Пьер Сувестр - Жокей в маске
– Боже мой, – прошептала она еле слышно. – Куда вы меня везете? Что вы…
Молодой человек не дал ей договорить. После долгого поцелуя он произнес:
– Вы будете моей любовницей, Жоржетта. Моей дивной, обожаемой любовницей!
Было без четверти восемь. В небольшом гостиничном номере, выходящем окнами на вокзал Сен-Лазар, лихорадочно одевалась молодая женщина. Волосы ее растрепались, лицо раскраснелось. Сидя в глубоком кресле и насвистывая какой-то модный мотивчик, молодой человек наблюдал за ее движениями. Ему доставляло искреннее удовольствие смотреть, как она окружает свое пленительное тело панцирем корсета и колоколом юбок.
Заметив его взгляд, Жоржетта покраснела и потупилась.
– Ты, наверное, меня презираешь, Макс, – тихо произнесла она. – Но я честная женщина!
– Бог с тобой, дорогая! – воскликнул молодой человек. – Что ты говоришь! Я вовсе не собираюсь тебя презирать! Напротив, я люблю тебя все больше! Какое счастье, что ты стала моей!
Жоржетта обняла Макса за шею и села к нему на колени.
– А ведь знаешь, милый, такое у меня в первый раз, – призналась она. – Клянусь, кроме мужа, у меня не было больше возлюбленных!
Макс недоверчиво усмехнулся:
– Ну, полно, дорогая. И ты хочешь, чтобы я в это поверил?
– Как ты можешь так говорить! – воскликнула Жоржетта возмущенно.
– Однако, – спокойно продолжал Макс, – в тот день, когда я заметил тебя на скачках, ты ведь была не одна. Я отлично видел, как ты мило ворковала с высоким черноволосым господином с этакими пышными усами.
– Наверное, это муж…
Макс расхохотался:
– Право, смешно! Даже если бы ты мне полчаса назад не говорила, что твой муж терпеть не может скачки, я все равно бы не поверил, что он даже не проводил тебя потом домой!
Девушка густо покраснела. Потом вдруг поглядела любовнику прямо в глаза и задорно спросила:
– Ты что, никак ревнуешь?
Ответом ей был поцелуй. Потом молодой человек прошептал:
– Конечно, ревную! Ведь я люблю тебя. И так мало тебя знаю…
Он устроился поудобнее.
– Подумай сама – ведь ты для меня настоящая загадка. Твои глаза прекрасны, но по ним я не могу прочесть твоих мыслей. Глаза Сфинкса…
Жоржетта прыснула:
– Милое сравнение! Благодарю. Теперь у тебя есть свой маленький Сфинкс.
– Я счастлив, – нежно произнес Макс. – Ты мой маленький сладкий Сфинкс. Мне все время хочется покрывать тебя поцелуями…
Он снова сомкнул объятия. Жоржетта с трудом высвободилась.
– Я, должно быть, совсем сошла с ума, – сказала она, проведя рукой по лбу, и глаза ее потемнели.
Макс встал:
– Угрызения совести?
– Да какие уж там угрызения, – вздохнула девушка. – Что сделано, того не вернешь. Но вот время поджимает. Боюсь, что я вернусь домой слишком поздно.
Она поспешно закончила свой туалет и надела шляпку. Потом подошла к зеркалу и, критически взглянув на свое отражение, припудрила нос и подкрасила губы. Лицо ее снова скрылось под вуалью. Макс потянулся к ней, но Жоржетта решительно отстранилась.
– Нет-нет, – сказала она. – Довольно, мне пора. Я тороплюсь.
На лице молодого человека появилось выражение искреннего огорчения. Жоржетта протянула ему руку, затянутую в перчатку. Макс прикоснулся к ней губами.
– Когда мы увидимся снова? – спросил он.
Девушка на мгновение задумалась:
– Послезавтра, в пять. В зале ожидания на вокзале Сен-Лазар. Я буду возвращаться со скачек.
– Но почему бы нам не поехать на ипподром вместе?
Жоржетта решительно покачала головой:
– Нет, не нужно. Не стоит нам появляться вместе на людях. И прошу тебя – дай мне слово, что если мы где-нибудь увидимся, ты не подашь виду, что мы знакомы.
– К чему такие сложности? – недовольно пробурчал Макс.
Девушка не ответила. Она отодвинула занавеску и посмотрела на башенные часы. Те, как по команде, пробили восемь.
– Кошмар! – воскликнула Жоржетта. – Я чудовищно опаздываю!
Она быстро пошла к двери, но на пороге остановилась и повторила:
– Где бы ты меня ни встретил, Макс, помни – мы незнакомы. Прошу тебя! И не подходи ко мне на ипподроме.
И она закрыла за собой дверь.
Прошло уже добрых четверть часа после ее ухода, а Макс все сидел неподвижно в кресле, вдыхая аромат духов своей новой возлюбленной.
