Дарья Донцова - Инстинкт Бабы-Яги

Я запер машину и внезапно остановился. Родного подъезда! Ну не странно ли, до сих пор даже мысленно я называл место, где живу последние годы, «квартира Норы», домом для меня оставались родительские апартаменты, где обитает Николетта. И вот надо же, «родной дом»! Я пошел к подъезду, потянул на себя тяжелую дверь и снова замер. А ведь все не так плохо, как кажется. Честно говоря, раньше мне было немного тоскливо исполнять обязанности секретаря фонда «Милосердие», а ремесло детектива поначалу я считал просто отвратительным. Но сейчас должен констатировать, что погоня за преступником может быть увлекательным делом. Я вовсе не так глуп и наивен, как считает Элеонора, и у меня имеются кое-какие собственные соображения.

Глава 27

Хриплый женский голос произнес «алло» в тот момент, когда я, решив, что никого из хозяев нет дома, уже хотел положить трубку.

— Слушаю, — повторила дама и кашлянула, — это кто?

— Разрешите представиться, Иван Павлович.

— Ой, фу-ты ну-ты, — рассмеялась женщина, — какой цирлих-манирлих, ты, часом, не князь?

— Я хотел бы побеседовать с Леонидом Михайловичем, — невпопад ответил я.

— За каким… он тебе сдался? — заржала собеседница. — Валяй ко мне, посидим, погутарим. Только бутылку прихвати, «Хеннесси», другое не пью. Чао, бамбино!

— Адрес подскажите, — быстро осек ее я.

— Пиши, котеночек, — промурлыкала дама, — самый центр.

Часа через полтора я, вооруженный сосудом с благородным напитком, нажимал на кнопку звонка. Беглого взгляда на входную дверь хватило, чтобы понять: здесь обитают люди, не привыкшие считать не только рубли, но и тысячи.

Огромная дверь из цельного массива дерева, украшенная антикварной бронзовой ручкой, распахнулась. На пороге возникла девушка в джинсиках-стрейч и водолазке цвета маренго.

— О-о-о, — издала она трубный вопль, — коньячок прибыл! Раздевайся, дружок, иди сюда.

Меня буквально втолкнули в гостиную, которая выглядела самым удручающим образом: белая кожаная мебель, стеклянный столик, ножкой для которого служила псевдогреческая статуя, в углу тихо журчал фонтанчик и вдоль стен стояли буфеты из красного дерева с фарфоровыми медальонами. Хозяйка достала два фужера, щедро налила их до краев и, не заботясь о закуске, быстро опрокинула в себя один.

— Давай, — поторопила она, ставя пустой пузатый бокал на столик, — догоняй.

Я пригубил коньяк и решил приступить к допросу.

— Скажите, пожалуйста, Инга Владимировна…

Хозяйка рассмеялась:

— Давай без отчества, похоже, я младше тебя.

Я с сомнением посмотрел на нее. Слов нет, фигура у жены Леонида Михайловича девичья, что, учитывая привычку выпивать без всякой закуски, неудивительно. Возраст женщины выдают в основном шея, лицо и руки. Первая была прикрыта водолазкой, второе длинной, ниже бровей, челкой. Инга периодически сдувала волосы, и на короткое время мельком показывались глаза, но потом пряди волос вновь прикрывали лицо, руки разглядеть я не успел. Инга плюхнулась на диван и продолжила:

— Сначала выпей, потом побазарим.

— Пока не хочется.

— Давай глотай.

— Честно говоря…

Хозяйка вскочила на ноги, наполнила свой фужер и велела:

— До дна, иначе разговаривать не стану. Ну… Смотри, как надо!

И она вновь опустошила фужер. Делать нечего, пришлось последовать ее примеру. Я люблю коньяк и смею думать, что понимаю в нем толк. Благородный «Хеннесси» надо пить не спеша, тихонько согревая бокал с лучисто-коричневой жидкостью в ладонях. Именно поэтому фужеры для коньяка имеют пузатую форму, с довольно широким дном и узким верхом. На донышко капают, именно капают виноградный сок, который монахи из провинции Коньяк научились превращать в неземной напиток. Вот водку можно опрокидывать залпом, а «Хеннесси» ни в коем случае. Его следует пить медленно, наслаждаясь цветом, ароматом и вкусом. Но у Инги было иное мнение по этому поводу. Она снова наполнила бокалы, поставила бутылку на стол и хмыкнула:

— Скоро кончится, чего только одну купил, сейчас за другой отправишься. Пей до дна, ну, давай на брудершафт.

Проклиная собственную мягкотелость и податливость, я взял даму под руку. Инга мигом выхлестала спиртное, я же лишь отхлебнул.

— Эй, эй, — сердито велела она, — на брудершафт до дна положено, иначе врагами расстанемся.

