Дарья Донцова - Дантисты тоже плачут
Значит, бедная женщина платила Надьке эти деньги довольно длительное время, пока наконец не скончался несчастный инвалид.
Номер два – Вера. О, вот это да! Оказывается, она родила Сережу от темнокожего. То-то у парня смуглый цвет кожи и мелко вьющиеся волосы. Конечно, Вера никому не рассказывала о романе с африканцем. Интересно, почему она не сделала аборт? И опять сумма – сначала сто долларов, потом двести. Все понятно. Сперва Вера жила с сыном одна и боялась только матери да соседей. А потом вышла замуж и, конечно, ничего не сообщила мужу. Как все простые москвичи, он, наверное, недолюбливает темнокожих. Вот шантажистка воспользовалась и увеличила мзду. Интересно, что бы стала делать Вера, родись у нее черный младенец? Небось сдала бы в дом малютки. Говорят, там много таких шоколадных младенцев.
Внезапно ручка двери спальни задергалась.
– Даша, открой, – послышался голос Александра Михайловича.
Я затаила дыхание, пусть думает, что не слышу.
– Ну, пожалуйста, – настаивал приятель, – ведь не спишь, свет из-под двери видно.
Он поскребся еще минут пять и ушел. Ничего, ничего, будешь знать, как обыскивать сумочки у честных женщин!
Я принялась дальше рассматривать книжечку. Интересно, как Надя добыла все эти сведения?
Теперь Роза Седых. Живет шантажом. Регулярно получает деньги от неизвестной женщины. Встречаются всегда в кафе «Резонанс». Здесь же был адрес кафе, но сумма не стояла. Значит, Надя не брала с Розы денег. Неужели дружеские чувства победили жадность? А это что такое – Эдуард Петров, 40 лет, и адрес; Наталья Бернстайн, 84 года, и снова адрес; Антонина Ромова, 68 лет. Кто такие? Какое отношение имеют к Розе? Завтра начну узнавать.
Глава 31
Утром Марта Игоревна, измученная зубной болью, дала согласие поехать к стоматологу. Я позвонила Владимиру, и в двенадцать дня мы уже входили в его кабинет. Радуясь, что не мне предстоит знакомство с бормашиной, я усадила несчастную вдову в кресло и, оставив ее на попечение симпатичного доктора, пошла искать самого Владимира.
Дантист сидел в кабинете.
– Даша, – не очень приветливо проговорил он, – входите, сейчас велю подать кофе.
Я поблагодарила и спросила, почему больше не приходит Ева.
– Отправил девочку в закрытую школу-интернат, – пояснил Владимир. – Без матери совсем от рук отбилась, не слушается, грубит, выкрасила волосы в рыжий цвет. Ну, ничего, в интернате живо отобьют охоту безобразничать.
Я тихонечко размешивала ложечкой сахар, думая про себя: «Ну и жук. Избавился от девчонки, запихнул в казарму. Конечно, чужой ребенок, не своя кровиночка». Но вслух сказала другое:
– А Юра как же?
Владимир расцвел в улыбке:
– Растет не по дням, а по часам. Говорить пытается. Нанял ему няню, такую приятную даму. В общем, жизнь без Нелли как-то устраивается.
– Можно взять у вас адрес школы Евы? Если разрешите, Маша пригласит девочку к нам на выходные.
– Лучше не надо, – протянул стоматолог.
– Почему?
Владимир не сумел найти достойной причины для отказа и крайне нехотя дал адрес интерната.
Тут в кабинет привели вдову.
– Странное дело, – пробормотал смотревший несчастную врач, – все зубы залечены. Сделали рентген – корни в порядке. Может, отправить на консультацию к невропатологу?
Домой мы с Мартой Игоревной вернулись, когда Наташка разливала по тарелкам суп. Кока увидела мать и вжала голову в плечи. Тема преспокойненько отрезал кусок батона. «Ну, сейчас разгорится бой», – подумала я, прикидывая, под каким предлогом можно убежать наверх. Но случилось невероятное. Вдова рухнула на стул и устало произнесла:
– Ладно уж, живите вместе, раз решили. Ты, Кока, не сердись. Люблю тебя, дуру, вот и хотела принца подобрать. Да, видно, не судьба. Прозаик вроде ничего, будем надеяться, что любит тебя, а не приданое.
Кока взвизгнула и кинулась, плача, целовать мать. От облегчения Наташка пролила горячий суп на голову вертевшегося под ногами Снапа. Пес взвизгнул и побежал утирать морду о накидку на диване. Но мы, переполненные радостью, не обратили внимания на его поведение. Маня кричала, что подарит молодым супругам картину; Зайка обнимала Коку, Аркадий требовал шампанского. Наконец принесли бутылку, разлили по бокалам. Тема хитро улыбнулся:
– Очень рад, что вы не против нашего брака. Кока – лучшая из женщин. Надеюсь, сумею сделать ее счастливой. Кстати, зубы ведь уже больше не болят?
