Дарья Донцова - Инстинкт Бабы-Яги
Глава 29
Не успел я войти в прихожую, как из комнаты выехала на кресле Нора.
— Где ты был?
— Э-э… простите, так вышло.
— Можешь проводить свободное время как заблагорассудится, — заявила хозяйка, — но не сочти впредь за труд позвонить и предупредить, что не придешь ночевать.
— Мы подумали, что тебя убили! — заорала, выскакивая в коридор, Миранда.
Потом она подергала носом, словно рассерженный ежик, и в полном негодовании сказала:
— Ваня! Ты пил водку!
Я отметил, что бриллиантовая сережка из ее ноздри исчезла, и осторожно сказал:
— Нет.
— Не ври, — топнула ногой девочка, — от тебя жутко воняет.
— Не отрицаю, выпил вчера немного, только не водку, а коньяк.
— Это однофигственно, — возмущалась Миранда, — не смей больше лакать ханку.
Нора попыталась сделать серьезное лицо, но не сумела.
На ее губах заиграла улыбка.
— Правильно, дорогая, отчихвость Ивана Павловича, совсем от рук отбился. Пьяный секретарь — позор хозяйки.
Но Миранда была полна праведного гнева.
— Ну, хорош, — фыркнула она, — просто отвратительно!
— Ты находишь? — ухмыльнулась Нора. — А мне всегда казалось, что у мужчины должны быть мелкие недостатки, иначе с ним скучно.
— Между прочим, ты обещал устроить меня в колледж, — не успокаивалась Миранда.
— Да, прости, дорогая, сейчас позвоню, — устыдился я, — очень некрасиво вышло.
— Перестань делать из себя гречневую кашу, — топнула ногой девочка.
Я осторожно, стараясь особо не вертеть головой, снял куртку и удивился:
— При чем тут гречка?
— При том, — гневно воскликнула Миранда, — она такая жидкая, по тарелке размазывается!
Нора закашлялась и решила прийти мне на помощь:
— Ну, не нападай так на Ивана Павловича. — И обратилась ко мне: — Кстати, вот чемодан, держи.
Я уставился на кожаный, очень дорогой саквояж, перехваченный ремнями, и совсем изумился:
— Зачем он мне?
Нора нахмурилась:
— Не помнишь, что ты вчера обещал?
Я вновь почувствовал приступ дурноты и честно признался:
— Нет.
Элеонора покачала головой:
— Вчера вечером я позвонила тебе на мобильный и предупредила, что надо отвезти в Шереметьево посылку для Кати Гельфман. Вот тут на бумажке все написано, номер рейса, кто заберет чемодан…
— Хотите сказать, что я проспал? — испугался я.
— Нет, — успокоила меня хозяйка, — времени полно, еще успеешь привести себя в порядок, умыться и отчитаться о проделанной работе. Кстати, Ленке сегодня удалось сделать вполне нормальный геркулес, хочешь?
Я сглотнул слюну:
— Нет, ни в коем случае.
— Ага, — кивнула Нора, — тогда жду через полчаса в кабинете.
Я прошел в свою комнату, стащил грязную рубашку, бросил ее в кресло и увидел на кровати Василия и Филимона. Сладкая парочка опять спала вместе.
— Ну, ребятки, добрый день. Вас без меня кормили?
Василий недовольно открыл глаза, коротко мяукнул, пару секунд смотрел на меня, потом встал и потянулся. Я сел возле зверушек на кровать. Честно говоря, больше всего хотелось упасть на подушку и заснуть. Кот подошел ко мне и потерся головой о руки. Я наклонился. Василий чихнул и коротко сказал:
— Мяу.
Затем он уставился на меня и вдруг разразился странными звуками, меньше всего напоминавшими мурлыканье. Я бы сравнил их скорей с горловым пением ненцев. Потом кот издал утробный рык, шерсть вспушилась, хвост угрожающе забил по бокам, глаза прищурились, уши прижались к голове. Не понимая, что обозлило Василия, я спросил:
— У вас дурное настроение, сэр?
Животное зашипело и прыгнуло в кресло. Сбоку послышалось равномерное пофыркиванье. Я осторожно повернул голову. Филимон недовольно дергал носом.
— И ты не настроен улыбаться, — пробормотал я и сделал попытку взять длинноухого.
Всегда спокойный, даже апатичный кролик неожиданно поднял верхнюю губу, обнажив длинные, вполне крепкие зубы. Я отдернул ладонь.
— Мяу, мяу, — донеслось из кресла.
Кот спрыгнул на пол и пошел к двери, на пороге он обернулся и с укоризной заявил:
— Мяу! — Затем помедлил и добавил с другой интонацией: — Мяу.
Василий явно вел какой-то разговор, недоступный для моего понимания, похоже, кот был зол.
