Русский вечер - Нина Матвеевна Соротокина

— Это заветы — кому?

— Это не я писал, — пояснил лохматый Миша, а второй пояснил:

— В дом наезжает много народу, и народ должен вести себя соответствующе.

— Это ваши друзья?

Чернобородый пожал плечами.

— Наверное.

— А что такое Махатмы?

Лохматый, он возился с крыльями велосипеда, стараясь потуже их закрепить, оторвался от своей работы, задумчиво почесал одной босой ногой другую.

— Махатма буквально — Великая душа. Ну вот… Это высшее существо, посланное в мир, чтобы руководить жизнью людей. — Он помолчал, вздохнул, опять потянулся к велосипеду. — Эта руководящая деятельность может не осознаваться самими людьми, и объект может осознавать ее как собственные желания и идеи.

Как всегда, простой вопрос, и дела привычные — убрать, закопать, построить — а оказывается, все это Великая душа.

— Понятно?

— Красиво, — ответила я, чтобы поддержать разговор.

Случались и прогулки в лес, обычно втроем, однажды вдвоем. Лохматый Миша уехал на велосипеде за хлебом в соседнюю деревню, а чернобородый, оказывается, давно хотел показать мне какой-то бездонный овраг с лисьей норой.

Лису мы так и не нашли, и не потому, что плохо искали, а как-то забыли о ней, пробираясь по крутому, густо заросшему овражьему склону. Он шел впереди, выламывая ветки сухостоя, приминая кусты, крапиву и образуя коридор в непролазной чаще зелени. Противоположный склон оврага был тоже крутым и заросшим, и я, борясь с одышкой, с испугом представляла себе, как мы будем карабкаться вверх.

И вдруг — ручей, журчащий по каменистому руслу, и круглая поляна, а овраг остался уже позади. Бог мой, какая красота! Трава доходила нам до подбородка, дикие плети ромашки, мятлик, колокольчики, угретая под березами земляника. Лето повернулось к нам самой щедрой своей стороной. Конечно, я сказала, что природа — лучший ваятель, сказала никому, просто так, потому что какие на этот счет могут быть возражения, и тем не менее, — он мне возразил.

— Существует мнение, и я с ним вполне согласен, что природа средней полосы России рукотворна. Как английский газон, который стригут каждый день в течение трехсот лет. Здесь когда-то стояли леса, и их сводили под пашни. При этом, проглаживая рельеф плугом, оставляли рощицы, причудливо очерчивали опушки. Поле, а в центре ива или несколько берез, их опахивают со всех сторон и не рубят, может быть, триста лет, а может, и того больше. Это и есть русский пейзаж и русский характер.

Я не нашла что возразить, потому что эта чужая точка зрения сразу стала моей. Не спеша мы пересекли поляну и вышли на дорогу, она буквально возникла ниоткуда, как ручей, выбившийся на поверхность. В дороге еще угадывалась колея, выбитая когда-то телегами, но она уже заросла травой, еще пяток лет, и она зарастет, исчезнет, как плешь на болоте.

— Куда она ведет?

— В бывшую деревню. Двадцать лет прошло, как вывезли отсюда последний сруб, а название осталось — Детьково. Сейчас там только ирга и одичавшие яблони.

Я хотела сказать, что, мол, грустно, когда дороги зарастают, с трудом осваивали край, и вот теперь он никому не нужен, но Миша меня опередил.

— А мне не жалко лесных дорог — пусть зарастают. Дороги — это раны на теле земли, а землю надо беречь. Зарастет дорога, и все придет в естественный порядок.

И опять я согласилась с ним мысленно. В его спокойных словах угадывалось что-то неслучайное, обдуманное, только звучали они грустно.

— А умирающие деревни тоже не надо жалеть?

— Не знаю. Мне не жалко. Но «умирающие» слишком красиво звучит. Они не умирают, просто появляются в другом месте, а вот обычаи деревни, обряды, особое отношение к земле — это все уже совсем другое. Сейчас не в город надо бежать, а из города. Деревня обходится людям несоизмеримо дешевле. Деревня только дает, потребляя при этом минимум, а город сжирает все — ресурсы, воду, леса, сам воздух.

Я вспомнила о Великой душе и решила рассмотреть проблему в свете индийской философии, даже вопрос в уме приготовила, но не задала его, как-то расхотелось. А что спрашивать-то? Скажем, Инь и Ян — древние китайские символы, двуполярность бытия. Ян — теневая сторона горы — есть холод, земля, женщина и так далее. Инь — ее солнечный склон, там небо, тепло, мужчина. Согласитесь, это несправедливо. Женщина дает жизнь, она хранительница очага и мира, но она отрицательный заряд, мужчина — всегдашний разжигатель войн — положительный.

— Тут нельзя говорить о справедливости, — сказал он мягко, как ребенку. — Это все равно что спрашивать, что лучше — право или лево.

— Лево, — ответила я не задумываясь, вспомнив свои блуждания в цветущих лугах.

Он рассмеялся.

— Это очень субъективно. Мир двуполярен, и нельзя спорить, что лучше — плюс или минус, тепло или холод. Одно без другого просто не существует. Даже добро и зло принимают разное обличие, и не всегда можно сказать, что лучше.

— Например?

— Ну… расщепляли атом, получили бомбу.

— Смотря в какие руки эта бомба попадет.

— Не к злодеям, уверяю вас, а к знающим и вполне образованным людям. И не надо больше примеров. Вы и так все отлично понимаете.

Он прав, это я понимаю. Разговор об атомной бомбе шел на огороде, поскольку оба Миши были заняты делом, он быстро потерял свою актуальность. Огород был маленький, но ухоженный, сорняки выполоты, помидоры подвязаны. Наибольшим вниманием хозяев пользовалась картошка, с которой они, не требуя у местного начальства ядов, собственноручно собирали личинки колорадских жуков, а также тыква, начинающая цвести крупными оранжевыми колокольцами.

— Очень люблю тыкву, — сказал чернобородый. — Разумное растение. Смотрите, я с краю всего несколько семечек в землю бросил. А какая мощь! И ведь ей было совершенно все равно, в какую сторону раскидывать свои плети, она без присмотра, но в морковь не полезла и помидоры не затронула.

— Она же не успеет вызреть за лето.

— В прошлом успела, только тыквы получились кривобокие. Люди бестолковые жили, нет бы поставить тыкву ровненько.

— Что вы такое говорите? Смешно. В колхозе косить некому, а вы про тыквы.

— Это все отговорки, — не согласился со мною Миша. — Из города бежать надо. Вот отработаю стаж и перееду сюда на постоянное жительство. Куплю козу, собаку, кур заведу. Из всех благ цивилизации оставлю себе только электричество, ну и книги, конечно.

Я посмотрела на него с сомнением. Ему было немногим больше тридцати, и к тому времени, когда он