Дарья Донцова - Инстинкт Бабы-Яги
Через полчаса, выслушав подробный отчет о прегрешениях Миранды, я спустился на первый этаж. Девочка сидела на стуле возле раздевалки, на ее мордочке гуляла презрительная улыбка, но глаза смотрели испуганно.
— Что, выперли меня? — стараясь казаться безразличной, спросила Миранда и шмыгнула носом.
— Я сам забрал твои документы, — пояснил я.
— Настька меня убьет, — покачала головой девочка, — она терпеть не может, когда ей приходится улаживать такие дела. В прошлый раз обозлилась, схватила меня за волосы и как долбанет об автобус!
— Об автобус? — оторопел я.
— Ага, — снова шмыгнула носом Миранда, — у нее машина в тот день испортилась, и мы из очередной школы на автобусе ехали. Настька не сдержалась, отвесила мне плюху, а я лбом прямо на стенку налетела. Ну не поверишь, автобус помяла! Наверное, у меня башка железная!
— А за что тебя из предыдущей школы прогнали?
Миранда хихикнула:
— Классную жабой назвала.
Я покачал головой:
— Нехорошо грубить взрослым!
— А зачем она Настю проституткой обозвала, — взвилась Миранда, — и вообще, она первая начала! Вызвала меня к доске и завела: «Что за юбка? В путаны готовишься? Хотя яблоко от яблони недалеко падает! Мать проститутка, и ты такая же будешь», ну я и ответила: «Жаба старая, просто завидуешь Насте, потому что она молодая, красивая и с мужиками, а на тебя никто и не польстится уже!»
Миранда откинулась на спинку сиденья и рассмеялась.
— Прикинь, она стала зеленой-зеленой — и к директору! Между прочим, Настька скромная, она просто так одевается, но ведь ей иначе нельзя. В общем, выперли меня из школы, пришлось сюда переходить!
Я припарковал машину. Миранда удивленно распахнула глаза:
— Мы куда?
— Послушай, — тихо сказал я, — тебе следует научиться себя правильно вести, и исчезнут все проблемы.
Миранда сморщилась:
— Ваня! Только не заводись! Заранее знаю, что скажешь. Вынь сережку из носа, делай домашние уроки, ложись спать в девять, говори всем «спасибо»… Знаешь, вот от тебя я занудства не ожидала, честно говоря, ты начинаешь меня разочаровывать.
— Ты не дослушала до конца…
— И не собираюсь, — надулась девочка.
— Я вовсе не думал читать тебе мораль, хотя сережку из носа надо обязательно вытащить. Из-за лишней дырки в ноздре у тебя нарушилась в этом органе вентиляция, и теперь ты постоянно льешь сопли. Кстати, такие проблемы у всех, кто делает пирсинг в носу.
— Как бы не так, — обозлилась моя спутница, — что же, по-твоему, все арабки и индианки сопливые?
— Они нет, а российские девушки да.
— Это еще почему?
— В странах Арабского Востока и Индии теплый климат, — пояснил я, — там никогда не бывает холодов, и местные женщины могут позволить себе любые украшения в носу, а в России зима восемь месяцев, в органе обоняния неправильно циркулирует ледяной воздух, что приводит сначала к насморку, потом гаймориту, затем синуситу, а там и до менингита недалеко. Но сейчас речь не о твоем здоровье, а о поведении.
— И слушать не хочу! — надулась Миранда.
— Помнишь, ты рассказывала мне о драке с девочкой Леной?
— Ну!
— И как дело было, повтори-ка историю.
— Обычно, — пожала плечами Миранда, — она мне за шиворот кусок хлеба в столовой сунула, а я ее мордой в суп ткнула.
— Что же получилось? Виноват кто оказался?
— Я, — тяжело вздохнула Миранда, — к директору отвели.
— А Лена?
— Она плакала, и ее все утешали, — заорала девочка, — лгунья! Сама первая начала, а когда получила в ответ, мигом захныкала. Я объяснила, что только защищалась, да меня никто не послушал.
— Вот об этом и речь!
— О чем?
— Когда Лена сунула тебе за шиворот кусок булки, надо было моментально заплакать, сказать, что у тебя аллергия на хлеб, начать чесаться и размазывать по лицу слезы. Тогда бы наказали Лену, а тебя бы жалели.
— Вот еще! — дернула плечом Миранда. — Я не привыкла нюниться, сразу сдачи даю!
— Значит, всегда будешь виноватой!
— Что же мне, в размазню превратиться?
— Нет, просто стань умней. Если тебя обидели, не кидайся с кулаками, прикинься бедненькой, несчастненькой. Чуть задели, рыдай: «Мне сломали руку», и колотушки достанутся другому.
Миранда молча принялась ковырять обивку сиденья.
— Имей в виду, — наставлял я ее, — в жизни никогда никому нельзя говорить правду. Ну надела твоя приятельница жуткую кофту ядовито-зеленого цвета с темно-синим платочком, не говори ей: «Фу, от-стой!» — наоборот, скажи: «Тебе очень идет». И вообще, чаще улыбайся, людям это нравится.
