Маргарита Малинина - Первая мрачная ночь
– Это была моя любимая! – разозлилась я и из чувства мести попыталась попасть ему ногой в известное место, да промазала.
От этой выходки маньяк рассвирепел, схватил меня за волосы и, немного потаскав из стороны в сторону, как делает акула, пытаясь урвать себе кусок человечинки, пребольно припечатал лицом о то самое зеркало, чуть не сломав мне нос. Я отчаянно взвыла, тут-то и появился Он. Мой спаситель, мой принц, мой хитрый Хрякин.
Услышав еще полминуты назад, как он внизу зовет меня, я лелеяла в душе надежду, что он спасет свою девушку, посадит на белого коня и увезет в волшебную страну, где мы будем жить долго и счастливо и умрем в один день. И вот он здесь. Стоит возле разломанной двери в комнату Петровых и бормочет:
– Что за черт…
Наконец Вадим выпустил мои взлохмаченные волосы и повернулся к Николаю. Увидев топор, Хрякин машинально отпрянул, но уже через две секунды храбро ринулся в бой. Они сцепились, но поскользнулись на гладком паркете и теперь уже, не удержав равновесия, дрались на полу. Я судорожно прикрывалась ошметками майки и продолжала отрицать для себя реальность происходящего, время от времени вскрикивая, когда Колина рука, схватившая деревянное основание топора, казалось, ослабевала, тогда и без того малое расстояние от лезвия до его правильного, красивого лица неумолимо сокращалось. Но силы были равные, поэтому уже через мгновение Хрякин оказывался наверху, и в таких случаях я боялась только того, как бы он ненароком не прибил душегуба и не загремел за эту мразь в тюрьму.
Пришла в себя я, лишь услышав с первого этажа громкий голос:
– Эй, хозяева! Есть кто-нибудь дома?
Битва на равных продолжалась уже энное количество времени, потому я нашла безвредным для нас с Колей покидание мной комнаты и вышла навстречу неизвестному гостю с целью привлечения последнего к военным действиям на нашей, естественно, стороне.
С незнакомцем мы встретились на лестнице.
– Почему все ворота и двери пораскрывали? – забыв поздороваться, сразу начал он возмущаться. – Преступников не боитесь?
– Нам уже ни один другой преступник не страшен. А вы кто?
– Участковый.
Вот повезло так повезло!
– Скорей же! Остановите его! – набросилась я на новоприбывшего. – Спасите его! Остановите его! Арестуйте! Спасите! Освободите! Посадите! – в нетерпении подпрыгивала я, дергая молодого человека за рукав, и насильно тащила за собой.
– Подождите, подождите, – отчаянно сопротивлялся участковый хлипкой наружности и лет этак двадцати трех от роду. – Я ничего не пойму! Арестовать или освободить? И кого? И вообще, я сюда не за тем пришел. Мне нужна некая Юлия.
– Я! Я Юлия! – заорала я.
– Так вы и вправду ведаете, где маньяка искать?
– Знаю! Он там, куда я вас веду! Вторая дверь слева.
Участковый перешел на бег. Я еле за ним поспевала.
Ворвавшись туда, он вынул из кобуры табельный пистолет и произвел предупредительный выстрел вверх. Как по команде, оба дерущихся разом вскочили, топор остался на полу.
– А что, их два? – изумился мужчина. – Два маньяка?
– Да нет же, один.
– Который из них маньяк? И кто тогда другой?
Все трое в ожидании уставились на меня. Я решила сперва ответить на последний вопрос, потому потянула указательный палец к Николаю. Пусть участковый похвалит его за отвагу, торжественно пожмет руку и вручит какую-нибудь грамоту. Или орден. «За заслуги перед Отечеством», к примеру.
– Вот он… – и хотела договорить «меня спас», но не успела, так как мужик с пистолетом оказался, несмотря на хлипкую конструкцию, сверхмерно ловким и неожиданно для всех: и для меня, и для удивившегося указанному на него пальцу Николая, и для маньяка – произвел мощнейший апперкот в челюсть предпоследнему со словами:
– Чтоб он отсох у тебя, гнида! – Сбрендил, одним словом.
Хрякин без сознания свалился на пол.
– Да не он! – в бешенстве воскликнула я. – А он!
Чокнутый участковый проследил за моим пальцем:
– Ах, и этот тоже! Ну гниды…
Но Девочкин оказался проворнее, к тому же у него был запас времени мобилизовать силы, и, растолкав нас по углам, маньяк убежал прочь.
– А ну стой! – озверел полицейский и, поднявшись, погнался за ним.
Я наклонилась к стонущему на полу Николаю.
