Иоанна Хмелевская - Кот в мешке
После того как гость неоднократно дал понять, насколько он шокирован осквернением Алициного сада, он еще хорошенько пошарил во всех углах кухни, заглянул даже в компостное ведерко, попытался залезть в буфет – стол помешал. Убедился – ничего съедобного под рукой не найдется. Тяжело вздохнув, он долил побольше сливок в свой кофе и принялся пить.
– А вообще‑то я… того, – вдруг заявил он. – То есть, Алиция, я, оказывается, оставил у тебя одну такую вещь, и если бы ее нашел, то забрал бы…
– Какую вещь?
– Ну… книгу.
– Какую книгу?
– Такую… довольно большую. И толстую. Когда я здесь был, она у меня была, а потом уже не было ее. Значит, у тебя… В какой‑нибудь комнате, кажется в первой.
– А у этой твоей книги есть название? Или хотя бы автор?
– Автора не помню, я авторов в принципе не запоминаю. А вот название было. По‑датски.
– На кой черт тебе книга на датском языке? – спросил Павел.
– Да не моя она, а моей сестры. И шурина.
– Так вот почему тебе захотелось пожить у Алиции! – догадалась Мажена.
Книжка ему понадобилась, вот как! Уже само это слово заставило меня вздрогнуть. И к тому же в первой комнате, той, где теперь я сплю и где на полке, среди других книг, стояли драгоценные шахматы. Надеюсь, теперь они находятся в другом месте, ведь тогда Алиция обязалась их спрятать втайне от всех нас, но на полке остались пронумерованные экземпляры, от одного до трех. Номера на корешках бросались в глаза. Нет, ни за какие сокровища не впущу я Зенончика в свою комнату!
И сухо посоветовала проходимцу:
– Узнай у сестры, как называлась книга. Лучше всего запиши себе ее название. А мы эту бумажку положим где‑нибудь на видном месте и, если кто‑нибудь случайно найдет книгу, вернем тебе. Но это если очень повезет, а лучше не очень‑то надейся.
– Да я бы только один взгляд бросил, – жалобно попросил Зенончик.
Алиция энергично прекратила это нытье:
– Ничего ты не бросишь, мы сейчас ужинать будем. Беата, накрывай на стол. Мясо в микроволновке разогреем.
В мгновение ока атмосфера изменилась, но я не уверена, что к лучшему. Правда, Зенончик моментально забыл о книге, услышав о предстоящем ужине, и уже не изъявлял желания поискать ее, но мне не понравилось другое. У меня создалось впечатление, что Анита ловит каждое произнесенное им слово, буквально глядя ему в рот. Мажена тоже следила за ним, как тюремный страж за арестантом, не спуская с него глаз, а Алиция… Вот с Алицией творилось что‑то непонятное. То она проявляла неожиданную энергию, как с ужином, то впадала в глубочайшую меланхолию, то словно вовсе отключалась от окружающей действительности и думала о чем‑то своем. Спохватывалась, старалась продемонстрировать отличное настроение, но я‑то видела, как она невероятно взволнована и всячески старается от нас это скрыть.
Только кошки сохраняли идеальное спокойствие. По своему обыкновению, они неподвижно сидели у раскрытых дверей на террасу, глядя на нас чудесными глазищами, блестевшими, как шесть драгоценных камней.
Я перестала что‑либо понимать. Почему появление Зенончика и его рассказ о кровавом любовном романе привели Алицию в столь странное настроение?
***
Анита с Маженой уехали, когда уже стемнело и на небо выползла половинка луны. Зенончик наверняка остался бы на нашу голову, если бы они не забрали его с собой почти силой. Для верности Анита решила подбросить зануду до самой автострады, поблизости от дома его сестры. Мы распрощались у калитки.
– Нам надо поговорить, – вполголоса, почти не разжимая губ, произнесла Алиция. – В саду.
Я не удивилась выбору места. В кухне остервенело наводила порядок Беата, а Павел ей помогал, логично было освободить им территорию для столь богоугодного дела.
Мы с Алицией вышли на террасу, прошли в самый конец, к фуксиям. Во мне зародилась надежда, что я узнаю в конце концов нечто важное.
Алиция долго молчала. Наконец угрюмо начала:
– Из всех присутствующих ты самая взрослая, хотя и глупая, но это уж как Господь рассудил. Не хотела я тебе говорить о том, что мне известно, никому не хотела. А известно потому, что моя свекровь под конец жизни очень ко мне привязалась, может, у нее не все было с головой в порядке, но полюбила меня, как родную дочь, даже, кажется, и считала родной дочерью. Поэтому именно мне доверила тайну.
