Ловушка - Алексей Николаевич Загуляев
— И не мечтай, — успокоил его Черепанов. — Не посадят. И маньяка твоего тоже разыщем. Так что появится у тебя ещё шанс начать всё сначала.
Виталик посмотрел сиротливо и ничего не добавил. Только слегка кивнул головой.
«Значит, вот оно как, — думал Егор Сергеевич, возвращаясь в город. — Вадим похищает из морга труп, прячет его в багажнике своей машины. Потом под каким-то предлогом отправляется с Полиной по безлюдному шоссе в неизвестном направлении и совершает умышленный наезд на дорожный знак. Имитирует свою смерть, пока жена лежит без сознания, и исчезает. Предварительно страхует свою жизнь, полагая, что Полина наверняка обнаружит сейф, когда задумает перестановку, и страховку обналичит. Дарья, судя по всему, в сговоре с ним. Под видом регрессивного гипноза она внушает Полине ложные воспоминания, чтобы та посчитала себя убийцей своего мужа. И что дальше? Свести девушку с ума? Заставить её самой явиться в полицейский участок и сделать чистосердечное признание? Слишком мутный план. Чересчур много слепых зон, которые невозможно просчитать на сто процентов. Если не допустить, что Дарья эта уже проделывала такое не раз и у неё есть проверенная методика, не дающая сбоев. Но это невероятно. Хотя, нельзя исключать. Но тут должно быть ещё что-то. Какой-то сильный мотив, который заставил бы Вадима «умереть» и стать другим человеком. Без этого мотива вся логика рушится. И этот мотив необходимо найти».
Новый паспорт Вадима был всё ещё у Полины. Значит, он, если и пустился в бега или затаился в каком-нибудь тихом месте, использовал для передвижения свои старые документы. Черепанов решил заехать в отдел и попросить знакомого посмотреть, не было ли куплено за последнее время билетов на имя Вадима или некой Дарьи Караваевой, или, возможно, была где-то задействована его кредитная карта.
Но когда он зашёл в участок, то первой, кого он там встретил, была Полина: босая, растерянная, с запёкшейся на губах кровью. Увидев Черепанова, она бросилась в его объятия и зарыдала.
— Что вы тут делаете, Полина? — опешил Черепанов. — Что случилось?
— Егор Сергеевич, — задыхаясь от слёз, воскликнула она, — это всё я. Я во всём виновата.
— В чём? В чём вы виноваты, Полина?
— Я… Я убила Вадима. Я вспомнила. Всё вспомнила.
— Успокойтесь, Полина. Не кричите так. Вы уже встречались со следователем?
— Нет.
— Пойдёмте в мою машину. Там всё и расскажете. Да и мне есть много, о чём вам рассказать. Ни в чём вы, Полина, не виноваты. Слышите? Успокойтесь. Вы не имеете к этому никакого отношения.
— Да? — встрепенулась девушка и жалобно посмотрела в глаза Черепанову. — Вы в этом уверены? Я не понимаю. Совсем не понимаю, что происходит.
— Пойдёмте. Вот я вам всё и объясню. И вы станете понимать. Пойдёмте.
И Полина послушно поплелась за Егором Сергеевичем.
«И всё же Дарье нужно отдать должное», — подумал Черепанов, возвращаясь к себе после того, как выложил Полине всю информацию, добытую им за последние дни, и отвёз девушку домой.
Методика Дарьи работала безотказно. Разминись они с Полиной хоть на десять минут — и дело было бы уже сложно вернуть в нужное русло. Не до такой степени были налажены связи Черепанова, чтобы вытащить на свободу из следственного изолятора человека, по своей воле признавшегося в убийстве. Но как можно было рассчитать столкновение на шоссе, чтобы Полина не сломала себе шею, а просто потеряла часть памяти, причём ту её часть, которая только и была бы важна во всей этой истории? Просто нечеловеческие какие-то возможности у никому не известного регрессолога. Или есть тут что-то ещё?
Егор Сергеевич ходил по своей комнате из угла в угол и курил трубку. Временами он останавливался и замирал, будто находя на мгновение какую-то нужную мысль. Потом махал рукой, отгоняя её, и продолжал движение, пуская густые клубы́ дыма. Наконец на пятой такой своей остановке он победно поднял вверх указательный палец, посмотрел на часы и набрал на мобильнике Ломова:
— Василий, привет. Ты дома?
— Дома.
— Ничего, если я сейчас заявлюсь к тебе? Отдам свой должок и задам один важный для меня вопрос.
— Всегда рад, Егор Сергеевич. Приезжайте.
Василий действительно был рад Черепанову. Тем белее, что тот привёз обещанную ему книгу. Ломов жил один в однокомнатной квартире в панельном доме на улице Фрунзе. Про таких, как он, говорят, что они женаты на работе. У Василия даже дома вместо обычной кухни находилась своя мини лаборатория, в которой он что-то химичил. Повсюду были разбросаны книги и толстые тетради, испещрённые рисунками и формулами.
— Так что у вас за вопрос, Егор Сергеевич? — спросил он, зайдя в комнату с двумя чашками ароматного кофе.
— Скажи, можно ли сделать так, чтобы отключить у человека часть памяти? Сознательно воздействовать на конкретный временной интервал, чтобы вычеркнуть его из воспоминаний?
— Хм… — задумался Ломов. — Химически или психически надо воздействовать?
— Да хоть так, хоть так. Возможно ли это в принципе?
— По части психики я вам сказать не могу. Не моя область. А что касается химии… Были такие исследования. Как бы это сказать… Наша кратковременная память находится в гиппокампе. По крайней мере, её центральный узел. Есть такая железа́ в мозгу у человека. Может, даже и вы знаете. Был такой пациент, звали его Кент Кокрейн. У него отсутствовали обе части гиппокампа. И он утратил способность запоминать события своей жизни. При этом хорошо знал какие-то общие вещи, как, например, устройство вселенной и всё в этом духе. О фактах своего вчерашнего дня от ничего не помнил на утро следующего. В стрессовых ситуациях вся информация напрямую попадает в гиппокамп. Вы наверняка слышали, в кино ещё любят такое показывать — в момент какой-нибудь катастрофы время для человека как бы замедляется. Он чётко осознаёт каждую деталь происходящего с ним, анализирует её, рассматривает со всех сторон. Сам процесс, к примеру, падения с девятого этажа занимает секунд шесть. А человеку кажется, будто летит он больше минуты. Так работает гиппокамп. Учёные хотели найти способ бороться с посттравматическими стрессовыми расстройствами. В США после войны во Вьетнаме сотни людей возвращались домой с психическими травмами, которые не позволяли им вести обычную жизнь. Все эти перенесённые на войне ужасы, кровавые картины, — воспоминания о них накапливались в гиппокампе, перемалывались, загонялись сознанием в неконтролируемые участки мозга. Нужно было как-то вычистить весь этот мусор. И учёные стали экспериментировать. Десятилетиями кружились вокруг да около, толком не могли добиться ничего действенного хотя бы в разумных пределах. Пока не провели опыты с