«Так кто же она все-таки? – думал он. – Какая-нибудь содержанка, из тех, что ложатся в постель с первым встречным? Непохоже… Ее мучит совесть. Может, она светская дама? Непонятно…»
– Как спалось, Жожо?
Продолжительный зевок и неразборчивое бормотание были ответом на этот вопрос.
Комната на пятом этаже выглядела весьма изящно. Окна выходили на улицу Батиньоль. В центре стояла внушительных размеров кровать. Один из лежащих на ней осторожно приподнял полог и тихо опустил ноги на пол, стараясь не разбудить соседку.
Это был уродливый, смешной человечек. Длинная ночная рубаха не могла скрыть округлого брюшка. Он протер большими волосатыми руками глаза, зевая, подошел к окну и отдернул занавески. Луч солнца упал на кровать, и из-под полога донеслось недовольное ворчание. Не обращая внимания, толстяк подошел к двери и крикнул:
– Анжела! Принесите газеты!
Получив газеты, он вернулся к кровати, улегся и зашелестел страницами. Прочтя колонку новостей, мужчина потянулся и пробормотал:
– Воскресенье… Можно валяться хоть до полудня. До чего здорово, что не надо тащиться в эту проклятую контору!
Женщина, лежащая рядом с ним, приоткрыла глаза и захныкала:
– Ты совершенно невыносим, Поль! Даже в воскресенье тебе надо вскочить ни свет ни заря!
– Но, дорогая, я ведь привык всегда просыпаться в одно и то же время!
Женщина вздохнула:
– Да просыпайся ты, когда хочешь, только, ради Бога, делай это потише. Ну зачем тебе понадобилось открывать занавески? Свет бьет прямо в лицо. Теперь я целый день буду чувствовать себя разбитой! Уже начинается мигрень!
Толстяк уныло почесал в затылке, с сожалением отложил газету и наклонился к женщине:
– Жожо… Дорогая…
– Прекрати! Ты меня всю исцарапаешь своей щетиной. Пойди хотя бы побрейся. И вообще, не трогай меня. Я еще сплю.
– Извини, – покорно пробормотал мужчина и вновь взялся за газету.
Его жена, поворочавшись немного, вскоре опять задремала. Тем временем внимание Поля привлек крупный заголовок на третьей странице. Он принялся читать статью, время от времени выражая шумное неодобрение автору и падению нравов. Рядом послышался недовольный голос:
– Неужели нельзя читать газету молча!
Толстяк замолчал. Его жена высунула голову из-под одеяла:
– Посмотри-ка лучше, что там пишут по поводу скачек в Отей. Кто нынче фаворит – Стальная Уздечка или Бродяга?
– Но я еще не дочитал.
Женщина в сердцах тряхнула головой:
– Иногда мне кажется, что ты вообще не умеешь читать! Вот уже битый час ты шуршишь этой проклятой газетой и не даешь мне спать, но не можешь сказать единственную вещь, которая меня интересует!
– Да, но меня-то это не занимает, Жожо! Ты ведь знаешь, я никогда не хожу на бега.
– Ну и что? Я ведь интересуюсь твоими делами. А ты… ты просто эгоист!
– Ну… Все жены проявляют внимание к делам своих мужей, так принято.
– А дела жен, значит, можно вовсе не замечать?
Жожо села, облокотившись на подушку:
– Ну, вот что ты там сейчас читаешь? Наверняка, какие-нибудь грязные сплетни. Уму непостижимо, до чего мужчины обожают всякие мерзости!
Поль Сомоно пожал плечами:
– Ну, почему сплетни. Это отчет о недавно раскрытом преступлении. Должен тебе сказать, что эти бандиты наглеют с каждым днем!
Жоржетта потянулась и снова легла.
– Ну, и кого же на сей раз ограбили? – равнодушно спросила она.
Поль раскрыл газету:
– Ограбили? Хм, тут дело посерьезнее… Слушай, я тебе прочту.
Он откашлялся и начал:
– Загадочное преступление в Сен-Жерменском лесу. Полиция обнаружила повешенного мужчину. Личность погибшего установлена – в бумажнике найдены документы на имя Рене Бодри. Полагают…
Толстяк осекся. Жена его подскочила, словно подброшенная пружиной. Лицо ее смертельно побледнело, глаза округлились.
– Что? – с трудом выдавила она.
Поль оторопело посмотрел на жену.
– Не надо так волноваться, милая Жожо, – начал он, но женщина резким движением выхватила у него газету.
Она углубилась в чтение, машинально повторяя:
– Рене Бодри… Рене Бодри… Не может быть! Не может…
У нее вырвалось рыдание. Сомнений не оставалось – найденный в лесу покойник действительно оказался господином Рене Бодри.
Поль ничего не понимал.
– Что с тобой, дорогая? Умоляю, не надо так нервничать! Жожо! Жожо, милая! О, Господи… На помощь, кто-нибудь! Воды!
Тело Жоржетты Симоно обмякло, глаза закатились, и она потеряла сознание.
