Галина Куликова - Если вы не влюблены
Проведя несколько дней в метаниях, Наумкин решил, наконец, остановиться и спокойно проанализировать сложившуюся ситуацию. Последние события отняли у него слишком много сил и нервов. Он чувствовал себя разбитым и опустошенным. Теперь надо было восстановиться, а заодно решить, что делать дальше. Все-таки два рисунка у него пока что остались.
Единственной и главной задачей по-прежнему оставалось установление их автора. Интуиция подсказывала – надо искать, причем искать быстро. Пока еще не поздно, пока два маленьких шедевра еще принадлежат ему.
И Наумкин переквалифицировался в сыщика-любителя. Начал он с того, что проштудировал всю доступную ему справочную литературу по живописи. Однако ресурсы библиотек города и местных частных собраний быстро иссякли. Тогда он решил взять внеочередной отпуск и поехать в Питер, а потом, если потребуется, в Москву – искать следы рисунков в специализированных книгохранилищах и архивах. Еще он надеялся по возможности получить консультацию у кого-нибудь из крупных столичных специалистов. Со всеми, разумеется, необходимыми предосторожностями. Для этого Наумкин заранее запасся фотографиями, которые собственноручно сделал с рисунков, запечатлев также крупным планом и отдельные их фрагменты.
Иван Никодимович Пыреев, директор музея, очень не хотел отпускать ценного сотрудника в самый разгар туристического сезона – водить экскурсии и без того особо было некому. Но Наумкин проявил в этом деле непоколебимую твердость, сославшись на то, что со здоровьем в последнее время совсем плохо и что необходимо срочное обследование в одной из столичных клиник. Пыреев сдался, и Борис Леонидович тут же отбыл в северную столицу.
В Питере Наумкин задержался на неделю, к концу которой совершенно обалдел от гигантского объема дополнительных знаний, приобретенных им в бесчисленных городских библиотеках и музеях. К несчастью, вся полученная им информация оказалась совершенно бесполезной и ни на шаг не приблизила его к разгадке тайны рисунков.
Тогда Наумкин двинулся в Москву. Но и здесь поиски вскоре зашли в тупик. Борис Леонидович проштудировал, кажется, почти всю существующую в стране литературу о западноевропейском рисунке 14–18 веков, или, во всяком случае, большую ее часть. Горизонты его искусствоведческих познаний расширились чрезвычайно. Сейчас он мог бы свободно читать студентам лекции об истории рисунка, развитии графических приемов, разнообразии и выразительных возможностях различных техник рисунка, о приверженности отдельных эпох и периодов к определенным технологическим рецептам.
Теперь он мог квалифицированно порассуждать об особенностях развития рисунка в разные периоды итальянского Возрождения, в частности, почему во второй половине кватроченто их заметно меньше, чем в начале чинквеченто. Мог профессионально посетовать на то, что слишком мало работ сохранилось от первой половины кватроченто и треченто и много интересного рассказать о венецианской школе и флорентийском маньеризме, о графическом наследии великих Микеланджело и Рафаэля. О чудесных рисунках менее известных неискушенной публике мастеров, таких как Пизанелло, Андреа дель Сарто, Франческо Граначчи…
Но при всем при этом Наумкин не мог самого главного – назвать фамилию автора рисунков, которые он нашел в старинном архиве, присвоил и собирался продать. А продавать такой товар, не зная имени художника, безумно рискованно. Вдруг это настоящий шедевр, работа кого-нибудь из знаменитых? Прозеваешь такой важный момент, продешевишь и будешь потом всю жизнь волосы на себе рвать.
Ах, если бы он нашел упоминание об этих итальянских цветочках в чьей-нибудь монографии! Если бы наткнулся на репродукцию или хотя бы их описание в каком-нибудь каталоге или альбоме, да где угодно! Но нет, трехнедельный отпуск Бориса Леонидовича подходил к концу, а ни одной, даже самой маленькой зацепки у него по-прежнему не было.
Наверное, экспертиза могла бы решить все вопросы, однако и здесь было множество подводных камней. После случая с Заречным Борис Леонидович старался быть очень осторожным, поэтому боялся обращаться по такому деликатному вопросу к незнакомым людям. А среди его знакомых, к нынешнему моменту, к сожалению, немногочисленных, нужных специалистов не было. Несколько раз Наумкин все же пытался получить консультацию у разных научных работников, однако все его хитро построенные расспросы обязательно заканчивались просьбой показать всю работу или хотя бы ее фрагмент, пусть даже и в виде фотокопии. И хотя снимки у Наумкина были, показать их специалистам он так и не отважился.
Так или иначе, но отпуск заканчивался, а дело не сдвинулось с мертвой точки. До возвращения домой оставалось всего три дня.
