

— Виталь, зачем вам дом в Загорянке, у вас же есть трешка на Тверской и особняк в Барвихе, — наступив на горло собственной гордости, просительно заныла я.

— Во-первых, не у нас, а у моей мамы, — осадил меня бывший супруг. — И потом, Ритуля, ты словно с луны свалилась. Три ореха по-любому лучше, чем один. С чего это я вдруг должен подарить тебе свой дом?

— Но ты же говорил, что это наше общее гнездышко, — опешила я от подобного вероломства.

— А ты поверила? — хмыкнул в трубку Цуцик.

— Какого черта! Мы продали мою квартиру, чтобы погасить последний кредит! — заорала я, наплевав на политес. — Давай по-честному. Я отказываюсь от всего остального имущества и буду по частям выкупать у тебя твою долю в Загорянке. Мне же надо где-то жить…

— Не смеши меня, деточка, какое у тебя имущество? Там даже твоей вилки нет, все оформлено как приобретенное до брака… — презрительно усмехнулся наглец. — Ты добровольно отдала мне деньги за проданную квартиру?

Я вынуждена была признать истинность данного утверждения.

— Так вот, — продолжал глумиться над моей доверчивостью некогда любимый мною мужчина, — ни один суд не докажет, что на тебя оказывалось давление. Квартиру продавала ты сама, деньги для погашения ссуды передавала тоже сама, на себя и обижайся.

— Вещи мои хотя бы отдай, — с трудом сдерживаясь, чтобы не разреветься прямо в трубку, пробормотала я. — Вечерами прохладно, а у меня даже плаща нет.

— Да ради бога! Заезжай в любое время! Мы как раз сегодня на недельку улетаем на Мальдивы, так что забирай свои вещички в течение семи дней, когда сочтешь удобным. А потом, уж не обессудь, мы с Ленусиком сменим замки и вынесем на помойку все лишнее.

Я швырнула аппарат об стену и, уткнувшись лицом в подушку, с наслаждением заревела белугой.

— Ну вот, теперь хоть какая-то ясность обозначилась, — удовлетворенно сказала Коровина, накладывая яичную маску на румяное лицо.

— Ладно, Тань, поеду одевать детей в школьную форму, — всхлипнула я, распрощавшись с мечтой покончить с кошмаром под названием «работа няней в семействе Кашкиных».

Поднялась с кровати, сдвинула Таньку в сторону и, упершись лбом в зеркало, чтобы не свалиться от горя, старательно вытерла с зареванного конопатого лица черные подтеки туши.

Ставшая за неделю привычной дорога до Лефортова промелькнула незаметно, ибо по сторонам я не смотрела, а думала только о вероломстве Виталика. Я подъехала к дому Кашкиных и, поленившись заезжать в подземный гараж, припарковалась у того самого клуба «Аскольдова могила». Теперь, после рассказа бабы Зины, я смотрела на развлекательное заведение готов с особым любопытством. Это было узкое одноэтажное строение из красного кирпича с устремленной в небо остроконечной крышей и арочными прорезями окон. Несколько мраморных ступеней вели вниз, в полуподвальное помещение, входить в которое полагалось через обитую кованым железом дубовую дверь. Местечко и впрямь выглядело стильно и казалось насквозь пропитанным неподдельной мистической готикой в духе Анны Радклиф.