Дворцовый переполох - Риз Боуэн

— Чем могу помочь? — осведомился дребезжащий старческий голос.

— Не могли бы вы сообщить мне, в клубе ли сейчас лорд Раннох? — спросила я.

— Боюсь, что нет, мадам.

— «Нет» означает, что его нет в клубе, или что вы не можете мне этого сообщить?

— Именно, мадам.

— Я — леди Джорджиана Раннох, сестра герцога. Мне необходимо переговорить с ним по крайне срочному делу. Так вы можете сказать, в клубе он или нет?

— Боюсь, что нет, миледи, — решительно ответил старичок; было ясно, что он готов скорее пасть на посту, чем выдать местонахождение одного из членов клуба представительнице противоположного пола. Мне ничего не оставалось, как наведаться в клуб самой.

Я поднялась к себе переодеться — и, минуя ванную, изо всех сил постаралась не смотреть на дверь. Раз одежды Бинки нет, совершенно ясно, что возвращаться он не намерен. Из этого я заключила, что случилось худшее: братец увидел труп и ударился в панику. Остается лишь надеяться, что он нигде и никому не проболтается о происшедшем.

Я взяла бумагу и перо и написала Бинки записку — вдруг он вернется раньше меня:

«Бинки! В ванной на втором этаже плавает труп. Ничего не предпринимай, пока я не вернусь. Главное — не звони в полицию. Нам надо вместе решить, как быть дальше. Целую, Джорджи».

Затем я быстрым шагом направилась по Пикадилли на Сент-Джеймс-стрит, где располагаются старейшие лондонские клубы, взбежала по строгим ступеням клуба «Брукс» и постучала в дверь. Мне открыл дряхлый швейцар с водянистыми голубыми глазами, белым младенческим пушком на голове и непрестанно трясущимися руками.

— Прошу прощения, мадам. Дамам вход в клуб воспрещен, — сказал он, взглянув на меня с таким ужасом, будто я стояла на пороге в наряде леди Годивы.

— Я знаю, что клуб только для джентльменов, — спокойно ответила я. — Я — леди Джорджиана Раннох и телефонировала вам меньше часа назад. Мне необходимо срочно выяснить, здесь ли мой брат, герцог. Если он в клубе, мне необходимо поговорить с ним по неотложному делу.

У меня вполне сносно получилось изобразить тон достопочтенной прапрабабушки — той, которая была императрицей Индии, а не той, которая торговала рыбой в Ист-Энде, хотя, полагаю, вторая бабушка тоже превосходно умела повелевать и добиваться своего.

Дряхлый швейцар дрогнул, но с места не сдвинулся.

— Правила клуба не дозволяют сообщать, кто из членов клуба здесь, а кто отсутствует, миледи. Если вас не затруднит написать его светлости записку, я позабочусь, чтобы ее незамедлительно передали его светлости, как только он появится.

Я воззрилась на швейцара, прикидывая, что будет, если просто протиснуться мимо него и быстренько заглянуть в книгу посетителей. Старик явно меньше меня ростом и слабее. Потом я передумала: о такой выходке ее величество узнает через час, и меня в считанные дни сошлют в глостерширскую глушь во фрейлины. Потому я написала Бинки записку и, когда швейцар взял ее у меня, заметила у него на физиономии самодовольное выражение.

Что делать дальше? Я терялась. В самом деле, свинство со стороны Бинки взять и раствориться в воздухе в такой момент. Я стояла у входа в Грин-парк, под лучами теплого весеннего солнышка, смотрела, как няни везут мимо коляски с младенцами, и мне не верилось, что жизнь вокруг продолжается как ни в чем не бывало.

Тут только я осознала, что никогда раньше не была по-настоящему одна. Меня охватило чувство полнейшей отчужденности. Одна в большом городе, беззащитная, всеми покинутая. К моему ужасу, на глаза навернулись слезы. И зачем только я примчалась в Лондон, даже не подготовившись как следует? О чем думала? Если бы я осталась в Шотландии — никогда бы не вляпалась в такую историю. Мне ужасно захотелось уложить вещи и ближайшим поездом умчаться домой, и тут я поняла, что Бинки, вероятнее всего, именно так и поступил. Поколения и поколения Раннохов следовали этому врожденному инстинкту и бежали домой в замок Раннох зализывать раны и приходить в себя после очередной схватки с англичанами, викингами, датчанами, римлянами, пиктами и с кем там еще они сражались. Теперь я была твердо уверена, что Бинки поспешил домой, но предпринять ничего не могла. Даже если братец и обратился в бегство, обнаружив труп, то сейчас он уже давно катит в поезде, а от станции ему еще ехать и ехать до замка, так что домой он вернется глубокой ночью.

Я извлекла носовой платочек и сердито вытерла слезы, до глубины души стыдясь своей минутной слабости. Настоящая леди никогда не показывает свои чувства на публике — если верить моей гувернантке. А уж Раннохи никогда не сгибаются под первым же, даже не слишком сильным, ударом судьбы. Вспомни о своем предке, Роберте Брюсе Раннохе, сказала я себе. В битве при Баннокбёрне ему отрубили правую руку, но он быстро перехватил меч в левую и продолжал сражаться. Мы, Раннохи, так легко не сдаемся. Если Бинки своим бегством подвел семью, я не собираюсь следовать его примеру. Я начну действовать, и немедленно.

Я направилась назад в Раннох-хаус, соображая, что же предпринять. Оставлять труп в ванной нельзя, это яснее ясного. Я понятия не имела, когда мертвецы начинают разлагаться, но совершенно не желала это выяснять. И уж точно не собиралась ночевать в доме, где неподалеку от меня в ванне плавает мертвец. Откуда-то донесся бой часов: пробило четыре, и желудок настойчиво напомнил мне, что близится время чая, а я еще даже не обедала. Тут я осознала, что всю жизнь мной руководили, меня защищали, обо мне заботились: няни, гувернантки, слуги, старшие. Мои ровесники уже выучились думать самостоятельно, а мне ни разу не приходилось принимать самостоятельного решения по важным вопросам. По сути, впервые я решила что-то важное, когда надумала сбежать из замка Раннох. И до сих пор это мое решение не принесло ничего хорошего.

Мне нужна была помощь и как можно скорее, но к кому обратиться за ней, я не знала. Конечно, не к коронованной родственнице. Голод заставил меня вспомнить о дедушке — разумеется, о здравствующем, а не о том, чей призрак умел играть на волынке. Как это я раньше не сообразила! Я вздохнула с облегчением. Дедушка, конечно же, скажет, что делать. Я огляделась, пытаясь вспомнить, где ближайшая станция метро, и тут меня осенила другая мысль: дедушка, в конце концов, когда-то служил в полиции. Он выслушает меня,