Круиз с покойником - Галина Балычева
Когда же последняя пара, а именно Кондраков с молодой женой, заняли свои места, красавчик капитан, а он тоже обедал вместе с нами, поднял приветственный тост.
— Дамы и господа, — начал он приятным бархатным баритоном. — Позвольте еще раз приветствовать вас на борту «Пирамиды»...
Я в очередной раз хмыкнула. «Пирамида»! Ну и названьице. И кому же это пришло в голову назвать яхту таким несуразным именем? Самому Борьке что ли? Вообще-то с него станется. У него со вкусом всегда была большая напряженка. Но как он не понимает, что нельзя плавательные аппараты называть такими странными именами? Это неправильно. Не к добру это как-то.
Пока я размышляла над названием Борькиной яхты, пропустила всю капитанову приветственную речь и очнулась только на его последних словах:
— ...и надеюсь, что вы получите массу незабываемых впечатлений! — сказал капитан, и все ему зааплодировали.
Эх, знать бы нам тогда, насколько близок был капитан к истине.
Следующий тост произнес отец. Он поблагодарил Борьку, то бишь Бориса Григорьевича Сидорина, за то, что тот оказался столь любезным, что предоставил возможность организовать «такую замечательную поездку» на «таком замечательном корабле»... и так далее и тому подобное.
Борька в свою очередь поднял тост за отечественную науку и за ее славных представителей, а именно за всех тех, кто находился сейчас в кают-компании.
Все с ним, конечно же, согласились и с готовностью выпили.
Потом тост произнес ректор отцова института академик Прилугин, славный дядька — большой эстет, умница и спортсмен. Они с отцом уже тридцать лет играют по выходным в теннис в институтском спорткомплексе, а летом ездят на рыбалку. Академик с опережением графика начал поздравлять именинника с днем рождения, а его тощенькая, черноглазая жена, чем-то удивительно напоминающая ворону, хотя и очень симпатичную, все время дергала его за пиджак и громко шептала, что поздравлять еще рано, что это еще не банкет, а всего лишь обед. И вообще они забавно смотрелись рядом — высокий, полный и вальяжный Николай Васильевич и маленькая, худенькая и до чрезвычайности подвижная и говорливая его жена Елена Ивановна или Елена Ужасная, как в шутку называл ее академик, когда трескотня последней становилась уже совсем невыносимой.
В общем все шло своим чередом. Все ели, пили, смеялись.
Два матросика обслуживали все столы. Они то и дело подходили то к одному столу, то к другому, подливали вино, убирали пустые тарелки, приносили новые блюда, меняли приборы.
За каждым столом велась своя беседа.
В одном углу профессор Соламатин рассказывал капитану корабля и академику Прилугину о том, как он на Красном море занимался дайвингом. Это в его-то годы!
В другом доцент Кутузов хвастался Кондракову, что однажды он плавал среди акул и даже (представьте себе!) был укушен. При этом он с гордостью показывал кондраковской жене, Веронике, невидимый шрамик на указательном пальце, за который его якобы укусила коварная акула. Я представляю размеры этой акулы — небось чуть побольше скумбрии.
Громко смеялись за своим столом отец и Джед Маклахен. Джед — это американский друг отца, профессор Йельского университета, который специально приехал в Россию на день рождения отца. Вернее, он постарался приурочить свою запланированную командировку именно к этой дате. Еще громче за другим столом смеялась отцова аспирантка — будущая звезда (или светило, я точно не помню.) отечественной науки, умница и красавица Аллочка Переверзева. Еще бы. Она же сидела за одним столом между моим братцем и дедом Фирой. А в такой компании... Короче, как бы бедная девушка там от смеха не подавилась.
В общем все были, кажется, вполне довольны и обедом, и друг другом, и я позволила себе немного расслабиться.
За нашим столом рядом со мной с одной стороны сидел Димка Воронцов, а с другой — Борькин охранник, то есть телохранитель, Игорь Климов.
Климов мне сначала понравился — веселый, остроумный, говорит на правильном русском языке и к тому же весьма симпатичный.
Правда, поначалу меня несколько смутил его внешний вид: потертый джинсовый костюм, остроносые мокасины, волосы забраны в хвост и, что самое удивительное — серьга в ухе. Именно серьга меня смутила больше всего. Где-то я слышала, что все геи носят серьги. Правда, я не помню, носят ли они две серьги или одну, и если одну, то в каком ухе — в правом или в левом. Я спросила об этом у Димки, но тот сразу же поднял меня на смех, сказав, что я говорю глупости и что гей не может быть телохранителем. Однако после этого он все же старался держаться от Климова подальше. В общем Климов совершенно не был похож на общепринятый образ громилы-охранника, и я даже не удержалась и сказала, что прежде имела совершенно другое представление о телохранителях.
— ...что-то шкафообразное и неповоротливое, — сказала я.
Борька с Игорем рассмеялись.
— Нет, это сейчас не в моде, — сказал Борис. — Нынче ценится интеллект. Это на сегодняшний день в охране поважнее будет.
— Серьезно? — Я с недоверием покосилась на Климова, как будто усомнилась в наличии у него этого самого интеллекта. — А вы, Альбина Александровна, — я попыталась втянуть в общий разговор молчавшую доселе доцентшу с отцовой кафедры, — как думаете? Что важнее для телохранителя — ум или сила?
Мне было все равно, что спросить у доцентши, потому что ее ответ меня совершенно не волновал. Меня волновал тот факт, что до сих пор она почти что все время молчала и, судя по всему, чувствовала себя не в своей тарелке. А это уже была прямая вина наших мужчин, которые оказались совершенно невоспитанными и не уделяли скромной доцентше никакого внимания. Борька, как всегда, все свое внимание сконцентрировал на Ляльке, Климов, вместо того, чтобы развлекать беседой сидевшую напротив него даму, сверлил глазами меня, а Димка — хам невоспитанный — так и вовсе отвернулся к другому столику. Ему, видите ли, с Кутузовым было разговаривать интереснее.
Короче, ситуацию надо было исправлять, и я деликатно наступила под столом на Димкину ногу. Хватит уже, дескать, с чужими мужиками болтать, пора бы уже поиметь совесть и обратить внимание на собственных дам.
Однако у Димки с совестью были проблемы, и на мои позывные он не откликнулся и «даже не повернул головы качан». Вот нахал!
Зато откликнулся Борькин телохранитель. Он вдруг совершенно неожиданно вплотную придвинулся к моему стулу и, прижавшись ногой к моему колену, нагло заглянул мне в глаза.
«О, господи, что
