Смерть и креативный директор - Рина Осинкина
И она сказала срывающимся голосом:
– Мы расстались полтора года назад. Я сама ушла от него, он не держал. С неделю назад начал звонить. Предлагал помириться. Звонил дважды. Все его следующие вызовы я игнорировала.
Коновалов смотрел не мигая, исподлобья, своим профессионально-оценивающим взглядом, который ее бесил. Она не преступница, чтобы вот так ее сверлить. Тем более перед Максом ни в чем не виновата.
– И кто это: «клуб анонимных пенсионеров»? – спросил он после паузы.
Олеся пожала плечами. Предположение-то у нее появилось, но слишком оно было диким.
– А почему ты от него ушла? – продолжил он дознаваться.
На Олесю опять накатил забытый стыд, который сильнее забытой боли.
Стоит ли предавать огласке, что сожитель – жуткое словечко, лучше уж «гражданский муж», – распускал руки, а она терпела? Пусть недолго, но терпела?
Лучше сказать, что характерами не сошлись, и это не явится ложью.
Олеся сказала будничным тоном:
– Он дрался.
Повисла тишина.
Настёна притихла в кресле, и даже Плюха перестал терзать своего поролонового гуся.
– Адрес, – процедил Коновалов.
– Зачем? – спросила Олеся.
– Хочу с ним потолковать.
Олеся молчала.
«Вот и все, – подумал он тоскливо. – Сейчас она кинется меня отговаривать. Вот и все. Фенита ля комедия, придурок».
– Пиши, я продиктую, – сказала она. – Но у меня будет одно условие.
– Да? И какое? – вздернул он бровь, ожидая услышать то, чего так не хотел услышать.
– Ты, как… потолкуешь с ним, не забудь передать от меня привет. Чтобы он точно понял. Договорились?
Макс хмыкнул:
– Договорились. Кстати, ты так и не вспомнила, кем тебе приходятся эти доброжелатели? Доносец на твой счет, не на мой.
– Ума не приложу, – развела руками Олеся, а про себя подумала, что не донос это, а пендель, и не ей он вовсе предназначался.
– Пап! – раздался требовательный голосок. – А мы вообще-то обедать сегодня будем?
– Ну, конечно! – воскликнул Коновалов. – Милости просим, сударыня, к столу. Готовили общими усилиями, старались. Надеюсь, вам понравится. Настюш, марш на кухню. Я раскладываю – ты носишь.
– А я? – спросила Олеся. – Я тоже могу что-нибудь делать.
– А вы, леди, наша гостья. Вам безделье предписано на сегодня. Поэтому – марш в банкетный зал. По коридору направо.
Олеся тихонько улыбнулась – ей понравилось, как он командует.
Обед прошел на высоте, и разговоры велись легкие и, в общем, ни о чем, хотя, конечно, остаточная нервозность ощущалась. Макс сказал, что пока не стоит обсуждать серьезные вопросы, связанные с предстоящей свадьбой, и Олеся не возражала – эти обсуждения нужно отдельно смаковать. А сейчас следует отдать должное домашней еде, красиво разложенной по блюдам, тарелкам и салатникам и источающей аппетитные ароматы.
– Цыплят папка зажарил! – докладывала звонким голосом Настёна. – А салатик я сделала! Сама! А картошечку – баба Аня! А хлеб папка нарезал, он любит батон целиком покупать, прямо из пекарни.
– Как все вкусно! – проговорила гостья удивленно и несколько сконфуженно.
Коновалов взглянул на дочку и подмигнул ей, она ответила тем же, физиономии их просияли.
Ничего из спиртного не было предложено, даже легкого вина, одна минералка, но причина выяснилась в конце обеда – Максим поставил девушек в известность, что должен отлучиться по неотложному делу, и попросил Олесю часика на два взять дочку к себе.
– Поедешь морду бить этому козлу? – деловито осведомилась дочка.
Максим задумчиво на нее посмотрел и, отодвинув стул, ответил:
– Это как получится. Давай-ка, Настасья, мы тут все быстренько приберем. Чтобы бабушка на нас не ворчала.
На Олесю взглянуть не решился.
– Я помогу, – сказала та.
Поспешно выбравшись из-за стола, приблизилась к Максиму вплотную и, не поднимая лица, проговорила тихо, чтобы девочка не слышала:
– Он не козел. Он моральный садист и мерзавец. И он – постыдный эпизод моей жизни. Я ненавижу себя за этот эпизод!
Голос все-таки предательски дрогнул, но она в последний момент справилась и подступившие слезы загасила. И взглянула на него в упор.
Максим бережно провел широкой ладонью по ее волосам, а взгляд его был такой непривычно мягкий, даже нежный, что у Олеси защемило сердце и защипало в носу.
Он произнес так же тихо:
– Мы сотрем этот эпизод. Я все сделаю, чтобы ты ни разу о нем не вспомнила.
Помолчав, добавил:
– Я хочу, чтобы ты была счастлива со мной. И сделаю для этого все. Ты веришь?
Олеся кивнула.
– Пап! А ты скоро домой вернешься? Ты на машине поедешь? – протиснувшись между взрослыми, спросила Настя, задрав голову и схватив отца за руку. Вторую ладошку просунула Олесе под локоть.
Он произнес бодрым тоном:
– А зачем мне задерживаться? Думаю, перед ужином мы еще успеем на карусели. Все вместе отправимся, как вам идея, девчонки?
Искомый дом располагался в районе метро Сокол рядом со старым трамвайным кольцом и оказался сталинской пятиэтажкой. Квартиры тут должны быть с высокими потолками, толстыми стенами и просторными коридорами. А вот лифты – убогие. Если, конечно, не подверглись замене.
Макс не строил в уме фразы, с которыми обратится к Олесиному «эпизоду», тем более не моделировал разговор в целом. Беседа будет короткой.
Майор умел нагнать страху на подследственных, не прибегая к грубым формам убеждения. Но в предстоящей акции он их не исключал.
Судя по снимкам, Коновалов будет иметь дело с самовлюбленным гаденышем, изводящим себя мыслями о собственном невысоком социальном статусе. Или о доходах, также недостаточно высоких в сравнении с доходами бывших сокурсников или одноклассников. В детстве он отрывал крылышки и лапки мухам, чтобы глумливо похихикать, когда насекомое будет беспомощно барахтаться в смертном испуге, а позабавившись, сладострастно его размазывал пальцем о подоконник.
Максу хотелось его тоже размазать.
Руку понимать на слизняка – себя не уважать, но если тот не раз поднимал руку на Олесю, ответку заслужил – и поимеет. Заодно и забудет номер ее телефона, а также имя, фамилию и прочие анкетные данные.
Смаковать ситуацию Макс не собирался, как и растягивать воспитательное мероприятие – чай не садист, радости от процесса не получит. Наоборот, ему надо поскорее развязаться с этим склочным делом, которое не давало возможности хорошенько осмыслить великое, что с ним стряслось сегодняшним днем, мешало сердцу мечтать, а мыслям – строить планы. Всякие планы, разные: и на сегодняшний вечер, и на эту ночь, и вообще…
Коновалов крепко зажмурился и потряс головой, чтобы разогнать видения, от которых кровь закипала в жилах, а мозг отключался напрочь.
Потерпи еще немного, парень. Ты долго
