Русский вечер - Нина Матвеевна Соротокина
— Так… — сказал Сержио. — Та-а-ак.
— Вы в милицию обращались?
— Нет.
— И правильно. Если здесь орудует банда преступников, то они наверняка позаботились, чтобы в милиции были сообщники. Кто еще знает о белом конверте?
— Мама, Вероника, няня. Она и передала конверт.
— А кто сидел в машине?
— Какой машине?
— Которую обстреливали.
— А… в этой. Вероникин муж сидел. Но он не в курсе. Он и не понял ничего.
— Мы найдем вашу бабушку. И не нервничайте. Ничего страшного с ней не произойдет.
— Запишите номер моего телефон. Я вынуждена его рассекретить.
— Да, да… конечно. И не волнуйтесь. И вот что я хочу сказать, Яночка. О нашем разговоре не должна знать ни одна живая душа. Вы меня понимаете?
Она понимала.
— И никого больше не посвящайте в вашу тайну.
Яна с готовностью пообещала, заранее уверенная, что нарушит обещание.
20
Желтков не дождался назначенного срока. Он не верил обещаниям Яны, не верил в здравый смысл всей этой компании. Попросту говоря, ему казалось, что все женины родственники сошли с ума. Его веселая и кроткая Вероника в силу своей порядочности обещала какому-то итальянцу исполнить пустячную просьбу, а безумная семья закружила, завертела его жену и ввергла в пучину уголовного мира, а теперь заклинает, чтобы он шел на поводу у этого противозаконного элемента. Желтков решил действовать самостоятельно.
Его слова об участковом Геннадии Саямове не были пустой угрозой. Он был знаком с этим человеком еще в ту пору, когда жил в собственной квартире, ходил на любимую работу и получал за свой труд если не очень большие, то вполне достаточные деньги, чтобы жить не хуже других. Этот Геннадий, если хотите знать, лет пятнадцать назад совершил подвиг. Еще совсем молодым человеком, тридцати лет не было, он задержал среди бела дня рецидивиста и получил при задержании огнестрельное ранение. И ведь не раздумывая кинулся на уголовника, и о собственных детях в этот момент забыл, и о деньгах не думал, а действовал во имя долга и торжества справедливости. Желтков это хорошо помнит, потому что как раз тогда квартиру в новых домах получал. «Курчатник», любимый его институт, настроил в те поры замечательные жилые корпуса, давали их честно — по очереди и совершенно бесплатно. Кабы не эта их трехкомнатная квартира, то они бы с Вероникой по миру пошли.
Последний раз Желтков видел Геннадия Антоновича, когда решил осуществить малый бизнес со своей квартирой. К Саямову он зашел посоветоваться, мол, беженцы, хочу сдать. Геннадий кивнул головой — правильно, только усомнился — откуда у беженцев такие деньги?
— Но это не мои проблемы, — сказал тогда Желтков.
Геннадий с ним согласился, достал бланк для оформления договора — все чин чином — и пообещал наблюдать за квартирой: чеченцы, люди горячие, кабы чего не вышло… И, заметьте, наблюдать безвозмездно.
К этому-то человеку, проживающему на улице Расплетина, Желтков и поехал, прихватив с собой Мусю. Около дома он долго размышлял — оставить ли собаку в машине или взять с собой. С одной стороны, Муся — сторож, но с другой — кто на такую рухлядь, как его «волга», позарится. Она даже на детали не годится. Но жалко собаку-то, разговор может получиться долгий. В конце концов он взял Мусю с собой, Геннадий чадолюбивый человек — поймет.
Сели, чайку заварили… Разговор Геннадий Антонович начал сам, и не то чтобы повел его в обвинительном смысле, мол, будем принимать штрафные санкции, но все-таки попрекнул.
— Наблюдаю за вашей квартирой, товарищ Желтков, но имеет место быть закавыка. От вашей квартиры городскому хозяйству сплошные убытки. Сдача жилья частным лицам предполагает определенные правила.
— Разумеется.
— А у вас наблюдается большая разница в проживающих. Мы ведь как платим? За газ, свет, лифт, воду и так далее мы платим с единицы, то есть с человека. А в вашей квартире прописано двое, а народу набилось — не сосчитать, как в цыганском таборе.
— Я вас предупреждал. Чеченцы чтят родственные отношения. И потом, у них сейчас война.
— А я разве что говорю? Пусть живут. Но плати! Семейство, позволю себе сказать, все торгует. Уже личным транспортом обзавелись в две единицы. И куда они его ставят? На пешеходные дорожки! От жильцов жалобы, склока, разногласия по национальному вопросу. Вот вам и шаланды, полные кефали. Тут намедни наши активисты — выпили, конечно, не без этого — на драку набивались, но чеченцы на рукопашную не пошли. Тихие, боятся. И правильно. Ты ставь транспортное средство где положено, тебе никто худого слова не скажет.
В былое время Желткова, может быть, и разозлили бы эти разглагольствования, вечно Саянов ратовал за равенство, следил, чтоб сахар в чай поровну клали, но сейчас справедливые слова ему понравились. Они как бы подтверждали надежность Геннадия Антоновича. И что примечательно, за все время разговора бывший участковый ни разу не пожаловался, что ему мало платят. Желтков уже слышать не мог эти разговоры. И ладно жаловались бы врачи или учителя, а то ведь на всех уровнях. Перед каждым государство в долгу, как в шелку. И даже богатеи за забором только и делают, что ропщут: налоги высоки, и правительство, вишь, не входит в их стесненное положение. А здесь — нормальный человек, скромно делающий свое дело. И собственное достоинство при нем.
— Я поговорю с моими жильцами, — согласился Желтков. — Сегодня же. Но я к вам приехал по другому вопросу. Я приехал за советом и помощью.
Геннадий Антонович приосанился.
— Моя супруга, небезызвестная вам Вероника…
— Хорошая женщина. Передайте от меня привет.
Это бесхитростное вмешательство совершенно смяло выстроенный в голове рассказ, Желтков смешался, часто заморгал и воскликнул со слезой в голосе:
— В том-то и дело, что не могу я ваш привет передать. В заложницах моя Вероника оказалась.
— У чеченцев? Из вашей квартиры? — Геннадий Антонович машинально схватился за бок, отыскивая отсутствующую кобуру.
— Нет, милейший, не у чеченцев. Я думаю, что у международных террористов.
— Поясните!
И Желтков пояснил. Во время его запутанного рассказа Саянов азартно
