Ирина Андросова - Бойфренд для няни
И мне ничего не оставалось делать, как трусливо выдохнуть:
— Нина Сергеевна психолог. Консультирует по семейным вопросам.
Таких удивленных глаз, какими уставился на меня Михаил Андреевич, мне не приходилось видеть ни до, ни после нашей беседы.
— Да что вы говорите? — сипло произнес потрясенный собеседник, как только смог говорить. — Семейный психолог? Скажите, пожалуйста… Сколько лет работаю в школе, такой педагогической запущенности, как у Кашкиных, мне встречать не приходилось!
— Сапожник без сапог, — осмелев от его растерянности, задорно пискнула я.
Директор впился мне в переносицу свинцовым немигающим взглядом, и, чтобы разрядить обстановку, я робко улыбнулась. Похоже, этого делать не стоило, ибо усач вдруг побагровел, хватил кулаком по столу так, что закачался портрет президента над его головой, и фальцетом закричал:
— Страна разваливается, а им все шуточки! Я вжала голову в плечи и внутренне приготовилась к тому, что меня сейчас могут ударить.
— А все потому, что родители скидывают своих чад на нянь, а этим няням самим еще в куклы играть и играть!
И тут, должно быть, от потрясения, во мне вдруг заговорила глубоко запрятанная гордость. С какой это стати он на меня орет? Я ему не подчиненная и даже не родительница, так что пусть в следующий раз выбирает выражения!
— Неправда, — с достоинством возразила я, распрямляя спину и отважно глядя в его взбешенные глаза. — Я умею общаться с детьми. Мне с годовалым племянником доверяли сидеть.
— Вот! У вас даже педагогического образования нет! — удовлетворенно кивнул директор, успокаиваясь так же внезапно, как и разошелся.
И вдруг он посмотрел на меня тепло и сочувственно, как на хворую дворняжку, и с ноткой жалости в голосе протянул:
— Куда вы лезете, девочка? Кашкины учатся у нас не первый год, и, насколько я успел узнать этих детей, их место — в исправительном учреждении!
— Так уж в исправительном учреждении, — усомнилась я, расценивая подобное замечание как наглый оговор.
— Думаете, я шучу? — желчно шевельнул усами собеседник, уловив в моем голосе начало бунта. — Тогда слушайте! Факты говорят сами за себя. В самом начале сентября Роман Кашкин ухитрился порезать ногу об пол в физкультурном зале и после этого написал жалобу в ГорОНО о неприемлемых условиях обучения детей. Теперь в школу каждый день приходят проверяющие инстанции.
Я погасила воинственный блеск в глазах и тяжело вздохнула, припомнив «Конвенцию ООН о правах ребенка», с которой Ромка не расставался ни днем ни ночью. А директор между тем продолжал инквизиторским тоном перечислять «заслуги» моих подопечных:
— Идем дальше. Лиза Кашкина. Трудный подросток с манипуляторскими наклонностями.
— Что вы имеете в виду? — предприняла я новую попытку взбунтоваться.
Усач огляделся по сторонам, словно нас могли подслушать и, понизив голос, глухо заговорил:
— Когда Кашкина решила заниматься велоспортом, школа пошла ей навстречу. Объявили набор в секцию, пригласили тренера. Школа закупила спортивные велосипеды, но на этом все и закончилось. В секцию велоспорта девочка сходила всего один раз. Остальные дети, глядя на нее, тоже забросили занятия. Они ушли следом за Лизой, которой приспичило посвятить себя музыке. Кашкина стала требовать создать на базе школы класс бас-гитары. Мы создали. Но не электрогитары, как вы сами понимаете, а гитары классической.
— А почему же не электро? — удивилась я. — Я бы тоже на бас-гитаре играла с гораздо большим удовольствием, чем на классической.
Директор посмотрел на меня, как на убогую, и терпеливо проговорил:
— Не бывает бас-гитаристов, не знающих азов классической гитары.
— Простите, я не знала, — смутилась я, заслужив своим искренним раскаянием снисхождение к моей глупости.
— Любви Лизы к музыке хватило на неделю, — с воодушевлением продолжал излагать претензии Михаил Андреевич. — А теперь вот она требует организовать факультативные занятия по стриптизу. Не поверите, но прямо при очередной комиссии из ГорОНО Кашкина заявила, что умение красиво раздеваться женщинам в жизни гораздо нужнее, чем математика, физика и химия, вместе взятые.
