Дороти Кэннелл - Свистопляска с Харриет
– Угу, а теперь предположим, что этот «начальник» после падения на эскалаторе получил такие повреждения, что вынужден валяться в постели. И боится сказать, что сорвал операцию и не смог отобрать у твоего отца чемодан. То есть попросту всё пустил коту под хвост. Что ему остаётся делать? Лишь одно. Велеть своему дворецкому завязать с полировкой серебра и на всех парах нестись в Мерлин-корт.
– Именно! В этом случае объясняется опоздание мистера Прайса. Вполне возможно, его босс даже провёл какое-то время без сознания. Уж что-что, а толкаться папа умеет! Сама сегодня в этом убедилась. – Я уютно устроилась на самой лучшей из подушек – на плече своего мужа. – Но даже если мы правы относительно таинственного мистера Прайса, всё равно остаётся одна логическая неувязка. Зачем вырывать у папы чемодан, когда Харриет всё устроила так, что он сам передаст урну Хопперам?
– А вдруг это совсем другие злодеи? – Бен послал мне печальную улыбку. – Может, мы имеем дело с соперничающими бандами, которые стремятся завладеть одни и тем же золотым горшком?
– Глиняным горшком, – поправила я.
– Или его содержимым.
– Как бы то ни было, Харриет боялась перевозить его сама из опасения, что полиция опознает её. Зато папа мог без происшествий доставить загадочный груз из Германии в Англию. Даже его желание всем и каждому рассказывать о несравненной Харриет было лишь на руку мошенникам. Кому придёт в голову обыскивать пожилого человека, без умолку разглагольствующего о том, как прекрасна и восхитительна была его стареющая возлюбленная? Да любой таможенник поспешит вытолкать такого пассажира поскорей.
– Нет, Элли, если мы и дальше будем пытаться притянуть одно к другому, то у нас ничего не получится. – Бен вскочил и прошёлся по комнате. – По-моему, лучше сосредоточиться на том, как убедить твоего отца, что Харриет на самом деле жива.
– Значит, ты мне веришь?! – Я бы непременно пустилась в пляс, если бы меня не удержал диван, возомнивший вдруг, что имеет на меня какие-то права.
– Разве это не очевидно?
– Мне нравится, когда ты позволяешь себе намёки на мою сообразительность!
– А я признателен тебе, когда ты не спрашиваешь, почему я такой тупой, раз сразу не догадался, что к чему. Полагаю, ты не предлагаешь в приступе взаимного восхищения переместиться в спальню? – Бен по-мефистофельски изогнул бровь. – Это было бы несправедливо по отношению к бедной тётушке Лулу. После того как она взяла на себя тяжкий труд достать кастрюлю из холодильника и поставить её на духовку.
– Ну уж дудки! На это можешь не рассчитывать, – рассмеялась я. – Тётя Лулу наверняка сунула кастрюлю в стиральную машину.
– Значит, вместо запечённой курицы с рисом полакомимся куриным супом с мылом. Но вернёмся к Харриет, – Бен вновь принялся расхаживать по комнате. – Твой отец ведь лишь со слов герра Фелькеля знает, что Харриет погибла в автомобильной катастрофе. Поскольку старину Морли поставили в известность не сразу, ему не довелось запечатлеть на её челе прощальный поцелуй, так? Харриет, как мы с тобой знаем, кремировали без лишней волокиты. Кроме того, бесконечными разговорами о своей таинственной болезни она как следует настроила твоего отца, и он готов бы поверить в её трагическую скоропостижную кончину. Но если бы смерть наступила в результате болезни, Морли вполне мог бы прорваться к врачу и потребовать у него объяснений. А так все концы в воду, точнее, в пропасть.
– Да, несчастный случай – гораздо удобнее. – Меня прошиб озноб, словно в гостиной вдруг грянули холода. – Папа был сражён горем, так что с ним не возникло никаких проблем. А сообщить, будто Харриет торопилась, желая сделать ему сюрприз, – это вообще сильный ход. Мощный удар по чувствам, превративший несчастного папу в зомби с одной-единственной мыслью, прочно застрявшей у него в голове: отвезти урну в Англию и передать её Хопперам.
– Возможно, Харриет и герр Фелькель были не только сообщниками, но и любовниками, а фрау Фелькель вовсе не существует в природе. Её отсутствие вызывает подозрение, не так ли? А пожилая экономка? Не была ли она соучастницей? – Бен вернулся к дивану со стаканом в руках. – Оказывается, я всё ещё пью бренди. – Он наклонился, чтобы меня поцеловать. – Но и тебе, похоже, не мешает немного взбодриться.
– Бренди? – Я послушно пригубила. – Знаешь, я всё думаю о пуговице…
– О пуговице?
– Да, о пуговице. Той, что тётушка Лулу слямзила из сумочки то ли Дорис, то ли Эдит.
