Круиз с покойником - Галина Балычева
— Дима! — кажется, слишком громко вскрикнула я. — Налей же в конце концов дамам вина. — Как будто бы у нас и так не было налито.
Димка повернулся к столу и, наткнувшись на мой свирепый взгляд, осознал свое неправильное поведение и тут же поднял избитый, но от этого не потерявший своей привлекательности тост за прекрасных дам.
«Вот это молодец, — одобрила я. — Вот это правильно. А теперь надо бы немного расшевелить это замороженную рыбу Альбину и втянуть ее в общий разговор».
Будто бы прочитав мои мысли, Димка с полуоборота завел «интереснейший» разговор о месте женщины в африканском обществе (благо, он только что оттуда) и о ее роли непосредственно в жизни африканского мужчины.
О господи! Я закатила глаза к потолку. Вот уж выбрал темочку. Не видит, что ли, кто перед ним сидит? Он бы еще додумался поговорить о гомосексуализме вообще и об однополых браках в частности.
Я скосила глаза в сторону «мороженой» Альбины. Наверняка сейчас тетка либо поперхнется от Димкиных откровенных рассуждений, либо вообще подавится.
На всякий случай я заранее потянулась к бутылке с минеральной водой.
Однако ничего подобного не произошло. Доцентша не поперхнулась и не подавилась, а напротив, приняла живейшее участие в дискуссии и даже продемонстрировала осведомленность не только в вопросах взаимоотношения полов среди различных этносов, но и в том, как трансформировались эти самые отношения в разные периоды развития человечества. Я даже заинтересовалась. А когда Альбина, завладев нашим вниманием, перешла к проблемам сегодняшнего дня, к дискуссии присоединился и соседний столик во главе с доцентом Кутузовым.
Я уже давно заметила, что проблема взаимоотношения полов, если и не является главной проблемой доцента, то по крайней мере представляет для него значительный интерес. Вон он как возле кондраковской Вероники слюни пускает. А Кондраков между тем уже на него просто волком смотрит.
— Эх, не за тот стол мы Альбину посадили, — шепнула я Ляльке. — Надо было ее рядом с бабником Кутузовым сажать. И Альбине было бы веселее, и Кондракову спокойнее. А теперь уже не пересадишь. Неудобно.
Лялька оценивающе посмотрела на молодцеватого ловеласистого доцента, потом поглядела на Альбину и мотнула головой.
— А чего тут неудобного? Пересадим, и все дела. Ей наверняка с доцентом веселее будет.
— Да как же ты женщину из-за стола выставишь? — не согласилась я. — Это же тебе не мужчина. Если бы можно было посадить к нам этого Кутузова... Но у нас и без него за столом шесть человек.
— А мы поменяем доцента на Борькиного охранника, — хихикнула Лялька. — Климова посадим за стол к Кондракову, а доцента — к нам.
На том и порешили.
— Вот нахал! — пожаловалась я на Борькиного телохранителя. — Ты представляешь, прижимался ко мне во время обеда!
Но Лялька не обратила на мои слова никакого внимания. Она сделала три шага от двери к иллюминатору, два — от иллюминатора к кровати и остановилась. Дальше идти было некуда.
— Действительно, нахал, — согласилась она со мной. — Переселить девушку из большой просторной каюты в эту мышеловку! Какая наглость! — Лялька подхватила с кровати спящую Дульку и направилась к двери. — Бери сумку и пошли. Мы немедленно переезжаем назад.
Лялька был настроена решительно и на самом деле собиралась переселить Борюсю из его апартаментов с широкой четырехспальной кроватью на эту узенькую кушеточку.
Я же ее решительности не разделяла. Во-первых, мне было абсолютно все равно, где спать, а во-вторых, выселять хозяина из его каюты в то время, как он совершенно безвозмездно приютил на своем корабле всю нашу гоп-компанию, — это было бы уже полным свинством.
Я вырвала у Ляльки свою собаку и прижала ее к груди.
— Я остаюсь здесь, — заявила я, — потому что мне здесь очень нравится.
Лялька мне не поверила и сделала попытку снова отобрать у меня собаку.
— Оставь животное в покое.
Я кинула Дульку на кушетку и сама села туда же, закрыв собаку от Лялькиных посягательств собственным телом.
— Здесь вполне удобно, — сказала я, — и потом... близко к ресторану.
— К чему близко? — не поняла Лялька.
— К кают-компании.
В это время в дверь снова постучали. На этот раз это был Борис и с ним наш Димка.
— С новосельем тебя, Марьяшка, — поздравил меня Димка. — Соседями будем.
— То есть как это соседями? Мы же тебя поселили наверху вместе с отцом.
Димка хохотнул.
— Фире вид из иллюминатора не понравился. Пришлось поменяться.
Я покачала головой. Вечно этот старик со своими фокусами... Ну какая ему разница, какой из иллюминатора вид? Ну прямо как ребенок, честное слово.
После ужина все собрались в общей гостиной, то есть в той же кают-компании. Все кроме отца и мамы. Маме было поручено до самой ночи что есть сил развлекать именинника и ни под каким видом даже на пушечный выстрел не подпускать его к кают-компании.
Дело в том, что мы готовили отцу сюрприз — репетировали капустник. Вернее, у нас было два капустника: один — от институтской профессуры, а другой — от друзей и родственников. И теперь нужно было объединить их в один — общий.
Режиссером нашего самодеятельного театра был отцов друг юности врач-хирург Владимир Сергеевич Никольский, ассистентом режиссера — Фира, который, к слову сказать, сам себя на эту должность и назначил.
Правда, ассистировал он из рук вон плохо. То и дело покидал кают-компанию и бегал проверять, что там делает именинник и не догадывается ли он о том, какой для него тут готовится сюрприз.
Наконец он добегался до того, что отец и в самом деле заинтересовался тем, что тут у нас происходит, и даже сделал попытку пойти посмотреть, чем мы занимаемся в кают-компании.
Спасибо маме, она встала грудью и не допустила, чтобы тщательно спланированный сюрприз был неожиданно раскрыт.
Впрочем, отец не очень-то и рвался в нашу компанию. Общество мамы его устраивало куда больше. А уж повышенное внимание с ее стороны в этот вечер было самым большим для него подарком.
Хоть они и развелись пять лет назад и мама давно уже замужем за другим человеком, папашка до сих пор не теряет надежды, что все еще может измениться, и что его обожаемая Наташа, которой в бытность их