Сейчас, вспоминая произошедшее, я могу сказать в свое оправдание всего две вещи. Днем я не успел пообедать, а утром выпил лишь кофе, и ударная доза спиртного свалилась в практически пустой желудок. Еще у меня было отвратительное настроение, а в горле что-то царапало, очевидно, начиналась простуда. Все сложенные вместе факторы вкупе с коньяком дали неожиданный результат. Инга показалась мне милой, даже привлекательной женщиной, скорей всего, ей лет тридцать пять, не больше. Поднялось настроение, начинающаяся боль в горле исчезла. Мне стало очень уютно, тепло и как-то спокойно.

— Хороший коньячок, — усмехнулась хозяйка, — давай добьем бутылочку.

Дальнейшее помнится смутно. Вроде потом на столике появился еще и графин. Затем мы пошли по коридору… в лицо ударил свет… голова упала на что-то ядовито-розовое… в носу защекотало…

Глава 28

Я чихнул и открыл глаза. Надо мной парил незнакомый потолок самого невероятного вида — голубого цвета, украшенный густой бело-золотой лепниной. На секунду я изумился, через мгновение растерялся. Где я нахожусь? Комната казалась незнакомой. Большая по метражу, она практически не имела свободного пространства, слишком много в ней было мебели. Огромный шкаф для одежды, зеркало в витиеватой раме, стоящее на комодике, штук восемь пуфиков, три кресла, диван. На окне болтались бархатные занавески, а посреди спальни возвышалась здоровенная кровать, на которой в полном недоумении возлежал я. Мебель и ковер были бело-голубого цвета, портьеры и постельное белье ядовито-розового, к тому же их украшало неисчислимое количество рюшечек, воланов, кружев и складочек.

Я попробовал пошевелиться. Получилось плохо, голова болела немилосердно, внутрь черепа словно поместили шар из ртути, и он теперь медленно перекатывался от одного виска к другому, вызывая тягучий приступ тошноты. Сесть удалось с третьего раза, и только тогда я сообразил, что нахожусь на ложе не один. С правой стороны, среди горы одеял и подушек, виднелась спутанная копна темных волос. Я попытался включить мыслительные способности. Кто это? Вика Хогарт? Но мы же с ней поругались, и потом, у Вики в спальне современный интерьер, в котором преобладают белый цвет и предметы из нержавеющей стали.

Я уставился на незнакомую голову. Если признаться честно, в подобной ситуации оказался впервые, совершенно ничего не помню, ни как зовут даму, ни где с ней познакомился, ни то, что делал до того, как очутился в сей чудовищной опочивальне.

Когда Миша Тарубин, один из моих добрых знакомых, с усмешкой говорил: «Представь, Ванька, открываю утром глаза и сообразить не могу, как же эту соску зовут», я ему не верил.

Правда, Тарубин — самозабвенный ловелас, готовый бежать с высунутым языком за любой короткой юбчонкой. Один раз он на моих глазах вытащил из кармана бумажку и начал сокрушаться:

— Ну чей же это телефон? Скажи на милость! Наверное, хорошенькая, раз номер телефона взял.

Я не удержался от ехидного замечания:

— Ты бы еще приобрел привычку рядом приписывать имя.

— О том и речь, — вздохнул Мишка, — всегда ведь кличку указываю, а тут, смотри.

Я взял листок и не сумел сдержать улыбку. На косо оторванной бумажке были накорябаны цифры, а рядом стояло «баба».

— Зато ты теперь знаешь, что это номерок не мужика, а бабы, — развеселился я, — позвони, не стесняйся, и спроси: «Баба, тебя как величать?»

Мишка вырвал из моих рук писульку.

— Можешь ржать сколько угодно, но я частенько не помню с утра, как их зовут. Постель еще не повод для знакомства.

Но я ему не поверил, посчитал это заявление своеобразным мужским кокетством, и вот теперь сам оказался в подобной идиотской ситуации. В голову пришла замечательная идея. Надо хватать одежду, вон она неаккуратной кучей валяется на ковре, и бежать. Авось девушка не проснется.

Но не успел я откинуть жаркое пуховое одеяло, как голова на соседней подушке поднялась и прохрипела:

— Эй, ты кто?

— Иван Павлович, — машинально ответил я и тут же обозлился на себя за глупость.

Более кретинского положения и не придумать. Лежу голый в постели рядом с обнаженной женщиной и представляюсь по имени-отчеству.

Дама зашевелилась, потом довольно легко села, отбросила со лба волосы и заявила:

— И чего у нас было?

Я вздрогнул. Да ей лет пятьдесят, никак не меньше, или она просто плохо выглядит? Во всяком случае, внешность совершенно не в моем вкусе. Маленькие глазки тонут в опухших веках, излишне длинный нос нависает над тонкими губами, кожа нездоровая, серая, с россыпью то ли веснушек, то ли старческих пигментных пятен… Впрочем, как говорит тот же Мишка: «Не бывает некрасивых женщин, бывает мало водки».