Поставив стакан на столик, я встала и быстро вышла из комнаты. Пересекла холл и открыла шкаф под лестницей, где обычно держу свою сумочку. Несколько мгновений спустя я вернулась и протянула Бену две пуговицы.
– Тебе они не кажутся похожими?
Он наклонился и внимательно осмотрел их.
– Кажутся.
– Ты не думаешь, что они имеют одно происхождение? – напирала я.
– Если ты спрашиваешь, Элли, кажется ли мне, что они срезаны с одного и того же предмета одежды, то мой ответ остаётся прежним. Кажется.
– Так вот, одну из них я получила от цыганки, которая привязалась ко мне вчера на Рыночной площади.
– И зачем, скажи на милость, она это сделала?
– Цыганка сорвала пуговицу со своего пальто и сказала, чтобы я хранила её как талисман. Думаю, она хотела внушить мне, что было бы непростительной ошибкой уехать сейчас во Францию. Возможно, она испугалась, что, увидев убитого горем папу, мы можем уговорить его отправиться вместе с нами, а это отсрочило бы передачу урны.
– Ну хорошо, предположим, что так оно всё и было. Но как, по-твоему, у Хопперов оказалась другая пуговица?
– От Харриет.
– Так ты думаешь, что твоя цыганка не кто иная, как несравненная Харриет собственной персоной?
– Всё сходится, не правда ли? Харриет опережает папу и заявляется в Читтертон-Феллс на полдня раньше. Встретив меня на площади, она понимает, кто перед ней, – ведь у неё есть моя фотография, – и тут же в голове её созревает план. Она заговаривает со мной то ли из желания проверить, столь же я доверчива, как и мой отец, то ли из обычной стервозности – с целью сыграть со мной злую шутку.
– А эта цыганка похожа на фото Харриет, которое тётя Лулу украла у Хопперов?
– Не знаю… – Я вертела в руках пуговицы. – Честно говоря, не успела как следует рассмотреть снимок, а теперь он у папы в комнате. Да и вообще, я, например, никогда не похожа на свои фотографии. К тому же волосы и одежда разительно меняют внешность. Харриет была платиновой блондинкой, хотя это мог быть парик, и я не сомневаюсь, что каждый раз перед встречей с папой она тщательно накладывала косметику. А у цыганки волосы были грязными и косматыми, да и цвет лица оставлял желать лучшего. – И вдруг я отчётливо вспомнила её лицо. – Но у неё действительно были карие глаза! Как и у Харриет. И вот ещё что. Всё время, пока цыганка разговаривала со мной, она нещадно дымила сигаретой.
– Морли вроде бы не упоминал, что Харриет курила.
– Нет, не упоминал.
Я сунула пуговицы в карман. Бен растерянно потёр лоб:
– Чего-то я не понимаю.
– А ты вспомни, что папа говорил о мрачной комнате в доме герра Фелькеля.
Зелёные глаза Бена сузились.
– Неужто тот мёртвый котяра на портрете скончался от пассивного курения?
– Так и знала, что ты всё забыл! – Я самодовольно улыбнулась. – Просто я очень ярко представляю то, что связано с комнатами, интерьерами, обстановкой. Когда кто-то описывает комнату, я словно переношусь в неё. Громоздкая угрюмая мебель, деревянный резной потолок, всё такое унылое, мрачное… а ещё в комнате пахнет застарелым пеплом из камина и окурками, сигаретными окурками, которыми набита пепельница. – Я содрогнулась. – Ужасно. А эта обманщица Харриет возвращалась после вечера, проведённого с моим бедным, опьянённым любовью папой, и смолила одну сигарету за другой, со злорадством рассказывая своему настоящему любовнику, как продвигается дело.
В холле зазвонил телефон, но не успел Бен открыть дверь, как звонки смолкли. Кто-то взял трубку. Как ни странно, я не впала в панику из страха, что с кем-нибудь из детей случилось несчастье. По крайней мере в этом отношении я постепенно училась смотреть на вещи трезво. Может, свёкру со свекровью и за семьдесят, но они ещё достаточно энергичны, чтобы не задремать в мягком кресле, когда Тэм с Эбби задумывают какую-нибудь шалость.
Внезапно дверь гостиной распахнулась и с порога на нас уставилась миссис Мэллой. Лицо её было перекошено от ярости. А я-то наивно полагала, что Рокси давным-давно ушла.
– Хорошенькое дело! Оказывается, вы оба торчите здесь, и никто не удосужился оторвать свой зад, чтобы снять трубку. Я тут наверху истязаю себя, разучиваю роль, а вы, значит, прохлаждаетесь! Нет, ну надо же! Только я, уловив аромат подгорающего цыплёнка, собиралась проглотить кусочек-другой, вместе со стаканчиком джина разумеется, как тут это мерзкое динь-динь-динь! Весь кайф перешибло. А в холле, как назло, ни единой живой души, некому сказать: дорогая миссис Мэллой, вы уж идите своей дорогой на кухню и не трудитесь снимать телефонную трубку…