* * *– Борис, ты ли это? – неуверенно окликнул Наумкина какой-то длинный и тощий мужчина в шляпе. Глубокий низкий голос показался Борису Леонидовичу знакомым, да и сам мужик смутно напоминал кого-то, но кого именно, Наумкин никак не мог вспомнить.
Дело происходило на платформе станции метро «Алексеевская», откуда Наумкин начинал свои ежедневные рабочие поездки по музеям и библиотекам. Встретить посреди Москвы знакомого практически невероятно, поэтому Борис Леонидович решил, что мужчина в шляпе попросту обознался. Вежливо улыбнувшись, Наумкин отправился было дальше, но тощий крепко схватил его за рукав.
– Боря! – уже твердо воскликнул он. – Это же я, Виктор Селиванов! Витька!
И тут, наконец, Борис Леонидович сообразил, кто перед ним.
Последний раз они виделись лет двадцать тому назад на встрече однокурсников. Подумать только – пять веселых студенческих лет в Ленинградском университете, а потом еще восемь – в одном научном отделе музея. Они тогда были приятелями – сколько выпито вместе, сколько пережито всяких приключений. Затем жизнь раскидала их, Селиванов женился и переехал в столицу, Наумкин остался в Питере, а потом и вовсе перебрался в провинцию.
И вот – такая нежданная встреча. Мужчины неловко обнялись, стали, как водится, хлопать друг друга по плечам и возбужденно говорить, перебивая друг друга и радостно улыбаясь. Затем, выбравшись из сутолоки метро, уселись в ближайшем кафе и принялись с энтузиазмом заполнять образовавшийся в их отношениях вакуум. Каждому из них хотелось узнать о приятеле как можно больше, рассказать о своем житье-бытье, а заодно предаться сентиментальным воспоминаниям. Так они просидели до позднего вечера, беседуя обо всем на свете, заодно вспоминая общих друзей и былые подвиги.
Расстались они уже за полночь. Ехать в такое позднее время в гости Наумкин отказался, однако приятели обменялись адресами-телефонами и договорились непременно встретиться еще раз до отъезда Бориса Леонидовича домой.
Хотя целый день поисков был вычеркнут из очень плотного рабочего графика, Борис Леонидович возвратился в свой номер в прекрасном настроении. Дело было не только в том, что он встретил давнего друга, и уж тем более не в количестве выпитого ими спиртного. Просто Селиванов, сам того не ведая, подарил Борису Леонидовичу замечательную информацию. Теперь у Наумкина появился шанс – крохотный, призрачный, но шанс получить необходимую консультацию, причем бесплатно и практически безопасно. Это было настоящим чудом, наградой за его долготерпение. Борис Леонидович возбужденно побегал вдоль своего гостиничного ложа, чуть фальшиво напевая «кто весел, то смеется, кто хочет, тот добьется, кто ищет, тот всегда найдет!».
Спать не хотелось абсолютно, поэтому он сел читать взятый в дорогу детектив. Но алкоголь все-таки сказал свое веское слово – через час Наумкин уже мирно похрапывал в кресле, уронив книгу на пол и счастливо улыбаясь во сне.
А уже ранним утром он спешно выехал обратно в Питер, ибо именно там надеялся теперь найти ключ к разгадке всей этой затянувшейся криминально-искусствоведческой головоломки.
* * *– Борька, милый, я просто глазам не верю! Ведь и не ждала уже… Господи, я же искала тебя, а ребята мне сказали, что ты в какую-то деревню уехал, и адреса не оставил. Да проходи скорее, а то мне все кажется, что ты постоишь-постоишь в дверях, и исчезнешь, как мираж!
Борис Леонидович, ухваченный за руку, переступил, наконец, порог, и вошел в квартиру.
О том, что Оля Бекасова, староста их группы и его давняя большая любовь, по-прежнему живет и работает в Питере, Наумкину рассказал Селиванов.
– Ты Ольгу свою давно видел? – поинтересовался во время их вчерашних посиделок Виктор.
Борис Леонидович стыдливо отвел глаза в сторону.
– Да с тех пор, как мы расстались, не видел. Как отрезало тогда. А после, мне сказали, она в свой Благовещенск уехала. Родила непонятно от кого, стала экскурсоводом в музее. В общем, потерял я ее из вида. И вообще потерял.
Наумкин замолчал, задумчиво уставившись куда-то в окно.
– Ну, ладно, не грусти, – не дал затянуться молчанию Селиванов. – Если хочешь, могу тебе помочь. В смысле – дам ее координаты. Хотя, честно говоря, ты этого явно не заслуживаешь. Кто-то ему сказал… Побольше слушай всякую чушь! Теперь внимай, несостоявшийся муж. Информация полная и объективная – я в прошлом году с семьей был в нашем Петрограде-Ленинграде, с ребятами встречался, кто еще там живет. Ну, и с Олей, само собой. Тебя вот вспоминали, даже хотели в розыск объявить.