— Мяу, — отрывисто приказал он и вышел в коридор, за ним мгновенно поскакал Филимон. Я посидел пару минут на кровати, собираясь с силами, потом решил пойти в душ, взял с кресла грязную рубашку и обнаружил, что она насквозь мокрая. Гадкий Василий, недовольный мной, отомстил по полной программе.
Глава 30
В Шереметьево я прибыл точно к указанному времени и встал около табло в зале отлета. Тяжелый саквояж, набитый, очевидно, кирпичами, громоздился у ног, в руках я сжимал бумажку. Рейс номер… Москва — Иерусалим, А. Штейнбок.
Глаза мои бегали по толпе. Отчего-то казалось, что незнакомый Штейнбок — это невысокий кряжистый мужчина лет пятидесяти, с бородой и усами. Бог знает, почему в голову взбрела эта мысль. Людской поток равнодушно тек мимо, в здании было душно и слишком сильно пахло духами.
— Простите, — раздался сзади мелодичный голосок, — вы, наверное, Иван Павлович?
Я обернулся. Хрупкая девушка лет восемнадцати смотрела на меня прозрачными, словно весенние, еще не успевшие растаять льдинки, глазами.
— Это вы принесли посылку от Элеоноры?
— Э… да, жду А. Штейнбок.
— Правильно, — улыбнулась девочка, — вот мой паспорт, смотрите.
Черно-белая фотография не передавала ее очарования. Алла Ароновна Штейнбок, гражданка Израиля.
— Мне пора, — снова улыбнулась Аллочка и сделала попытку оторвать каменно-тяжелый чемодан от пола.
Я галантно отстранил ее от поклажи.
— Покажите, куда отнести саквояж.
— На таможенный контроль, — махнула изящной ручкой Аллочка, — не ожидала, что посылка такая огромная, у меня с собой только ручная кладь, крохотная сумочка, я люблю путешествовать налегке!
Продолжая беседовать, мы добрались до того места, где пассажиры показывали таможеннику свои вещи. Я поставил саквояж на ленту транспортера и спросил у женщины в серой форме, сидевшей за стойкой:
— Вы разрешите проводить девушку? Очень вещи тяжелые.
— Только до паспортного контроля, — весьма вежливо ответила таможенница, — дальше не пустят, там уже граница.
— Да, конечно, спасибо, — обрадовался я, и мы с Аллочкой стали поджидать своей очереди на досмотр.
Впереди маячило несколько человек, впрочем, сзади тоже выстроился хвост. Люди вели себя спокойно, нервничала лишь пожилая женщина, находившаяся непосредственно перед нами.
— Слышь, сынок, — повернулась она ко мне, — чего тут писать надо?
Я посмотрел на декларацию, заполненную почерком человека, редко берущего ручку.
— Цель поездки.
— Это как?
— Ну, например, на лечение.
— Здорова, слава богу.
— Или туристическая поездка.
— Да нету у меня времени по музеям бегать.
— Тогда зачем в Израиль отправляетесь?
Бабка горестно вздохнула:
— Дочка у меня замуж вышла, все принца ждала. Выбирала-выбирала и нашла еврея! Правда, хороший мужчина, хоть и веры не нашей. Вот теперь лечу на внука посмотреть. Первый раз за границу, боязно мне.
Я посмотрел на ее полную коротконогую фигуру, облаченную в «праздничное» пальто с аккуратным каракулевым воротником. Голову бабуля повязала коричневым платком, пальцы, никогда не знавшие маникюра, судорожно сжимали ручку допотопного чемодана из фибры. Теперь таких не делают. Бабушка могла получить неплохой гонорар от Музея истории Москвы, предложи она им в качестве экспоната сей кофр.
— Напишите «частный визит», — посоветовал я.
Бабушка принялась царапать ручкой по бумаге, спустя пару секунд она опять дернула меня:
— Сынок, а зачем тут стоим?
— Следует пройти таможню.
— Это что такое?
— Вон видите, лента движется? Ставите туда багаж, он проезжает через такой ящичек с занавесками, а служащая видит содержимое багажа, это вроде рентгена для чемодана.
— Зачем?
— Вдруг у вас там оружие или бомба.
— Что ты, — замахала руками бабуська, — гостинцы везу, ничего такого отродясь в руках не держала. Очередь-то длинная, ноги устали. Если этой, в форме, сказать про подарки для родни, она меня небось пропустит, сесть хочу.
— Нет, — покачал я головой, — придется подождать, без досмотра никак!
Наивная старушка стала надоедать мне своей болтливостью, и я отвернулся от нее в надежде, что она оставит меня в покое. Не тут-то было. Та снова принялась тараторить:
— Слышь, сынок, почему не разрешит-то?
— Не положено.
— Глупо как.
— Вовсе нет, это делается в целях безопасности.
— Нету у меня пистолетов!