Марта Игоревна пощелкала челюстями и внимательно поглядела на зятя.
В пятницу вечером Аркадий привез Еву. Девочка похудела, а волосы у нее действительно были рыжие.
– Как дела? – бодро осведомилась я.
– Нормально, – пробормотала девочка.
Примерно через час в спальню ворвалась возмущенная Маруся.
– Мама! – по обыкновению заорала дочь.
Я вздрогнула и уронила том Агаты Кристи.
– Что случилось?
– Ты должна помочь Евке. Просто безобразие, – пыхтела Маня.
Отложив детектив, я выслушала пылкую речь дочери.
Оказывается, Еве очень плохо в интернате. Уроки начинаются в восемь утра, и детей поднимают в половине седьмого. В ванной не бывает горячей воды. Девочки вынуждены умываться холодной. Тепловатая жидкость течет из кранов только вечером, когда предписывается принимать душ.
В спальне живет шесть девочек, две из них слегка недоразвиты, а одна страдает энурезом и регулярно ходит под себя. Ночью всегда нараспашку открыто окно, а одеяло тонюсенькое, и Ева ужасно мерзнет. Кормят отвратительно. На завтрак жидкая овсянка и бурда под названием какао. В три часа дают тарелку водянистого супа, горстку отварных овощей и микроскопический кусок мяса. На ужин предлагается малосъедобный омлет. Чая и кофе не дают вообще. Что до печенья, конфет, фруктов, то за две недели Ева не увидела этих лакомств ни разу. Ни сыра, ни колбасы, ни йогуртов…
Уроки длятся до трех часов. Потом небольшой перерыв, и снова уроки до шести. В шесть выводят во двор на прогулку, где учащиеся ходят парами целый час. С семи до восьми у детей свободное время, но ни телевизора, ни видеомагнитофона в интернате нет. Спицы, иголки, нитки держать в комнатах не разрешается. В девять часов во всем помещении гасят свет. Домой можно уехать на субботу и воскресенье, если нет замечаний по поведению. А заработать их очень просто. Дежурный педагог придирается к плохо заправленной кровати, к беспорядку в тумбочке или невычищенным туфлям. К тому же в любой момент могут открыть шкаф и обыскать вещи, изымая запрещенные конфеты, шоколадки, жвачки.
Я пришла в негодование. Нет, о чем думал Владимир, отправляя несчастную сироту в подобное заведение! Конечно, неродная дочь, но если девочка говорит правду, потребую, чтобы отец забрал ее домой.
В понедельник около восьми утра мы подъехали к глухим железным воротам, над которыми угрожающе торчала видеокамера. Пейзаж впечатлял. Высокий бетонный забор сверху украшала натянутая в два ряда колючая проволока. В углу двора торчала смотровая вышка. Больше всего интернат для девочек напоминал колонию строгого режима.
Я погудела, камера угрожающе развернулась в сторону машины, потом в воротах открылась маленькое окошко и высунулось лицо полной женщины со взглядом хорька.
– Чего угодно?
– Привезла ученицу Еву Резниченко.
– Пусть проходит.
– Мне надо поговорить с директором.
Охранница открыла узкую калитку, и перед моим взором предстал целиком заасфальтированный квадратный двор без всяких признаков растительности. В глубине стояло нелепое трехэтажное здание, выкрашенное темно-коричневой краской. На окнах были решетки.
Стражница велела Еве идти на уроки, а меня провела в небольшую комнату и принялась звонить по телефону. Я огляделась по сторонам. На стене висело объявление: «Список запрещенных предметов». Ножницы, иголки, спицы, бритвы, столовые приборы, посуда, шоколад, плееры – всего 64 наименования. Цербер закончил переговоры и велел ждать. Минут через десять в комнату вошла молодая женщина в строгом костюме, без малейших признаков косметики на лице, никаких украшений ни в ушах, ни на руках.
– По какому поводу хотите видеть директора? – бесцеремонно спросила она.
– Слышала много лестных отзывов о вашей школе и хочу поместить сюда дочь.
Женщина предложила пройти в основное здание. Кабинет размещался недалеко от входа. Директор оказался мужчиной лет пятидесяти, в дорогом костюме, безукоризненной рубашке и идеально начищенных ботинках.
– Кто порекомендовал вам наш интернат? – осведомился он, предлагая мне сесть.
– Владимир Резниченко. Здесь учится его дочь.
– Припоминаю, она новенькая. Известно ли вам, сколько стоит год обучения в школе?
И он назвал невероятную сумму. Да, Владимир отдал сюда Еву явно не из жадности. За эти деньги он мог пять лет обучать девочку в гимназии.
– Деньги не имеют значения.
Директор понимающе кивнул головой и спросил:
