Сердце знает - Кэтлин Игл
— Но это может убить тебя.
— Многое может убить меня. Грузовик может убить меня, или укус змеи, или какая-нибудь редкая бактерия. — Она снова издала тот обиженный звук, как будто все это бред, как будто он дурачится. Но он был серьезен. Он всерьез говорил о жизни и смерти. Он посмотрел на нее и сказал: — Пассивный образ жизни может повредить, но, знаешь, что действительно убивает меня?
— Что?
— Когда ко мне относятся, как к калеке. Я начинаю думать, что я действительно калека. Черт побери, я выше всех, смуглее всех, я тихий, скромный, неуклюжий… Я сильный, грубый…
— О чем ты говоришь? Ты не…
— И злой, надменный, гордый, черт возьми! Когда могу быть самим собой — Он крепко сжимал ее плечи, чтобы не вырвалась и не перебила. — Знаешь, что происходит, когда ты обнаруживаешь у себя такую проблему? Ты увязаешь в ней, она обволакивает тебя и не дает быть самим собой. Она тебя побеждает. Я это почувствовал, и я не хочу. Я вполне могу дожить до старости, а если нет — меня это меньше всего волнует.
Снова этот стон. Он хотел встряхнуть ее, но вместо этого покачал головой. — И я правда не хочу видеть жалость в глазах других людей. Особенно, в твоих. Знаешь, что я хочу видеть в твоих глазах?
— Что?
Он расслабил руки, смягчил голос: — Я хочу увидеть: «Поцелуй меня, Риз».
Она приоткрыла губы. Он не мог видеть ее глаз, но слышал ее прерывистое дыхание. «Ну, давай, ответь мне тем же», — думал он. — Давай.
— Когда я впервые увидел тебя, твои глаза говорили именно это. В самый первый…
— Нет, неправда, — возразила она. — Я не собиралась целовать тебя, когда увидела!
Он рассмеялся, успокоившись. Снова все по-прежнему. — Лгунья.
— Вокруг была толпа маленьких детишек, и ты… Я думала, что ты…
— Немного переросший, но ребенок. Я знаю. А я обхитрил тебя, правда? Оказалось, что я старше, чем ты думала.
Она обняла его и прижалась лицом к его шее. Он улыбнулся в темноте и прошептал: — Кое в чем, да?
— Оказалось, что ты… Я всегда думала, что ты настоящий мужчина. Но очень юный, — и она быстро добавила, — по сравнению со мной.
— А теперь я достаточно взрослый для тебя? Скажу тебе, я постарел куда больше, чем ты. Ты только стала красивее, вот и все.
Повернувшись, она тихонько засмеялась. Он помог ей сесть так, чтобы она видела ту красоту, для которой он привез ее сюда, и решил, что лучше продолжать разговор, так как это, вроде бы, действовало. Он любил, когда она смеялась, и даже просто усмехалась.
— Говорят, материнство красит женщину, и ты — отличное тому подтверждение.
— Да уж. Настоящий мужчина. Еще какой, — простонала она.
— Я репетировал. Ты была явно подавлена в первый раз, учитывая то, как ты ушла, даже не оставив мне записки. Считается, что девушка должна оставить парню записку, свой телефон, чтобы он мог ее найти.
— Ты мог найти меня, — сказала она тихо.
— Конечно, если бы я вздумал нанять детектива. — Ладно, этот разговор был уже не так приятен, но не страшно. Все это было в прошлом. — Я именно так и собирался поступить, я уже решился, но потом я подумал — а какой смысл? Было ясно, что ты не хочешь меня видеть.
Она помолчала немного, и он почти пожалел, что открыл клапан именно этой камеры, но потом она сказала: — И мы снова встречаемся.
— Правильно. Ты держишься молодцом, старые раны залечиваются, появляются новые возможности. Жизнь — смешная штука, правда? — Он хотел, чтобы она засмеялась, и добился своего. Он пощекотал ее, как тринадцать лет назад. И теперь сработало с первой попытки.
— Так нечестно! Будет не смешно, если мы покатимся вниз с холма.
— Это будет смешнее всего. Представь, как мы вкатываемся кувырком прямо в середину ритуального круга! — Они оба рассмеялись. — «Хопо, новый танец», — скажут они, и вскорости все покатятся вниз с холма.
Они посмеялись. Огни, мигающие внизу, бархатная ночь, барабанный ритм — вот он, тот самый дух, подумал он, вот он, шанс коснуться неба. Что еще сказать ей?
— Когда я, наконец, познакомлюсь с твоим сыном?
— Моим сыном?
Черт, она снова напряглась. Он сидел, обвив ее руками, держа ее руки в своих, и почувствовал, как она сжала их. Он снова стал тереть их, чтобы согреть.
— Мне кажется, я лучше пойму тебя через твоего сына. Дети любят меня, особенно дети, которые любят баскетбол. Ты ведь говорила, что он играет в баскетбол.
— Да, играет. Но он всего… он еще маленький. Ему еще расти и расти.
— Естественно, в его — сколько, десять? Почти одиннадцать? Еще рано проводить лето вдали от мамы.
— Он очень взрослый. Он всегда был очень независимым, рвался все исследовать, по-моему, с того момента, как обнаружил, для чего нужны ноги.
— Он не держится за твой подол?
— Я никогда не давала ему такой возможности.
— Он похож на тебя? — Да, это ей понравится. — Покажи мне фотографию, когда вернемся в машину. У тебя должна быть в бумажнике. — Женщины любят показывать фотографии своих детей.
— У меня обычно есть, но я недавно купила новый бумажник, так что я меняла бумажники, меняла фотографии, — фраза выплеснулась так, как будто она чувствовала себя виноватой. Потом она тихо добавила: — В общем, нету.
— Нету даже младенческой фотографии?
— Нету… с собой нету.
Риз почувствовал, как она погрустнела. Он подвинулся, обнимая и прижимая к себе покрепче. — Тебе, наверное, становится одиноко без него, когда смотришь на фотографию?
— Не совсем так. Я… — она вздохнула. — Я скучаю. Я не люблю быть вдалеке от него, так что это сложно для меня.
— Мы можем навестить его в лагере. Туда сколько, чуть больше суток ехать? Думаешь, ему бы понравилось?
— Думаю да, но…
Ей бы тоже понравилось; он это чувствовал. Она хотела увидеть своего ребенка, но была какая-то неувязка, какое-то сомнение. Наверное, ее смущало, как ребенок отреагирует. Дети странно ведут себя, когда их мамы интересуются мужчинами.
— Это какой-то особый лагерь, — сказала она. — Идея в том, чтобы развивать в ребенке уверенность и самодостаточность. Они часто ходят в походы, занимаются практикой выживания в дикой местности…
— Им не разрешают принимать посетителей?
— Не поощряют.
— А в моем лагере все
