Дарья Донцова - Спят усталые игрушки
– Вот же они, целое стадо, – указал Николай пальцем на дорожку.
Секунду домашние тупо глядели вниз, потом Зайка заорала нечеловеческим голосом и бросилась к входной двери. За ней, вопя от ужаса, ринулась Маня, Кеша и Алиска понеслись следом, подпрыгивая на ходу и потрясывая ногами, будто на них и впрямь повисли мерзкие, длиннохвостые зверьки.
Я продолжала сидеть, ничего не понимая.
– Идите во двор гулять, – приказал Николай собакам.
Снап и Банди дружно устремились наружу.
– Ай-ай-ай, нехорошо врать, – причмокнул Николай. – У тех, кто меня обманывает, потом голова болит.
Моментально у меня заломило виски и в глазах замелькали черные точки.
– Нина, – велел «Учитель», поднимая меня с пола, – бери девочку и быстро в машину.
Сундукян наклонилась к Верочке, но потом почему-то принялась быстро-быстро отряхиваться, приговаривая:
– Прочь, прочь, прочь.
– Нина, – строго велел «Отец», – никого нет!
– А по-моему, есть! – раздался громовой голос. – Беги скорей, сейчас искусают!
Сундукян заорала и вылетела во двор.
– Шабанов, – произнес тот же голос, – смотри сюда.
Из гостиной в коридор шагнул Мельниченко. Николай дернулся и уставился на профессора. В полной тишине мужчины буравили друг друга взглядом – так две огромные собаки выясняют, кто в стае главный.
По лбу Мельниченко потек пот. Моя головная боль стала невыносимой, в ушах звучал колокол, в глазах метались черные точки.
Внезапно профессор слегка покачнулся.
– Ага! – хрипло выкрикнул Николай.
Андрей Николаевич начал поднимать ко лбу дрожащую руку. И тут из своей комнаты, словно тень отца Гамлета, возник Филя. В руках колдун нес странный блестящий диск на цепочке.
– Дух Мумо! – завыл шаман. – Да ослабнет злая сила…
Мельниченко опустил руки и снова уперся взглядом в Николая. Филя качал диском. Шабанов напрягся, колдун и профессор взмокли. Я сидела на полу почти ослепшая от боли.
Неожиданно в коридоре появилась муха. Противно жужжа, она уселась на голову Николая, но тот ничего не заметил. Вдруг раздался громкий стук, и Шабанов кулем рухнул на пол. Над ним, ухая от удовольствия, возвышался Фредди со скрученным трубочкой журналом «ТВ-парк» в правой лапе.
Филя остановил маятник. Мельниченко в изнеможении прислонился к стене.
– Следует признать, – пробормотал он, переводя дух, – если бы провидение не послало нам мартышку, мы могли бы и проиграть.
– Никогда, – твердо заявил Филя. – Он уже стал слабеть, но все равно, Фредди, негодник, иди сюда, я тебя поцелую.
Это были последние услышанные мной слова. Нестерпимая боль разлилась по всему телу, и я наконец потеряла сознание.
– Даша, – раздался голос, – открой глазки.
Я села на диване и оглядела комнату. В просторной гостиной столпились домашние, успевшие надеть халаты.
– Голова болит? – спросил профессор.
Я осторожно прислушалась к внутренним ощущениям.
– Нет.
– Вот и славно, – удовлетворенно заметил Мельниченко.
В кресле, выдвинутом на середину комнаты, в странной позе с поднятыми вверх руками сидел Николай. Лицо его хранило торжественное спокойствие.
Я испугалась.
– Привяжите его веревкой.
– Не сто́ит, – спокойно сказал Мельниченко, – он в глубоком трансе.
– Его держит дух Ко, – пояснил Филя. – Пока не скажу, не отпустит!
Из моей груди вырвался тяжелый вздох.
– Почему он так странно сидит, задрав руки?
– Он их не чувствует, – ответил Андрей Николаевич, – ему удобно, приятно и тепло. И сейчас мы выясним у него, зачем ворвался в наш дом. Скажи, как…
– Стойте, – воскликнула я, – а Нина?
– Она спит, – сообщил Филя, – я же предупреждал вас, Даша, об опасности и велел носить рору.
– Камень почернел и обжег мне грудь!
Колдун округлил глаза.
– Значит, опасность оказалась так велика, что он самоуничтожился, спасая вас!
– Ничего не понимаю, – вклинился в разговор Кеша.
– А и понимать не надо, – заявила Зайка. – Даша снова занялась расследованиями, а результат всегда одинаков!
– Ты их знаешь? – взвизгнула Алиса. – Знакома с этими сволочами? Да я чуть не умерла, не представляешь, сколько тут крыс было!
– Они тебе только казались, – отбивалась я.
