Валентина Андреева - Новый год со спецэффектами
– Василиса Михайловна, вы можете спать спокойно. Если получится. Я ничего не видела и ничего никому не скажу. Едва ли мы когда-нибудь еще увидимся, а на шантаж, как некоторые, я не способна. Будем считать, что эта половина дела улажена. А как вы уладите свои вопросы с бабкой Варварой, меня не касается. Хотя шутки у нее, прямо скажем, экстравагантные.
Реакция Василисы Михайловны на мои последние слова была не такая, как я ожидала. Она восприняла их достаточно спокойно. Такое впечатление, что вообще пропустила мимо ушей. Тщательно скрываемая радость от моего заявления о невмешательстве в дело о причинении телесного повреждения, не знаю какой степени тяжести, Ренату не померкла в ее глазах. Василиса Михайловна покончила с Наташкиной вешалкой и с довольным видом передала мне куртку в тот момент, когда сама Наташка со стопкой тарелок вошла в холл.
– Зачем ты вцепилась в мою куртку? Уговариваешь ее выполнить роль салфетки? Так их куча на столе. Кроме того, можно вытереть руки об универсальный самоочиститель – собаку.
– Заметаю следы преступления. У твоей куртки неожиданно оборвалась связь с вешалкой. Василиса Михайловна умело ее восстановила.
– Да шут с ней, с вешалкой. Там Машка тихонько плачет. – Наталья кивнула в сторону кухни и осторожно поставила посуду на стол. – Рената жалеет, Альку, родителей… Короче, всех, кроме себя. Вот что значит, выспаться! Если бы не выспалась, ничего кроме раздражения против всех не испытывала бы. Порывается пешком сбегать в больницу.
– Скажи ей, что Рената она там уже не застанет, – вырвалось у меня. – Ну, мне так кажется, – поторопилась я смягчить категоричность своего заявления. – Зачем почти здоровому человеку валяться на больничной койке, когда можно прекрасно отдохнуть дома… В смысле, где-нибудь подальше от запаха лекарств и дезинфекции.
– Дома у любовницы! – подвела итог Василиса Михайловна, бросив на меня торжествующий взгляд.
– Мужик с воза – кобыле легче! – отрезала Наташка. – Ир, пойди поговори с нашей кобы… Машуней, я хотела сказать. Предложила выдать ее замуж в течение месяца – не хочет. А вы, Василиса Михайловна, сидите! – заметив попытку Машуниной матери немедленно отправиться к дочери, заявила Наташка. – Машуня знает ваше негативное отношение к зятю. Вам что, хочется лишний раз заработать какой-нибудь нелестный титул?
Василиса Михайловна испуганно затрясла головой и с мольбой посмотрела на меня. Я медленно встала, повесила Наташкину куртку на место и направилась к Машуне.
Она усиленно делала вид, что плачет от лука, который нарезала к селедке еще час назад. Мне совсем не хотелось сообщать ей правду, поэтому я решила обойтись полуправдой:
– Маш, мне очень редко доводилось ошибаться. И это не мания величия. Тебе пока придется поверить мне на слово: Ренат очень любит вас с Алькой. Вы были и остались смыслом его жизни. Ты правильно делаешь, что жалеешь мужа. В самое ближайшее время я постараюсь доказать тебе все сказанное мной.
Машуня сквозь слезы смотрела на меня с надеждой. Много ли нам надо для утешения? Всего лишь чуть-чуть оживить ее слабый лучик.
– Да-да, – торопливо заговорила она. – Перед уходом Виктории у них с Ренатом была ссора. Неудобно признаваться, но я кое-что слышала. Эта девица все время требовала от него что-то, более того, сказала, что он может отсчитывать последние минуты своей жизни. Она точно ненормальная. Неужели действительно настолько в него влюблена?
– Ты не сказала об этом следователю, потому что боялась быть уличенной в подслушивании? Стыдилась Рената?
– В какой-то мере – да. Но в тот момент больше испугалась. Сначала за него, потом за себя. Плохо соображала. Подумала, что меня наверняка сочтут главной подозреваемой, поэтому, мол, я и пытаюсь спихнуть вину на соперницу. Если Ренат выживет, пусть все расскажет сам. Если не расскажет, значит, сам по уши влюбился в эту дрянь. Или очень жалеет. Только в случае его смерти я не стала бы молчать.
– О какой смерти ты говоришь? Он достаточно хорошо себя чувствует и уже наверняка в Москве.
В дверь осторожно просунулась Наташкина голова. Машуня этого не видела. Я изобразила лицом эсэмэску: «все O. K.». В ответ получила гримасу, приглашавшую немедленно присоединиться к коллективу, иначе коллектив присоединится к нам.
– Маш, давай не будем заставлять всех нервничать. Народ оголодал и может решиться на крайние меры.
Наташкина голова одобрительно кивнула и скрылась.
– Вообще мне хотелось с тобой поговорить. – Я вспомнила Василису Михайловну и невольно добавила: – Конфиденциально. А пока подумай, как нам обеспечить связь с внешним миром.