Алиция надолго замолчала. Молчала и я, не хотела ее подгонять. Половинка луны светила, как окаянная, вечер был приятный, но я знала – вот‑вот налетят комары. Где появлялась Алиция – там жди комаров. Две штуки уже где‑то зудели.
Я не выдержала:
– Говори, что хотела сказать, иначе комары съедят.
– Молчать ты умеешь, слава богу, не один год знакомы. Так что молчи сколько сил хватит.
– Излишне напоминать об этом, – обиделась я.
Алиция помахала рукой около уха, отгоняя комара.
– Скажу о том, что меня очень тревожит. Анита журналистка… молчи, не перебивай, такие вещи для журналистов на вес золота. А с ее стороны я свободно могу ждать любой гадости. Молчи. Ты знаешь, что семейство Торкиля не из последних в Дании. Уже более трех поколений художников этой известной фамилии висят во всех музеях, фигурируют в энциклопедиях. С Рембрандтами им не тягаться, но в Скандинавии они, пожалуй, самые известные. Скандал в этом благородном семействе почти то же, что и в королевском.
– Роман? – догадалась я.
– Одной из дам этого семейства в молодости увлекся Фридрих, папаша нынешней королевы Маргарет. Для королевского семейства это был мезальянс, несмотря на всю известность знаменитых художников. Как же! Связь на стороне. Родился ребенок, и все зафиксировано в соответствующих бумагах. Сейчас бы это мало кого взволновало, подумаешь, внебрачный ребенок, без отца, но тогда были другие времена.
Ну и сферы – высшие. Скандал в благородном семействе. У жены известного художника родился ребенок, явно внебрачный, слушай, слушай, ибо художник был импотентом. В документах зафиксировали сей факт, объяснив тем, что верная жена заменила несостоятельного супруга коллегой по профессии. Искусствоведы, роняя слюни от радости, уж непременно схватятся за лакомый кусочек, примутся доискиваться, чьи гены унаследовало дитя. Ведь для этих газетчиков, телевизионщиков, для всей пишущей и сочиняющей братии все это – просто лакомый кусочек. Потомки живы, честные, ни в чем не повинные люди будут скомпрометированы, они не имеют ни малейшего понятия о таком казусе в их жизни, а я всю эту компрометацию держу в руках. И больше всего боюсь, что не Падла ищет эти бумаги, а Анита. Не верю я ей, она может сделать очень большие деньги на этом скандале, может очень дорого продать нашу фамильную тайну. А я окажусь свиньей. Теперь ты понимаешь, в чем проблема. Боюсь, что именно это мы найдем.
Я тоже помолчала, подумала.
– А ты хоть представляешь, где это спрятано?
Нет. Не помню. Знаешь, в жизни всегда найдутся вещи, о которых не следует знать остальным членам семьи. Во всяком случае, потомкам в первом поколении. Даже если это сугубо семейное дело. Тут же речь идет не только о фамильных тайнах, а о… общегосударственных. И знаменитые художники – достояние всей нации, ну и член королевской семьи. А я сплю и вижу, как наша милостивая королева Маргарет «благодарит» меня за такой сюрприз. Надо же было амурничать с ее папочкой этой холерной Грете! Царствующему дому совсем ни к чему такая реклама, ошибки молодости батюшки королевы… Ох, мороз по коже! И это комарье проклятое! Ты представь, наша Кирстен узнает, что они с королевой в родстве… да она может бог знает что выкинуть!
– Твой Торстен тоже…
– Торстен историк, он бы отнесся к историческим документам серьезно, по‑научному: ни издевки, ни пошлости себе не позволил бы, тем более – извлекать выгоду из высокопоставленного родства. Но остальные… Нет, не помню, куда я сунула эти документы. Несколько раз перепрятывала, возможно, теперь и они в одном из кошачьих мешков.
Ошеломленная свалившейся на меня фамильной тайной, я не сразу могла собраться и выработать план действий. И несколько растерянно поинтересовалась у подруги:
– А как ты это себе представляла? Ну, скажем, ты умрешь, а Малга обнаружит документы и что с ними сделает? Тоже будет свято хранить?
– Малга о них понятия не имеет, так что, скорее всего, выбросит, как и прочую макулатуру.
– Но ведь это не «прочая макулатура», а исторические документы.
– Думаешь, она заметит разницу? И потом, я так думаю: наверное, еще немного поживу, а потом уже никакие наследники не захотят копаться в моих бумагах. И никто не попытается извлечь пользу из порученной мне тайны. Так пожелала свекровь, поручая мне документы, и так думаю я. А что думаешь ты? Можешь представить, чтобы Анита не захотела извлечь пользу?
