Галина Куликова - Если вы не влюблены
Итак, впереди была нелегкая работа по безопасному изъятию и продаже ценных рисунков. Но трудности Наумкина не пугали – он был полон энергии и очень сильно хотел денег.
* * *Тем не менее осуществить свои грандиозные планы Наумкину удалось не сразу – жизнь внесла в них свои, весьма суровые коррективы. Первые два пункта Борис Леонидович выполнил прямо на следующий день и с легкостью. Как он и предполагал, рисунки нигде не числились, волшебным образом просочившись сквозь довольно строгое учетное сито. Правда, в одной из описей значилось «№ 1053, Гербарий Л. Батуриной, альбом розовый». Но, к радости Наумкина, в соседней графе «Отметки» зеленой шариковой ручкой сделана запись: «Уничтожен по акту 31/12 от 24.06.1963 г. как не представляющий художественной и научной ценности» и стояла чья-то корявая подпись. То есть официально альбом перестал существовать более сорока лет назад. Но списать – списали, а уничтожить поленились либо забыли. Слава советской халатности и разгильдяйству! Ведь вместе с гербарием навсегда пропали бы и рисунки.
Именно поэтому Борис Леонидович с превеликими осторожностями унес домой весь альбом – уничтожен так уничтожен, зачем же следы оставлять. Не дай Бог, неожиданно всплывет какая-нибудь опасная информация – так вот, извольте, официальная запись есть. Не придерешься.
В тот вечер Наумкин просто сидел и любовался своей добычей. Рисунки в самом деле были чудесны – подобного исполнения ему в жизни видеть не приходилось, хотя Борис Леонидович всегда считался ценителем и неплохим знатоком живописи. Неизвестный художник виртуозно владел техникой, позволявшей предметам на бумаге выглядеть практически живыми. Тут выяснилась еще одна интересная подробность, о которой в письмах Батурина не было ни слова. Рисунки были парными, то есть каждый из цветков, которых оказалось три, был нарисован вторично, в зеркальном отражении. Причем настолько точно, как будто это отражение было естественным.
Только вот, к величайшему огорчению Наумкина, ни на лицевой стороне, ни на обороте не было подписи художника или хотя бы его инициалов. Ничего, что могло бы поведать, кто же был автором этих маленьких шедевров.
Итак, выяснить имя художника, если это вообще возможно, было теперь самым главным. После этого можно начинать поиски покупателя.
* * *А через два дня после обнаружения заветных рисунков случилось нечто невероятное. На город обрушилась жесточайшая гроза. Казалось, Господь не на шутку прогневался за что-то на жителей Ордынска, и теперь метал в них такие громы и молнии, каких в здешних местах не помнили даже старожилы. Ураганный ветер валил деревья и поднимал в воздух парковые скамейки. Когда вечером Наумкин вернулся из музея, он с ужасом обнаружил на месте своего дома груду развалин. Хлипкая хибара не выдержала натиска стихии и рухнула, словно карточный домик, погребя под своими обломками все нехитрые атрибуты холостяцкой жизни Бориса Леонидовича. Этот домик он купил сразу же после бегства из Питера на деньги, вырученные от продажи городской квартиры. Домик стоял на самой окраине Ордынска, в глухом, пустынном, малонаселенном переулке, застроенном такими же деревенскими домами, отстоящими друг от друга на весьма приличное расстояние. Местный стройкомплекс еще не дотянул сюда свои хищные лапы, ограничиваясь пока центральными районами, и Наумкину очень понравилась здешняя тишина, нарушаемая разве что петушиными криками, и почти патриархальная идиллия. До работы при этом, в сущности, было недалеко – минут тридцать—сорок автобусом, полупустом в любое время суток. Последние несколько лет ходили упорные слухи, что на этом месте будут строить новый микрорайон и огромный деловой центр. В ожидании перемен местные жители хотя и продолжали здесь существовать, но как бы по инерции. Во всяком случае, ремонтировать дома и чинить заборы перестали – вдруг завтра переезжать надо будет? Примерно так же рассуждал и Борис Леонидович…
Теперь же, стоя на развалинах своего бывшего жилища, он сто раз перекрестился в душе, благодаря Бога за то, что тот надоумил его носить бесценные рисунки с собой. Пользуясь их малым размером, Наумкин сложил картинки в плотный конверт и засунул во внутренний карман пиджака. Здесь же хранилось и письмо Батурина дочери, в котором тот поведал историю появления рисунков.
Следующие несколько недель Борис Леонидович занимался поисками нового жилья и организацией своего нового быта, так как остался не только без крыши над головой, но и без многих необходимых вещей. Денег у Наумкина не было уже давно, накоплений, которые можно было использовать для покупки нового дома – тем более. Жилище свое он, естественно, никогда не страховал, так что теперь приходилось рассчитывать лишь на гуманность городских властей. Но те не слишком торопились прийти на помощь, объясняя это тем, что пострадавших от урагана много, и средств в городской казне на всех не хватает. Музей выделил своему ценному работнику немного денег на первое время, но это и все. В общем, помыкавшись между койкой в рабочем общежитии и раскладушками в домах сердобольных сослуживцев, Наумкин поначалу совсем отчаялся. Однако вскоре он снова вспомнил про свою драгоценную находку и сразу же сообразил, что выход у него все же есть, и весьма неплохой. Рисунки! Ведь это живые деньги. Надо только с умом распорядиться таким замечательным ресурсом.
Неплохой домик на окраине города вполне можно было купить за десять—пятнадцать тысяч долларов. За такие, а, если повезет, и гораздо большие деньги вполне можно попробовать сбыть хотя бы одну пару рисунков. Хотя он пока и не знал подлинной их стоимости, но старый итальянский мастер – это в любом случае серьезно. Вокруг полно не слишком щепетильных, но состоятельных любителей, которые легко могут заинтересоваться сделкой. В доказательство подлинности он может предоставить письма. Бумага, конверты – такое сложно подделать. В конце концов, подумал Наумкин, приобретение ценностей с рук всегда сопряжено с риском. Зато, в случае удачи, покупатель не останется в накладе. Где, скажите, на каком аукционе, в каком салоне они смогут с ходу и недорого купить старых итальянцев? А захотят экспертизу – Бога ради, только уже без него.
Оставался вопрос – кому предложить? Кто может стать первым покупателем отрытого Наумкиным сокровища? Кроме платежеспособности это должен быть человек, который умеет хранить секреты, который не побежит тут же хвастаться приобретением. И уж тем более – не откроет имени продавца. Немного пораскинув мозгами, Борис Леонидович решил, что такого человека он знает.
Дело в том, за годы, проведенные в Ордынске, Наумкин стал своего рода экспертом местного рынка художественных ценностей, чему немало поспособствовали его питерское «происхождение» и служба в музее.
Иногда его приглашали в оценочные комиссии, иногда – для несложной экспертизы. Не один раз он выступал посредником в небольших сделках, но чаще всего – помогал местной элите в формировании их личных коллекций. Нельзя сказать, что Борис Леонидович был таким уж крупным специалистом, но на безрыбье, как известно, и рак рыба. Так что на захолустном местном фоне Наумкин выглядел изрядной величиной.
По большей части подобная деятельность значительных дивидендов Наумкину не приносила, поскольку деловая жилка отсутствовала у него напрочь. Зато он был человеком эрудированным, начитанным и действительно неплохо знал свое дело. Поэтому так называемая неформальная деятельность по большей части доставляла ему исключительно эстетическое удовольствие, да и просто скрашивала его унылое провинциальное существование.
Иногда ему удавалось отговорить какого-нибудь старичка или старушку безвозмездно сдать в музей семейную реликвию – старинный фарфор, икону, столовое серебро, царские ордена, дуэльные пистолеты. Он направлял наивных к нужным людям, которые, как он знал, очень интересовались подобными вещами и сами просили Наумкина о содействии. Как правило, все оставались довольны – старики тем, что нежданно получили хорошие деньги, клиенты – что приобрели очередной экспонат для своего домашнего собрания ценностей. В музее, по счастью, о таких проделках не догадывались.
Обычно Борис Леонидович за подобные услуги денег не просил, но покупатели, если были довольны сделкой, сами платили ему, сколько считали нужным. В общем, это была его теневая, несколько сомнительная, зато почти альтруистическая деятельность. С точки зрения крупных игроков антикварного рынка это, наверное, выглядело полной глупостью. Но Наумкин по этому поводу сильно не горевал – всю жизнь порядочность боролась в нем с корыстолюбием и чаще побеждала.
Однако в случае с рисунками все оказалось иначе. Искушение было уж слишком велико, да и прозябать в бедности, честно говоря, надоело. Вон, кругом воруют, и ничего. А он взял даже не чужое – вообще бесхозное, и даже, формально, не существующее, уничтоженное.
