Елена Логунова - Декамерон по-русски
– Му-у-у! – взревели мы с Зямой, пытаясь остановить нашу дорогую подружку в поступательном движении на тот свет, но Трошкина только широко распахнула глаза и пискнула:
– Ой!
В следующее мгновение сильный и ловкий тренер по фитнесу выдернул хрупкую фигурку Алки Крюгер из дверного проема, прямо в воздухе сложил ее пополам и четко припечатал попой к полу по левую сторону моего стула.
Шурочка даже не стала ждать команды! Поскуливая, она уже довольно ловко окрутила Трошкину и две вакантных ножки стула липкой лентой, и я почувствовала себя коронованной особой, восседающей на троне в окружении приближенных. Вот только дергались Зяма и Алка не синхронно, так что я наверняка не усидела бы на шатающемся троне, если бы не проклятый скотч.
– Шприц! – злобно сверкая глазками, прошипел Димчик.
Он переложил пистолет в левую руку, а освободившуюся правую протянул ассистентке.
– Это просто ужасно! – всхлипнула Шурочка.
Я была с ней вполне согласна.
И не только я!
– Кошмар-р-р! – возопил картавый голос с порога. – Тер-рибл! Я пр-росто в шоке!
Скоробогацкий, явно не ожидавший, что с не запланированным визитом придет еще кто-то, окаменел, и мне ужасно захотелось пнуть его – не в порядке мести, а просто для того, чтобы сдвинуть в сторону. За атлетической фигурой Шурочкиного личного тренера мне не было видно шокированного картавого.
Но Димчик мне помог.
– Ты-ы-ы! – проревел он, срываясь с места.
И тогда я увидела, что на пороге, растопырив крылышки и приоткрыв клюв, горделиво стоит наш «сын полка» – попугай Кортес. И вот говорите после этого, что животные не такие умные, как люди! Птичка-то не стала дожидаться, пока ее заграбастают и отправят на тот свет! Кортес выпорхнул в сад, и разогнавшийся Димчик выскочил следом за ним.
– Аыыэ-а! – не теряя ни секунды, потребовала я, обернувшись к Шурочке.
– Аыы-а! Аыы! – вторил мне Зяма.
– Аыы! – молила Трошкина.
Что в переводе с людоедского, разумеется, означало единодушный призыв «Развяжи нас, развяжи!». Но эта трусливая негодяйка – дурочка Шурочка – только попятилась от нас и, запнувшись о порожек, кособоко выпала в сад.
И вот тут началось настоящее шоу, причем разворачивалось оно одновременно на двух сценических площадках, так что кое-что я пропустила. Например, я не могла видеть, что происходит в саду, только слышала доносящиеся оттуда выразительные звуки – топот, шорохи, стуки, человеческие и нечеловеческие крики.
Судя по всему, наш крылатый друг носился по саду, а Скоробогацкий пытался, но не мог его поймать, и в ходе этой подвижной игры на свежем воздухе оба ее активных участника ругались так, что прочувствованный русский мат доносился до публики в домике со стереоэффектом и в синхронном переводе на как минимум три языка! Шурочка только нервно взвизгивала, периодически благонравно, как эфирная глушилка, накрывая своим писком особенно сочные нецензурные пассажи.
Деревья, кусты, кротовьи норы и притаившиеся в траве средневековые орудия труда играли свою партизанскую роль молча, но добросовестно, сильно затрудняя передвижение попугаичьего преследователя и таким образом явно выступая на нашей с Кортесом стороне. Не менее половины ругательств Димчика было адресовано флоре, фауне и садовому инвентарю!
Тем временем представление из серии «В мире животных» происходило и в домике, где мычала, рычала и ухала классическая тройка «лебедь, рак и щука», запряженная в антикварный венский стул. Я не вполне поняла, кто куда полз. Я-то тянулась в комнату, откуда Шурочка вынесла шприц, потому что там могли найтись ножницы, скальпель, нож – хоть что-нибудь режущее, способное освободить нас от пут. Трошкина рвалась в неопределенном направлении – просто на волю, но всех победил Зяма, который зачем-то стремился в сад.
Мне это казалось полной глупостью, так как выбранный братцем курс только приближал нас к вооруженному Димчику с его пистолетом и шприцем. Но что я могла поделать? Зямка – парень рослый и накачанный, он один весит больше, чем мы с Трошкиной вдвоем, так что свернуть его с гибельного пути я, увы, не могла!
Разумеется, он заблудился и пришел не на теть-Манин хутор, а в какое-то другое место. Осознав это, Всеволод Полонский не только не удивился, но даже почувствовал странную гордость от того, что в споре с Мишкой он оказался прав. Сказал «не найду дорогу» – и не нашел!
Тем не менее для очистки совести Сева все-таки прошел из конца в конец наиболее широкую улицу, все больше убеждаясь, что теть-Маниным вином тут и не пахнет. В полузаброшенном дачном поселке, пережившем пору расцвета одновременно с советской властью, пахло прелыми листьями, гнилыми яблоками и грибами.
С полчаса поплутав по темным улочкам среди необитаемых домишек, Сева поставил на землю ведра с неликвидными яблоками и присел на покосившуюся деревянную лавочку, рассохшуюся и густо ощетинившуюся потенциальными занозами.
Тяжко вздохнув, Сева вынул из кармана перочинный ножик и с его помощью принялся неторопливо и аккуратно, как учила заботливая интеллигентная мама, кушать румяное яблоко, предварительно потерев его о штаны. Возвращаться назад с полными ведрами было бы тяжело, а оставлять пуд прекрасных фруктов неизвестно кому не хотелось. К счастью, Сева любил яблоки. Хотя на шестнадцать кило «Дилишеса» его любви могло и не хватить.
– Вот придурок, а? – с тихой ненавистью прошептал физрук Барышников коллеге Филеву, совершенно правильно истолковав Севины затяжные блуждания по поселку и последовавший привал с вегетарианским ужином. – Он заблудился!
– Я говорил, надо спокойно ждать у ворот! – сердито ответил ему физрук Филев. – А ты «к источнику пойдем, к источнику!» Ну и где тот источник? Это что за дыра?
– Может быть, это трудовой лагерь Университета имени Патриса Лумумбы? – почесал в забритом затылке Барышников. – Они тоже где-то в этом районе.
– Темно, как у негра в заднице! – по-своему помянул соплеменников Патриса Лумумбы рассерженный Филев. – На кой черт мы сюда приперлись?
– Витя, ты ж сам говорил – ребята носят мало, надо самим тропу разведать! – обиделся Барышников.
– Разведали! – фыркнул Филев и чиркнул спичкой, чтобы зажечь сигарету.
И Барышников ничего ему на это не сказал, хотя всю дорогу шпынял, как маленького, требуя не топать, не сопеть, не шуршать и не курить – короче, не делать ничего такого, что могло бы выдать их присутствие придурку с ведрами. Ясно было, что таиться уже не стоит, потому как заблудшего придурка предстоит провожать обратно в лагерь.
– Пошли, – затянувшись сигаретой, досадливо сказал Филев и первым вышел из тени полуразвалившейся поленницы под звездный свет.
Сева Полонский, со вкусом хрумкая четвертым по счету яблоком, за производимыми при этом громкими звуками приближающихся шагов не заметил. Внезапно услышав откровенно издевательское «Приятного аппетита!» и тут же ощутив на своем плече чью-то тяжелую длань, Всеволод ужаснулся. Вообразив, что до него все-таки дотянулась рука закона, он уронил надкусанное яблоко и горячо произнес:
– Клянусь, это не я!
– А это не мы! – басовито заржал физрук Барышников.
– Слышь, милый! – без тени ласки позвал Севу физрук Филев. – Мы за тобой целый час шли, как доверчивые поляки за коварным Сусаниным. У тебя что, топографический идиотизм?
– Андрей Андреич! – узнав родной начальственный бас, обрадовался Сева.
Он даже с лавочки вскочил – разве что обниматься не полез.
– А я думал, что это…
– А мы думали, что то! – подхватил недобрый весельчак Барышников. – Короче, парень! Где источник живительной влаги?
– Не знаю, – признался Сева, легко догадавшись, о какой бодрящей жидкости идет речь. – Кажется, я действительно заблудился… Хотя шел как надо было: все прямо и прямо до первого поворота направо…
– Все прямо, прямо и направо? – повторил физрук Барышников, вспоминая маршрут. – Точно, так и шли. Так, может, это все-таки то самое место?
Он с новой надеждой взглянул на Севу.
– Ну, не знаю, – промямлил тот, не желая огорчать начальство категорическим отрицанием.
– А я знаю! – решительно сказал Барышников. – Я знаю верные приметы, по которым в нашей стране всегда можно найти источник живительной влаги. Во-первых, где спиртное, там и жизнь. Есть в этой забытой богом дыре какая-то жизнь?
Все трое замолчали и прислушались. В некотором отдалении пугающе завыла собака, что по приметам больше напоминало о смерти, чем о жизни, и тем не менее взбодрило искателей винного источника.
– Туда! – уверенно постановил Барышников и подхватил под локоть Полонского, который, в свою очередь, подхватил с земли вверенные его попечению ведра.
Погромыхивая тарой и роняя на дорогу выпрыгивающие из трясущихся ведер яблоки, троица побежала на звук тоскливой собачьей рулады.
– Где спиртное – там жизнь! А где жизнь – там шум! – философствовал на бегу физрук Барышников.
