Людмила Милевская - Любовники чертовой бабушки

— Все вы мужчины такие, — пискнула я, — одни дела у вас на уме, только работа. А что при этом должны чувствовать бедные одинокие женщины, вам наплевать.

Коля с иронией взглянул на меня и возразил, очень туманно:

— Уж я-то знаю, что должны чувствовать женщины, но, как правило, они этого почему-то не чувствуют. Лучше скажи, зачем ты отравила агента?

Слезы мигом улетучились из моих глаз.

— Какого агента? — испуганно вскрикнула я.

— Нашего Мишку Крохина.

— Мишку Крохина?! Да я знать его не знаю и в глаза никогда не видывала.

— А это кто, по-твоему? — спросил Коля и показал цветную фотографию моего французского поклонника, блондина Андре.

— Вот здесь могу быть вам очень полезна, — немедленно оживилась я, — об этом кое-что знаю. Это Казанова из клуба «Парти дэ плэзир». Зовут его Андре. По нему сходят с ума все девушки, а он сохнет по мне, как это ни удивительно. Но при чем тут ваш Мишка Крохин?

— Мишка Крохин и есть Андре, — процедил сквозь зубы полковник Коля и зло спросил:

— Зачем ты его отравила? Парень в реанимации!

— Что?! Так плох?! — искренне поразилась я.

Честное слово, никак не рассчитывала на такой сильный эффект.

— Плох? Неизвестно еще, будет ли Миша жить.

— Я не виновата. Вовсе не собиралась его травить, всего лишь хотела, чтобы он поспал, пока я смотаюсь в Польшу. Этот Миша ходил за мной по пятам. И вообще, ничего не понимаю! Если он ваш агент, зачем тогда вы советовали насыпать ему тех таблеток?

«Черт! Кажется, проболталась!»

Мне было приказано растворить в кофе всего одну таблетку, но там почему-то целых пять оказалось. Не выбрасывать же остальные, вот я все и растворила из бережливости. А во всем виноват мой немецкий предок — дед отца по материнской линии. Своей бережливостью он на всякие гадости так меня и толкает. Спрашивается, зачем русскому человеку его немецкая бережливость? Что немцу благо, то русскому смерть. Вот бедный Крохин Андре теперь и страдает через этого немца. Кстати, от меня не одна лишь беда. Все обманутые этим Крохиным женщины (наверняка их немало!) умерли бы от счастья, узнай, что я сделала с их красавчиком.

Коля тем временем строго спросил:

— Кто тебе посоветовал насыпать Мише таблеток?

— Даже не знаю, как и сказать, — растерянно промямлила я. — Мы общались по телефону, но голос его я сразу узнала. Может, это был и не он, но голос точь-в-точь, как у твоего лучшего друга.

Коля насторожился:

— О каком друге ты говоришь?

Я удивилась:

— Ну, как же, о приятном мужчине с сигарой, который все время меня хвалил, выдавая задания.

О полученных деньгах я решила не вспоминать.

Жаль, что вы не можете видеть, как вытянулось лицо полковника Коли — редкое зрелище. Думаю, с такими талантами он мог бы иметь успех в цирке и на эстраде.

Сообразив, что не дождусь понимания, я пошла в наступление:

— Ну, не знаю, Коля, ты бросил меня одну, во Франции, на чужбине, я так страдала, а тут еще этот стул.

— Какой стул, черт возьми?! — ни с того, ни с сего взъерепенился Коля.

Кажется, ничего ему грубого не сказала — он же полез в бутылку. Пришлось снова пустить слезу.

— Согласна, совершенно дурацкий стул, на старомодных дурацких ножках, — горько всхлипнула я и свирепо добавила:

— Век бы его не видать!

Коля перестал почему-то сердиться.

— Дурацкий стул на старомодных ножках, — рассеянно повторил он, усиленно размышляя. — А как ты вообще попала в Париж? — вдруг спросил Коля.

Я так и подпрыгнула.

— Как я попала в Париж?! Ты меня еще спрашиваешь?! — завопила я значительно громче Марыси Сташевской (уж пусть она не обижается). — Посылаешь ко мне своих лучших друзей, они силой вывозят меня из России в Париж…

— Представляю, как ты упиралась, — издевательски посочувствовал Коля.

— Да, упиралась! Потому что в Питере у меня есть дела! У меня на руках бабуля! Всю жизнь! Она хуже ребенка! Надолго ее нельзя одну оставлять! Она обязательно в кого-нибудь влюбится! Ты знаешь, сколько у нее любовников?

"Господи! Что я мелю?!

Чистую правду! Бабуле везет в любви на девятом десятке, а я одинока в свои двадцать пять!"

Мне стало горько, и я заплакала.

— Если бы не этот твой труп, я бы вообще сейчас была дома и горя не знала бы, — всхлипывая, пропищала я.

Коля поразился:

— Так труп, выходит, был мой?!

— Один мой, а второй твой.

— Как же это ты так поделила? — спросил Коля, глядя на меня без сочувствия.

— Очень просто. Первый появился до тебя, значит, он мой. А второй появился при твоем участии.