– Колечка, миленький, тебе больно? Миленький, бедненький…
Из последних сил мой герой приподнял голову и, сфокусировав на мне взгляд, с большим трудом произнес:
– За что-о?.. – И лишился сознания.
Прибежавшие через некоторое время домашние вкупе с участковым застали нас все в том же месте и в тех же позах: я оплакивала Николая, обнимая трюмо с разбитым моим же фейсом зеркалом, а сам Коля лежал на полу все так же без сознания, обнимая топор. Оказалось, что участковый, которого звали Данилой, встретился по дороге с незадачливыми рыболовами, которые, недоумевая, куда подевались двое их представителей, решили за ними вернуться. Он поведал им о нападении, и теперь все скопом кинулись меня утешать, а Хрякина – приводить в чувство.
– Где он? – очнувшись и вскочив на ноги, резко спросил Коля и, изобразив решительную мину на лице, собрался гнаться за маньяком, но Даниил остановил его:
– Ушел.
– Ничего, от нас не уйдет! – заявил первый и ополчился на меня: – Ты чего на меня указала?
– Да я хотела сказать, что ты меня спасал, а Данила истолковал неправильно. Прости меня, Коля!
– Прости меня, Коля! – вторил мне участковый.
– Да ничего, прощаю. Обоих, – смилостивился раненый боец и потер ушибленное место.
Тетя Поля полезла в шкаф за одеждой, дабы скрыть мой позор, а сама позорница обратилась к Анне Михайловне:
– А которую из комнат снимал Девочкин? – Анна Михайловна объяснила какую. – Все сходится, – вспомнив некоторый момент, выдала я. – Именно в его комнате этой ночью я видела силуэт человека с топором.
Все ахнули.
– Почему ты мне не сказала? – набросился на меня вторично Николай. Я надевала протянутую мне тетей Полиной кофту пятидесятого размера. Не впервой.
– Я решила, что мне показалось.
Мы зашли в комнату Вадима Дмитриевича и потянули носами.
– Чем здесь пахнет?
Посреди помещения стояла большая спортивная сумка. Черт дернул Куприна к ней наклониться и расстегнуть…
Его вырвало прямо на истерзанные куски плоти, на то, что ранее было его женой, остальные вскрикнули, а Хрякин поспешно прижал мое лицо к своей необъятной грудной клетке, стремясь оградить от этого триллера. Участковый пошел вызывать подкрепление и труповозку. Последующие три-четыре часа мы провели словно в фильме ужасов или, на худой конец, в кошмарном сне. Стоит ли говорить, что ужинать никто не стал?
У меня от этого всего извилины намотались на уши. Как такое могло случиться, что такой веселый, милый и коммуникабельный человек оказался жестоким полоумным маньяком-насильником и расчленителем? Нет ответа. Была ли маска балагура и обожателя прекрасного пола его единственной маской? Или это была не маска, просто он больной человек, у которого иногда случалось что-то вроде эпилептического припадка?
В пользу этой версии склонялась Анна Михайловна:
– Поверь, Юля, ты ничем не виновата, ты никак его не спровоцировала. Мой отец был психиатром, он говорил, что серийные маньяки – по-настоящему больные душой люди, у которых весной и осенью просыпаются их скрытые наклонности. Скорее всего, ты напомнила ему какую-нибудь одноклассницу, которая однажды ему отказала или посмеялась над ним. Первое время он боролся с собой, а когда вы остались наедине, внутренний тормоз отказал. То же случилось и с Диной.
Обменявшись переживаниями и эмоциями, мы стали расходиться по «номерам», но до этого решили навестить художника. Он долго нам не открывал, а открыв, заявил первым делом, что не любит, когда его отрывают от работы, и только после этого осведомился, а не случилось ли чего. На вопрос, не слышал ли он что-нибудь необычное сегодня, криков, выстрела, стонов или грохота, Диего отрицательно покачал головой, обратив наше внимание на то, что, похоже, он сидит на какой-нибудь наркотической дури, таким образом выпадая на некоторый период времени из суровой реальности. Только это могло объяснить его странное поведение.
Стоило переступить порог домика, как меня начало трясти – последствия пережитого стресса. Меня то знобило от холода, то бросало в жар, то снова знобило, короче, лихорадило по полной. А бедный Хрякин не знал, что со мной делать. Посадив на кровать, усердно поглаживал макушку, чуть не протер ее до дыры, приговаривая:
– Ну-ну, все закончилось, все позади, все будет хорошо…
Все было бесполезно, это меня только больше расстраивало, напоминая тот кошмар, который мне пришлось пережить. Додумавшись до этого, Николай с целью отвлечения от произошедших событий принялся меня целовать. Сначала осторожно, боясь напугать, но затем его поцелуи стали горячее, я на них ответила, и пошло-поехало…
