Дарья Донцова - Спят усталые игрушки
– Да зачем вам? – засмеялась врач. – Это не стихи, а чтиво.
– Ну все же.
– Последний раз в журнале «Орбита» печатали.
Едва дождавшись одиннадцати утра, я порулила в Лыков переулок, где расположилась редакция. Должен же там быть архив!
Главный редактор, импозантный мужчина лет пятидесяти, а судя по одежде и маникюру, плейбой и бонвиван, повертел в руках мой французский паспорт и любезно пропел:
– Что привело в нашу скромную обитель столь прекрасную даму?
– Всего лишь скучная служебная необходимость, – в тон ему ответила я и принялась самозабвенно врать.
Работаю в Париже, в издательстве «Пингвин». Хотим сделать сборник современной российской поэзии, желательно женской, нельзя ли…
– Конечно, конечно, – не дослушал редактор и крикнул: – Ксения Львовна, проводите гостью в библиотеку.
Примерно через час я держала в руках ксерокопию. Доехала до «Макдоналдса», купила биг-мак, кофе, сладкий пирожок и углубилась в чтение.
Фонарей падал свет,Тебя рядом нет,Ушли давно поезда,Умчались в никуда,Но фонарей вечен свет,Никого рядом нет…
И тому подобная чушь. Конечно, ничего в поэзии не понимаю, но подобное рифмоплетство напомнило мне школьные стенгазеты. Однако у редакции было иное мнение, потому что подборку предваряла небольшая статья, где Нинель называлась «одаренной поэтессой с ярко выраженной индивидуальностью».
Я схватила телефон и стала напрашиваться в гости к дарованию.
Уж не знаю, как там обстояло у Сундукян дело с божьей искрой, но домашнее хозяйство явно не ее хобби. В небольшой прихожей кучей, вперемешку с уличными ботинками, валялись тапочки, а по полу мотались клочья пыли.
Небольшая кухня, куда провела меня Нинель, выглядела не лучше: грязно-серые занавески, плита в жирных пятнах, липкая клеенка и гора немытых чашек.
– Кофе хотите? – любезно предложила хозяйка.
Я секунду поколебалась, разглядывая заляпанный чайник. Лучше бы не рисковать, а сразу отказаться. Но язык машинально произнес:
– Спасибо, с удовольствием.
Нинель налила напиток в не слишком чистую чашку и спросила:
– Что привело вас ко мне? – И добавила: – Кажется, мы встречались раньше, но никак не вспомню где. Знаете, я близорука и у меня отвратительная зрительная память. Бывает, встречу человека, чувствую, что мы знакомы, а кто он, убей бог, не помню…
Я глотнула кофе и удивилась – необыкновенно вкусный, такой выпью с удовольствием даже из сомнительной посуды. А вот напоминать Нинель о нашей первой встрече на ее собственных «поминках» мне ни к чему, и ее отвратительная зрительная память мне только на руку.
Смакуя кофе, я вытащила из сумки листочки и, сделав восторженную мину, залепетала:
– У меня такая обычная внешность, что вечно за кого-то принимают… Извините за беспокойство, Ниночка, пишу стихи, а посоветоваться не с кем… Вот на днях попал в руки журнал с вашей подборкой, и так захотелось с вами побеседовать, но сначала прошу автограф…
Нинель расплылась в довольной улыбке и принялась старательно расписываться на подсунутых ей листочках.
– Принесли свои стишата? – спросила она, закончив процедуру. – Давайте взгляну.
Я сунула ей в руки тетрадь.
– Нуте-с, – пробормотала поэтесса и с чувством принялась декламировать:
Под мостом Миработихо Сена течети уносит нашу любовь.День догорел, пробил час,Я осталась, а день угас.
Чтение заняло у нее минут пятнадцать. Потом, взяв в руки карандаш, Нинель начала объяснять мне мои просчеты.
Глядя, как она ловко разделывает произведение выдающегося французского поэта Аполлинера в моем вольном переводе, только подивилась. Небось, узнай, какому перу принадлежат строки, мигом закатила бы глаза и с придыханием сообщила: «Потрясающе!»
А так: образ невнятный, метафоры неоригинальны, стиль хромает, чувства странствуют.
Слушая эту разгромную рецензию, я невольно вспомнила наши семейные фокусы.
В конце восьмидесятых один знакомый, приехавший из Лондона, привез нам с Наташкой в подарок литровую бутылку водки с надписью «Смирнофф». Пришедшие гости с восторгом выпили «огненную воду», повторяя на все лады:
– Да, у нас такую не делают, всякую дрянь употребляем!
Красивую, редкую по тем временам пустую емкость, мы не выбросили, а, купив самую обычную «Столичную», перелили туда. И вновь приятели восторженно дегустировали напиток, охая и ахая.
