Марвин Кей - Шерлок Холмс. Новые заметки доктора Ватсона
— Это обоснованная цена ввиду раритета этого труда и потенциальной ценности содержимого. — Холмс говорил с присущей ему отрешенностью и тем не менее не смог скрыть своего удовлетворения моим изумленным видом. Несмотря на то, что он предпочел бы считать себя интеллектуалом, безупречно работающей счетной машиной, лишенной эмоций, мой друг был отнюдь не лишен человеческого тщеславия.
— На какой труд вы намекаете? — спросил я, тщетно надеясь его смутить.
— На жуткий шедевр Людвига Принна «Мистерии червя», — без колебаний ответил он. — Вы долго и настойчиво старались сбить цену Чарнвуда, но старик настоял на двадцати пяти гинеях.
Я еще больше изумился.
— В самом деле, Холмс, в более легковерные времена демонстрация такой прозорливости могла бы привести вас на кол.
— Нонсенс, мой дорогой доктор! Это просто наблюдение. Несколько минут назад вы вошли с каким-то свертком, размер и форма которого свидетельствовали о недавней покупке книги. Свежая грязь на ваших туфлях и мокрое пальто означают, что вы шли домой пешком. На пути к нашему дому есть два книжных магазина, и только магазин Чарнвуда на Мэрилебон-роуд еще открыт в это время. Этот магазин специализируется на антикварных, очень редких книгах. А не так давно, Ватсон, вы озвучили свою теорию, что некоторые древние труды по оккультизму, кладезь позабытых и запретных знаний, хранят рецепты мощных тонизирующих средств, неизвестных современной медицине. Среди всякого непотребства, оскверняющего страницы «Некрономикона» Абдула Альхазреда, а также среди печально известных «Мифов вампиров» Конта д’Эрле или в этом ужасном «Летающем во тьме», возможно, удастся обнаружить состав средства от воспаления мозга, по крайней мере, вы это допускаете. Однако у Альхазреда нет лекарства от вашего безнадежного оптимизма.
— Есть причина полагать… — немного раздраженно начал я.
— Я готов допустить вероятную возможность, — невозмутимо перебил он меня и продолжил излагать свои умозаключения. — Из упомянутых мною работ две — «Некрономикон» и «Летающий во тьме» — фактически недоступны. «Мифы вампиров», даже если бы и имелись в наличии, то за них, несомненно, заломили бы ту еще цену. Из всего этого я сделал вывод, что речь идет о «Мистерии червя».
— Абсолютно верно, но это не объясняет…
— Однако вы не смогли договориться о цене, — вяло продолжил Холмс. — Ваш хмурый и озабоченный вид наводит на мысль, что вы безуспешно пытаетесь радоваться этому приобретению. За последнюю четверть часа вы дважды доставали из кармана кошелек, рассматривали, глубоко вздыхали и снова его убирали. Ясно, что причина вашей неуверенности из области финансов. Вы вполне можете заплатить целых двадцать пять гиней за труд, который считаете полезным в профессиональном отношении, но не более. Стоимость этой гротескной книги Принна могла превышать двадцать гиней, но не намного, иначе вы сразу перестали бы о ней думать. Обычно наценка Чарнвуда на первые издания составляет пять гиней. Более чем вероятно, что за книгу, о которой мы говорим, он запросил двадцать пять.
— Все правильно, до мельчайших деталей, — признал я. — Браво, Холмс! Как всегда, когда вы объясняете ваши рассуждения, все кажется очень понятным, даже очевидным.
— Как скучно! Мне нужно бояться полного застоя, когда нельзя занять свой мозг ничем стоящим. К счастью, потенциально более интересное дело не заставило себя ждать. — Он нашел среди беспорядочно сваленных на столе предметов какой-то листок. — Эту записку принесли несколько часов назад. Что скажете о ней, Ватсон?
«Вот, — подумал я, — и причина резкого улучшения настроения моего друга». Взяв листок, я прочел:
«Дорогой мистер Холмс.
Мне необходимо проконсультироваться с Вами по весьма неотложному делу. Не будет преувеличением сказать, что пострадают невинные люди, если пропавшая особа вскоре не отыщется. Мои собственные попытки сделать это не увенчались успехом. Об этом узнали, и боюсь, что времени совсем не осталось. О Вас ходит такая светлая слава, что я могу довериться вашим способностям. Поэтому я позвоню в вашу дверь сегодня вечером, в половине восьмого. Надеюсь, что вы будете ко мне благосклонны и примете меня.
С уважением, А. Б.»
— Своеобразно! — Я вернул записку Холмсу.
— Весьма. Но о чем это вам говорит?