Пока я переваривала услышанное, рассуждая про себя, что в принципе девчонка не так уж и не права, собеседник решил окончательно добить меня, уложив на лопатки правдой-маткой о проделках Светика.
— Да и младшенькая Кашкина не далеко от старших ушла, — тяжело отдуваясь, проговорил он.
— А Светик-то чем успела отличиться? — удивилась я, вспоминая нежное личико белокурой первоклашки и вой иерихонской трубы, который умел издавать ее алый ротик.
— Не волнуйтесь, успела, — сердито выдохнул толстяк, распуская узел галстука и расстегивая верхнюю пуговицу рубашки, словно от нашего нелегкого разговора его того и гляди хватит удар. — На прошлой неделе Света Кашкина залезла на шкаф и спрыгнула оттуда на спину учительнице. И орала при этом так, что Людмилу Ивановну увезли с сердечным приступом на «Скорой».
— Так вот когда Светланка оторвала рюшку на шортах! — догадалась я. — Должно быть, когда девочка спрыгивала со спины учительницы, злые дети убрали стул, на который она метила попасть, Светик зацепилась шортами за угол парты, и рюшка превратилась в поросячий хвост.
Мой собеседник как-то странно посмотрел на меня, пробурчал под нос «сумасшедший дом» и монотонно продолжал:
— Конечно, Светочка хорошенькая, с этим не поспоришь. Именно поэтому первого сентября ей поручили колокольчиком звенеть. Выпускник Ежов понес младшую Кашкину на плечах к школе, так эта бестия вскарабкалась парню ногами на плечи, ухватилась за карниз, взобралась на козырек над крыльцом и, стоя во весь рост, звенела колокольцем, пока ее не сняли с верхотуры. Ежов до сих пор в школу не ходит, решил экстерном заканчивать одиннадцатый класс. Нервы, говорит, после этого случая расшатались. На первоклассников, говорит, смотреть не могу. Так и тянется нога им пендаля отвесить.
Я понимала Ежова. Светик и на меня ежедневно взбиралась, как отважный юнга на мачту корабля, но это же не повод, чтобы наказывать прелестное создание?
Я уже давно не слушала прочувствованную речь директора школы про художества Светика, а смотрела на дверь, в приоткрытой щелке которой маячила красивая мужская голова. На мой взгляд, голова была даже слишком красивая. Обладатель ее вобрал в себя все те черты, которые я с недавнего времени не выношу в мужчинах. Он был высок и светловолос, как тот голландец из Гааги, и лучезарно улыбчив, как мой бывший муж. Зеленые глаза незнакомца так и искрились благожелательностью, а длинные, музыкальные пальцы выбивали по двери тревожную дробь, привлекая внимание находящихся в кабинете. Я посмотрела на дверь, на пальцы, на идеальную прическу нового посетителя и опять покорно уставилась на директора школы. Но тот успел перехватить мой настороженный взгляд и обернулся к двери.
— Михаил Андреевич, простите великодушно, — низким голосом пророкотал красавец. — Дела задержали. Разрешите войти?
— Входи, Антон, — обрадовался хозяин кабинета. И, поджав губы, добавил, обращаясь ко мне: — Вот, пригласил представителя пострадавшей стороны. Знакомьтесь, брат избитой Ольги, Антон Смирнов.
— Очень приятно, — скривилась я.
Заметив выражение недовольства на моем лице, Михаил Андреевич не стал тянуть кота за хвост, а перешел сразу к делу.
— Я давно уже понял, что тандем Смирнова — Кашкина — это атомная бомба! — обличительно заговорил он, перекладывая бумаги на столе. — И заводила в этой шайке — ваша Лизавета! — Дрожащий палец директора уперся мне в грудь. — А Оленька Смирнова — жертва изощренных выдумок Лизы Кашкиной.
— Не знаю я никакой Смирновой, — пробурчала я, отстраняясь от директорского перста и с неприязнью поглядывая на нового визитера.
— Возможно, вам что-то скажет имя Шакира, которым с недавнего времени называет себя моя младшая сестра? — приветливо улыбнулся красивый блондин.