– Ну и водка, просто слеза младенца, чистая, сладкая, не то что наша «Столичная».
С тех пор, вплоть до начала девяностых, когда питейное изобилие хлынуло на прилавки, у нас с Наташкой к столу всегда была «фирменная» выпивка. «Эффект бутылки» срабатывал и в других случаях. Шампунь «Малыш», перелитый в пузырек из-под немецкого средства для мытья волос, моментально расхваливался за потрясающую пену, духи «Ландыш», оказавшись во флакончике из-под «Диориссимо», поражали тонким ароматом, растворимый кофе, произведенный в Ленинграде, попав в жестянку с красными буквами «Нескафе», приобретал неповторимый вкус. А от советского аспирина, засунутого в пластиковую коробочку с буквами «Made in USA», голова гарантированно проходила у всех.
Разгромив патриарха французской поэзии, Нинель удовлетворенно вздохнула и поинтересовалась:
– Что, на душе тяжело?
– И как только вы догадались! – лицемерно подтвердила я.
Сундукян порылась в огромной сумке, больше похожей на чемодан, и, вытащив отвратительные ментоловые сигареты, принялась щелкать дешевой зажигалкой. Пламя никак не хотело вылетать наружу, и я машинально вытащила свое «огниво» от Картье.
– Спасибо, – улыбнулась хозяйка и, кинув глаз на золотую зажигалку, пробормотала:
– Дорогая штучка, я вот не рискую завести такую, постоянно теряю всякие мелочи – перчатки, сигареты, часы… Приходится пользоваться дешевкой.
Засунув зажигалку в карман, я со вздохом произнесла:
– Богатство есть, а счастья нету!
– Что так? – проявила неподдельный интерес Нинель.
– Ах, дорогая, – завела я, – трудно вам будет меня понять, к тому же живу в одиночестве и не привыкла рассказывать посторонним о своих проблемах. Но, честно говоря, иногда так хочется с кем-нибудь поделиться!
– Ваши стихи уже мне многое приоткрыли, – с чувством сообщила Нинель, – кажется, мы родственные души, одинокие, непонятые, утонченные…
Я стиснула руками край клеенки и принялась самозабвенно плакаться.
Живу в огромном загородном доме в окружении домработницы и животных. Но никакие собаки, естественно, не могут заменить детей, а их-то как раз господь и не послал. Замуж, правда, выходила, последний брак заключила со старым и богатым французом. От него и досталось феерическое состояние. Не скрою, первое время деньги радовали. Приятно ездить в шикарном «Вольво», а не в переполненном метро, питаться свежими качественными продуктами и не вставать около семи утра, чтобы успеть на службу. Но скоро стало понятно: счастье и любовь не купить. Начались проблемы со здоровьем. Мучают мигрени, открылась язва, частенько болит сердце… Вот решила выпустить за свой счет сборничек стихов, издательства отказали в публикации. Словом, богатые тоже плачут. От тоски не знаю, куда и податься. Несколько месяцев исправно посещала церковь, но глубоко разочаровалась. Служат как-то слишком театрально, батюшка вечно торопится, никогда не выслушает, матушка огрызается… Ждут лишь богатых пожертвований. Короче говоря, иллюзии развеялись, кукую в одиночестве, плачу в подушку, а на людях пытаюсь изобразить благополучие…
– Дорогая, – прошептала Нина, – дорогая, даже не представляете, как я вас понимаю. Богатства, правда, нет, но в остальном…
Она уставилась мне в лицо черными, бездонными глазищами. И я еще раз удивилась ее сходству с покойной Людмилой Шабановой. Та же смуглая кожа, те же смоляные роскошные кудри, тот же тонкий нос с нервными ноздрями.
– Иногда в голову приходят жуткие мысли, – стала я нажимать посильней на педаль. – Купить в аптеке побольше снотворного, да и дело с концом. Жаль лишь, что все миллионы достанутся государству, родственников никаких, подруг близких нет…
Нинель всплеснула руками:
– Страшный грех! Ни в коем случае нельзя даже помыслить о самоубийстве. Наши мысли материализуются, думать следует только о хорошем!
– Пытаюсь, да плохо получается, – шмурыгнула я носом, потом уронила голову на стол и затрясла плечами, изображая бурные рыдания и крайнюю степень отчаяния.
Сундукян погладила меня по волосам.
– Ну-ну, из каждого даже очень сложного положения все-таки существует выход!
– Нет, – горестно прошептала я, – не из каждого…
– Я тоже так думала, – вздохнула Нина, – пока не встретила Отца и Учителя.
– Кого?
– Человека, который перевернул всю мою судьбу, – истово заявила Нина, – настоящего друга. Теперь живу в Семье, и мое сердце купается в лучах благодатной любви.