— Почти ни о чем, — признался я. — Автор, будь то мужчина или женщина, чрезвычайно обеспокоен…
— Будьте уверены, это мужчина, — заверил меня Холмс.
— Откуда вы это узнали?
— Обратите внимание на решительные нажимы, то, с какой силой написаны буквы и какое внимание уделено пунктуации. Рука мужчины, это однозначно.
— Имеющего какое-никакое образование… — я сделал попытку внести свою лепту.
— Отлично, Ватсон. Вы проявляете такие дедуктивные способности, что кажетесь не таким уж безнадежным. А теперь оправдайте мое доверие. Где он учился?
— Не стану же я угадывать! — озадаченно произнес я.
— Хорошо. Не нужно гадать, это отвратительная привычка. Обратите внимание на некоторые выражения. «Светлая слава» или, того хуже, «благосклонны». Тон этой записки несколько экстравагантен, здесь дали волю чувствам. Отправитель явно американец. Несмотря на стилистическое несовершенство, грамотность свидетельствует о том, что он житель относительно цивилизованного восточного побережья этой страны.
— Скоро мы это узнаем. Сейчас половина восьмого.
Раздался стук в дверь и вошла наша хозяйка.
— С вами желает встретиться какая-то женщина, — сообщила она моему приятелю.
Я подавил улыбку.
— Проведите ее сюда. — Шерлок Холмс не выказал никаких признаков разочарования.
Миссис Хадсон удалилась. Через минуту в комнату вошла женщина. «А. Б.» оказалась необычайно высокой, худой и костлявой, ее рост бросался в глаза, даже несмотря на сутулые плечи. На ней был простой темный наряд, неказистые туфли; руки были в перчатках. В руках у нее ничего не было. Что касается ее лица, то сложно было сказать что-либо определенное. Широкополая шляпа с густой вуалью почти полностью скрывала и лицо, и волосы. Мне показалось, что даме было лет сорок, но основывался я большей частью на интуиции, потому что видимых доказательств этого не было.
Присаживаясь на предложенный Холмсом стул, она произнесла низким, немного хриплым голосом, таким же непримечательным, как и ее одежда:
— Вы так добры, мистер Холмс, что приняли меня сразу же, да еще и в такое время. Я ценю такую любезность.
— Ваша записка вызвала у меня интерес, — оживленно отозвался Холмс. — Поскольку вы подчеркнули срочность этого дела, я бы посоветовал вам представиться и перейти без промедления к фактам. — Лицо за вуалью на секунду повернулось ко мне, и он добавил: — Вы можете свободно говорить при докторе Ватсоне.
— Для всех будет лучше, — начала А. Б., — если я не стану называть своего имени. Это обезопасит не только вас, но и меня. Теперь несколько фактов. Я работаю с профессором Сефтоном Таллиардом, он руководит кафедрой антропологии в университете Брауна, что в Провиденсе, штат Род-Айленд. Несколько месяцев назад профессор Таллиард пропал. У него есть жестокие враги, его жизнь в большой опасности, и у него, однозначно, не было иного выбора, кроме как бежать из Соединенных Штатов. Есть причины полагать, что он прячется в Лондоне. Мне крайне важно найти его, потому что я обладаю определенной информацией, которая может сохранить жизнь ему и его оставшимся в живых коллегам. Однако мне, приезжей, в этом городе сложно его найти. Мистер Холмс, это дело чрезвычайной важности. Вы поможете?
— Ни в коем случае, — к моему удивлению ответил Холмс — мне казалось, что это необычное дело его заинтересовало.
— Умоляю вас…
— Не утруждайте себя. Бесполезно полагать, что я захочу иметь дело с клиентом, не желающим открывать истинные факты по своему же делу. Ко всему прочему, как вы можете доверять частному сыщику, позволившему одурачить себя такой непрофессиональной игрой?
Едкое замечание моего друга поставило меня в тупик, а посетительница, похоже, совсем не смутилась.
— Вы справедливо упрекаете меня. Мистер Холмс, прошу вас, простите мне неудавшийся обман, это сделано из чувства самосохранения. — Так называемая А. Б. сняла широкополую шляпу, вуаль и парик, открывая мужское лицо: угловатое, с вытянутой челюстью, высокими бровями и огромными глазами, в которых читалась обеспокоенность. Был в этом лице, в его бледности и монашеском аскетизме некий намек на давнюю, возможно, врожденную, очевидную неврастению. Когда он снова заговорил, уже обычным мужским голосом, сразу стал заметен американский акцент.
— Все сказанное мной — чистая правда, хотя мне было нелегко отважиться признать это. Сейчас я вам все расскажу, ничего не утаивая. Однако предупреждаю: эта история сенсационная и вполне может вызвать у вас недоверие.