— Значит, ты предлагаешь мне врать? — тихо уточнила Миранда.
— На моем языке подобное поведение называется хорошим воспитанием.
— И зачем оно?
— Избежишь многих неприятностей. Вот, к примеру, в сочинении следовало написать, что обожаешь свою школу и учителей, получила бы «отлично».
— Это ложь!
— Конечно, но все люди лгут, а тех, кто говорит правду в лицо, не любят. Я, например, постоянно вру. Давай разберемся, что такое комплимент! Самая настоящая выдумка. Ах, вы сегодня чудесно выглядите и платье вам к лицу! Учительнице следует сказать: «Мария Ивановна, я обожаю ваш предмет», ну и так далее. Знаешь, тяжело только вначале, потом привыкаешь говорить людям приятные вещи. Поверь, жить станет намного легче. Имей в виду, окружающие обожают, когда их хвалят.
Миранда, отвернувшись от меня, молча глядела в окно. Я решил приободрить девочку:
— Ладно, не переживай. Завтра устрою тебя в другую школу, одна из моих хороших знакомых держит колледж. Только постарайся там вести себя соответственно, ты же отличная актриса, вот и тренируйся, совершенствуй мастерство.
Миранда ничего не сказала, она упорно промолчала всю дорогу до дома. Когда машина остановилась у подъезда, девочка, тяжело вздохнув, открыла дверь и лишь тогда спросила:
— Ладно, я поняла, но только скажи, ты сам живешь по этим правилам?
— Да, с раннего детства, — кивнул я.
Миранда выскользнула из салона и, уже стоя на улице, задала еще один вопрос:
— Ну и что, ты счастлив? Чувствуешь себя свободной личностью?
Не дожидаясь ответа, она хлопнула дверцей. Я молча смотрел, как маленькая худенькая фигурка, шаркая нелепо большими кроссовками, идет по тротуару. Честно говоря, я слегка растерялся. Мне и в голову никогда не приходило задать себе этот вопрос. Чувствую ли я себя свободной личностью? Бог мой, конечно же, нет! Да мной помыкают все, кому не лень: Николетта, Элеонора… И любовницы, как правило, садятся на шею, свешивая ноги. А когда я работал редактором в журнале, регулярно получал от начальства самые неудобочитаемые рукописи, потому что остальные сотрудники мигом убегали при виде опусов некоторых авторов, а я, боясь испортить отношения с главным, всегда с улыбкой брал писанину, а потом мучился, стараясь «причесать» никуда не годный текст. В результате мои коллеги спокойно уходили домой в три, а я сидел на службе до восьми. Правда, мне все всегда улыбались, но только сейчас меня осенило: может, это была не улыбка, а насмешливая ухмылка?
Ну почему я ни разу не оборвал Николетту? Отчего позволяю вертеть собой, почему постоянно даю ей деньги? Не далее как на днях я стоял в букинистическом магазине и облизывался, глядя на уникальное издание Бальмонта, на которое у меня не хватало средств. Я мог позволить себе покупку, если бы Николетта не затеяла очередное суаре с фуршетом. Конечно, престарелой матери следует помогать, но кто сказал, что надо выполнять любые ее капризы?
Отчего я всегда всем что-то должен? Почему никогда не позволяю себе расслабиться?
В полном изнеможении я схватился за сигареты. Разве возможно переменить свою судьбу после сорока лет? Нет уж, очевидно, придется мне доживать «хорошо воспитанным молодым человеком».
Я закурил сигарету и тут же затушил ее, дым неожиданно показался горьким. В памяти, словно по заказу, начали всплывать фамилии. Николас Вардис до сорока пяти лет работал на стройке простым каменщиком, но потом, сломав ногу, оказался на больничной койке и начал рисовать, превратился в гениального художника… Домашняя хозяйка Эмили Роул воспитывала детей, пекла пироги и не помышляла о мировой славе. Но на пороге пятидесятилетия, похоронив мужа, она стала писать стихи и создала удивительно пронзительные сонеты, полные жизнеутверждающей силы.
Наверное, можно вспомнить и других людей, сумевших переломить хребет судьбе в далеко не юношеском возрасте. Я снова вытащил сигареты. Нет, я так не смогу. Сейчас, вместо того чтобы взбунтоваться, я начну по приказу Элеоноры разыскивать этого Леонида Михайловича. Что ж, вставай, Ваня, звонить удобней из дома, тем более ты находишься около родного подъезда.
Я запер машину и внезапно остановился. Родного подъезда! Ну не странно ли, до сих пор даже мысленно я называл место, где живу последние годы, «квартира Норы», домом для меня оставались родительские апартаменты, где обитает Николетта. И вот надо же, «родной дом»! Я пошел к подъезду, потянул на себя тяжелую дверь и снова замер. А ведь все не так плохо, как кажется. Честно говоря, раньше мне было немного тоскливо исполнять обязанности секретаря фонда «Милосердие», а ремесло детектива поначалу я считал просто отвратительным. Но сейчас должен констатировать, что погоня за преступником может быть увлекательным делом. Я вовсе не так глуп и наивен, как считает Элеонора, и у меня имеются кое-какие собственные соображения.