Громкие веселые голоса в холле, топот ног и Денькино счастливое повизгивание заставили меня взять последние слова назад. Не веря своим ушам, я настежь распахнула дверь в холл и увидела своего мужа с кувалдой в руках. Перед натиском собачьих лап он устоял, перед моим – нет. Бросившись ему на шею, капитально приложила его спиной к двери. Вместе с кувалдой.
– Здравствуйте… – только и успел выдавить он из себя.
– Бли-ин! Любовь зла. Теперь Ефимова от стенки не отскребешь… А я-то надеялась, что мы после обеда уедем. На следствие мне наплевать. Надо было бы – давно арестовали и поместили в человеческие условия, а то заточили здесь…
Наташка болтала и болтала, а я, пряча лицо, висела на муже, не давая ему высказать наболевшее. Первым делом то, что к нам невозможно прозвониться. Ну, о своем телефоне я, понятное дело, позаботилась заранее, оставив его дома. Борис позаботился о Наташкином. А вот почему молчат мобильники Марии и Рената?
– С вашего разрешения, я бы остался сегодня с ночевкой, – с трудом отрывая меня от своей груди и целуя в волосы, сообщил муж. – Была трудная ночь, не выспался.
– Ой, Ефимов, не стони! Не ты один! Тебе бы наши ночные приключения! Думаешь, твоя жена просто так на тебе повисла? Да она боится, что ты растаешь в тумане льдинкою, а ей здесь еще сутки «отдыхать».
– А почему у вас окно разбито?
– Проветривали, – огрызнулась Наташка.
Димка с подозрением взглянул на меня, и я изобразила на лице обиду. Он прижал меня к себе, щека у него была холодная и колючая, зато родная.
– Вы знаете, заехал к Ренату в больницу, но, к моему великому удивлению, он оттуда сбежал, оставив записку для следователя: «Никто не виноват».
– Получается, что он «самострел», – деловито заметила Наташка.
– «Саморез», – машинально поправила ее я. – Надеюсь, кровотечение в машине не откроется. Как-нибудь доедет.
– Откуда ты знаешь, что в машине? – с подозрением спросил Димка.
– А ты предполагаешь, что он в больничном халате и без денег чесанул пешком.
– Логично. Следователь сказал, что все могут быть свободны.
– Да мы и так были не очень заняты. Всё отдыхаем, отдыхаем… До одури. Дим, отпусти жену и садись к столу. Потом погуляем. По дому. На улице гулять надоело. Маш, ну что ты кухню караулишь, иди за отцом, пока очередной раз ноги не протянул. На сей раз от голода.
Это была замечательная трапеза. Все были в приподнятом настроении и вежливо шутили. Кроме Дмитрия Николаевича. Убедившись, что жена в целости и сохранности, а следовательно, исполнение домашних обязанностей ему в ближайшее время не грозит, он откровенно раззевался и вскоре откланялся. Я ему невольно позавидовала – саму потянуло в сон. Наташка меня несколько взбодрила, прошептав на ухо, что не намерена считаться с моим семейным положением и эту ночь будет ночевать в нашей с Димкой комнате.
Довольные супруги Гусевы отправились к себе, одарив меня на прощание любезным взглядом и плотно закрыв за собой дверь – от посторонних ушей. Им я тоже позавидовала. Задумчивая Машуня вертела чашку вокруг ее оси. Наташка сосредоточенно возила по столу загруженную крошками чайную ложку, ловко обходя все фантики от конфет.
– Мария, – старательно подавив зевок, тихо начала я, заставив ее вздрогнуть, – твои родители жили не очень дружно? Только говори правду.
Машуня немного помедлила с ответом.
– Да как вам сказать? Частенько ссорились, конечно. У мамы трудный характер, осложненный нервным расстройством. Она не упускала случая унизить отца и делала это с удовольствием. Но он совершенно беззлобный человек и быстро все прощал. У нее всегда наготове была угроза, что она заберет меня и уедет. Одно могу сказать – оба очень любили меня. В моем присутствии скандалов не устраивалось. А сейчас они живут душа в душу.
– Это потому, что свою злую душу мамочка за жизнь несколько порастрясла, – рассудительно заметила Наталья, и я слегка толканула ее под столом ногой. Подруга недовольно фыркнула.
– А что послужило причиной нервного расстройства Василисы Михайловны?
– Папа говорил, что гибель Ренаты. Они дружили с самого детства и относились друг к другу, как родные сестры. Даже наряды покупали одинаковые. А впоследствии дружили семьями. Только Рената и года с мужем не прожила – в сентябре расписались, а в июле она погибла в горах, да я, кажется, говорила об этом. У мамы хранится последняя совместная фотография – ее и Ренаты, датированная пятнадцатым июня тысяча девятьсот шестьдесят четвертого года. Я не знаю точно, какого числа произошла трагедия. Мама просто пометила – «за месяц до гибели Р.».