— Что ты имеешь в виду?

Пришлось возмутиться — плакать было глупо и бесполезно.

— Как это что?! — завопила я. — Если бы ты не взялся мне помогать, я бы не помчалась к Ганусе, а следовательно, незнакомец туда бы не позвонил и я не пошла бы к нему на встречу. Он, думаю, тоже из контрразведки. Надеюсь, ты его похоронил?

Не дожидаясь ответа, я с пылом продолжила:

— Между прочим, я жизнью своей рисковала, чтобы выполнять все те задания, за которые так хвалил меня твой лучший друг.

Коля переменился в лице. Из сочувствия я попросила:

— Коль, ты не волнуйся, а лучше будь со мной откровенным.

— Почему это я должен быть с тобой откровенным? — изумился он.

— Потому что в противном случае ничего от меня не узнаешь! — категорично отрезала я и добавила:

— Хоть режь меня, хоть ешь меня!

Моя речь произвела впечатление на Колю. Он заверил:

— Хорошо, буду с тобой откровенен.

— Давай, — согласилась я. — Кто этот мужчина, который сидел у бассейна в Париже?

— Не знаю.

— Как это не знаешь? Такая откровенность мне не нужна. Если ты не знаешь своих сотрудников, тогда у вас настоящий бардак, а не контрразведка! Все, я больше не могу! Извини, нет времени слушать твое вранье. Бабушка Франя уже заждалась меня, а я тут сижу, своим отсутствием любимую родственницу расстраиваю.

Я решительно вскочила с дивана, делая вид, что собираюсь уйти. Коля взвыл:

— Это черт знает что! Совершенно невозможно работать!

— Ах, так мы работаем! — вернулась я на диван. — Вот ты и проболтался! Тьфу!

Я презрительно сплюнула и испепелила взглядом полковника Колю. Он хоть и полковник, но почему-то поежился.

— Выходит, Тонкий не твой лучший друг? — прозрела я, содрогаясь.

Колины брови выгнулись:

— Тонкий? Это тот, с которым ты села в самолет, летящий в Париж?

— Да, длинный и тонкий мужик. Он, выходит, не твой друг?

— Нет, — грустно признался Коля.

— И мужик у бассейна?

— И он.

— И тот, что с волосатым ртом и сигарой, тоже не твой лучший друг?

— г-Муза, если честно, я совсем не понимаю, о ком идет речь.

Ну как тут не вскипеть? Я вскипела:

— А вот и врешь! Признавайтесь, зачем вы устроили дурацкое похищение?

— Что ты имеешь в виду? — упавшим голосом поинтересовался Коля.

— Самолет, конечно! Ой, мамочка! Каких неприятностей я натерпелась со стулом! Хочу знать, по чьей вине! Только не говори мне, что снова не знаешь! Между прочим, я тоже могу сослаться на отсутствие информации, — пригрозила я, понимая, что нужна им позарез, иначе не стал бы возиться со мной аж целый полковник.

— Из самолета ты была похищена террористами, — со вздохом признался Коля.

— Из-под чьего носа они меня выдернули? На кого работает Тонкий?! — взвизгнула я.

— На американскую разведку.

Ну как тут не присвистнуть? Я присвистнула:

— Фью! Кто же подложил мне такую свинью?

— Казимеж, — понурившись, сказал Коля. Меня как обухом по голове хватили.

— Казимеж?! — спросила я, окончательно разуверившись в мужчинах. — И этот меня не любил? Немедленно говори, на кого он работал?

Коля меня успокоил:

— На себя. Казимеж был гениальным ученым. Многим хотелось его заполучить. Но он был честным, порядочным человеком. Открытие, которое сделал Казимеж, оказалось опасным для человечества. Узнав об этом, он бросил свой дом, работу и скрылся. С тех пор его стали разыскивать.

Глава 41

Я вспомнила, как сидели мы с Казимежем в Быдгоще на берегу реки Брды. Недели не прошло со дня нашего знакомства, как Казимеж превратился в вечно извергающийся вулкан, я — в его расплавленную лаву. Наши тела, сотрясаемые ураганом любви, не могли разъединиться, притянутые друг к другу словно к магниту. Так продолжалось несколько дней. Когда выяснилось, что нас качает от истощения, Казимеж решил прогуляться.

— Это отвлекает, — сказал он. Мы долго бродили по городу, высокими мыслями отвлекая себя от низменных страстей и желаний, и добрели до Брды. Сидя на берегу реки, мы, объятые пламенем горящих сердец, как могли, боролись с любовью. Казимеж боролся сильнее меня. Да это и правильно, он же мужчина. Поэтому мне оставалось лишь слушать и вставлять комментарии.

Всем известно: если собеседник показался вам умным, значит, он культурно молчал, а вы говорили. Именно по этой причине Казимеж проникался ко мне все большей и большей симпатией. Разумеется, как к собеседнику и человеку — как женщина я сразу его сразила. Господи! Спасибо, что ты создаешь не только косоглазых, косолапых и шепелявых женщин, но и мужчин, которые соглашаются их обожать. Причем добровольно, без особенных принуждений.