– Все равно страшно, – вздохнула Машка, – целая стая, бежали, шевелились, хватали за ноги…
– Вот что, – каменным голосом изрекла Алиска, – сейчас немедленно нам рассказываешь, что знаешь, а потом допросим негодяев, под гипнозом живо правду выложат.
– Надо передать их в руки милиции, – сказал Кеша, – мы не имеем права проводить подобные процедуры. Это незаконно.
– А они имеют право шастать ночью по дому и пугать людей грызунами, – вскипела балерина. – Молчи лучше, адвокат раздолбайский.
– Точно, – пискнула Маня, – обязательно допросить.
– Ладно, – прервал дискуссию Филя, – только пусть вначале Даша расскажет всю правду. И учти, сразу почувствую, когда врешь!
– Да-да, не вздумай врать, – в голос закричали домашние.
Марья Сергеевна и Света поближе подвинулись друг к другу. Ирка и Катерина, боясь Алиски, робко подслушивали у дверей. Хорошо хоть Серафима Ивановна не спустилась, впрочем, она беспокоится только о близнецах, все остальное старушку не колышет.
Провожаемая сердитыми взглядами домашних, я подошла к буфету и вытащила сигареты.
– Послушай, – взорвалась Зайка.
– Пусть курит, – разрешил Кеша, – давай, мать, раскалывайся.
И я рассказала им все. После моей исповеди настал час покаяния негодяя. Мельниченко снова поднял ему руки вверх и спросил:
– Ваша фамилия?
– Шабанов, – прозвучал бесстрастный ответ. Все обратились в слух.
Глава 29
И дед, и прадед, и прапрадед Николая обладали странным, сверхъестественным даром – могли управлять другими людьми, подавлять их волю. Слыли Шабановы и знахарями, запросто лечили болезни. Необычный талант передавался в семье только по мужской линии. Девочки же ничем не выделялись. Отчего-то в семье мальчики рождались только у сыновей, а многочисленные дочери, в свою очередь, производили на свет только девочек. Впрочем, у прапрадеда, прадеда, деда и отца Шабановых было всего по одному наследнику. Иногда генетика давала сбой. Отец Николая получился человеком совершенно ординарным, зато Коле достался великий талант.
Но любые данные господом способности можно использовать как во благо, так и во зло, здесь уже сам человек выбирает, по какому пути идти. Прапрадед Емельян был старообрядцем, прадед Михаил стал православным священником. И Емельян, и Михаил жили праведно, прихожане почитали их, будто святых. Да и как было не удивляться, если и тот и другой исцеляли страждущих. Дед Иван стал сектантом. Его религиозный фанатизм достиг апогея, и, начиная свою жизнь простым церковнослужителем, к тридцати годам мужик возгордился и создал собственную «веру».
Свою паству он держал в кулаке, считая шаг вправо, шаг влево побегом. Но Иван был верующим человеком из тех, кто, желая ближнему добра, загоняет того на молитву кулаками.
Николай получился совсем особенный. В три года дед отнял его у Раисы и начал воспитывать «под себя». К семи годам ребенок уже кое-что умел и беззастенчиво пользовался этим умением. Например, заставлял девочек таскать на кухне сахар и приносить ему. Воровок ловили и били ремнем, но дед лишь посмеивался, когда «преступницы» сообщали, что Николай их «толкает глазами».
Лет в двенадцать Колька окончательно понял, как ловко может управлять людьми. Дед постепенно делился с ним знаниями, вручил древние книги, передающиеся в семье из поколения в поколение. Частенько они уезжали за город, в крохотную деревушку. От большого села, где когда-то служил Михаил, не осталось почти ничего, сохранился лишь дом священника. Целыми днями старик таскал мальчишку по лесу, объясняя, где какую травку искать и на что она годится.
Бог наградил Николая не только исключительными возможностями, но и ясным умом. Мальчишка великолепно учился в школе и со второго класса всегда мог сделать так, что учитель не вызывал его к доске.
Но все же детство Коли нельзя назвать счастливым. Он никогда не знал родительской ласки. Отец, полностью подчиненный дедом, боялся лишний раз сказать сыну теплое слово, мать же тихо ненавидела ребенка. Ни о каких поцелуях, песенках на ночь, веселых днях рождений и речи не шло. Дни пробегали одинаково – раннее вставание, обливание ледяной водой, поход в школу, потом занятия с Иваном.
Питались скудно: кашами на воде и хлебом, одевались словно нищие, спали мало на жестких кроватях, не имели радио, телевизора…
Весь уклад жизни была призван сделать людей аскетами, равнодушными к земным благам. Но странным образом такая жизнь способствовала появлению у Николая совсем иных качеств.
Мальчик ходил в обычную школу и с завистью поглядывал на новенькие портфели одноклассников. У него самого через плечо болталась сумка, сшитая Раисой из холстины. На большой перемене дети, толкаясь, бежали в столовую. Коля оставался в классе, дед запрещал есть сосиски, а скрыть факт посещения буфета невозможно.
