Дарья Донцова - Принцесса на Кириешках
Кровь бросилась в голову. Значит, я, попивая кофеек, самозабвенно прижималась к коленке Коли, приняв ее за ножку, на которой покоится столешница! Вот почему он сначала пугливо смотрел на меня, а потом завел нудный разговор о своем семейном счастье. Он-то полагал, что нахальная нимфоманка, бесцеремонно подсевшая к одинокому мужику, сейчас поймет тщетность своих попыток и уйдет, перекинется на кого-нибудь более сговорчивого. Но я настойчиво продолжала чесаться. И тогда верный муж сносился в туалет, пригладил шевелюру, сунул в рот мятные пастилки и теперь готов, как он выразился, помочь несчастной. Нет, просто с ума сойти можно! Каков кретин! Он когда в последний раз в зеркало смотрелся? Или мужчины вообще не способны себя объективно оценивать?
Отвратительная ситуация, и, как назло, официантка никак не принесет счет!
Я вынырнула из-под столика, Коля продолжал улыбаться.
– Вы ошибаетесь, я совершенно не хотела ничего такого! Даже в мыслях не держала. Лучше идите домой, к своей Леночке, – пробормотала я.
– Не волнуйтесь, я предупредил жену, – возразил Николай, – в конце концов, как порядочный человек, готов облегчить ваши страдания.
– Э… – залепетала я, тыча пальцем в столешницу, – нога… она… не ваша… в общем, не моя… чужая…
Коля разинул рот:
– Нога не ваша? Чья же?
– Ну… я думала… того… в общем, полагала… она деревянная!
– Боже! Вы на протезах, – подскочил Николай, – теперь мне понятно, отчего вы по кафе таскаетесь! А я-то все думал: вроде уж в возрасте, с какой стати ей так себя вести! Бедняжка! Знаете, теперь я еще с большей охотой помогу вам. Из чистого милосердия.
– Идиот, – прошипела я, – похоже, у тебя у самого протез, только вместо мозгов! Отстань! Что значит «в возрасте»? Я молодая женщина!
– Сама ко мне пристала, – обиделся Коля, – между прочим, я изменяю жене лишь в особых случаях…
Не в силах больше продолжать беседу, я вскочила, положила на стол купюру и убежала, не оглядываясь, прочь. Уже на улице мне пришло в голову, что я не дождалась коробочки с пирожными, оставила Лизавету и Кирюшку без вкусного. Наверное, следовало вернуться, но ноги сами собой понесли меня к машине. В конце концов, сладкое вредно, особенно на ночь.
ГЛАВА 20
Утром я едва дождалась, пока домашние разбегутся по своим делам. Впрочем, особо задерживаться никто не стал. Сережка и Юлечка унеслись в половине восьмого, прихватив с собой Лизу и Кирюшку. Еще раньше уехала на своей машине Катя. Я как раз проснулась и, зевая, потягивалась у окна, когда подруга выезжала через ворота. Никогда бы я не сумела стать хирургом! Мне ни за какие коврижки не воткнуть скальпель даже в глубоко спящего человека. Впрочем, может, и научилась бы сей премудрости, но вот вскакивать каждый день в пять утра, чтобы в семь сорок пять с приветливой улыбкой начинать обход палат, мне точно слабо. А Катерина живет в таком ритме почти всю свою жизнь, и, если вы думаете, что она ложится спать с петухами, то жестоко ошибаетесь. В нашей семье угомонится раньше полуночи практически невозможно!
Курочкорябские поднимались позже. Оля отправилась на работу в десять, а Ася в одиннадцать.
– Ты будешь дома? – спросила она, беря ключи.
Я замялась:
– Пока не знаю. До обеда, скорей всего, да, а потом поеду по делам.
Ася смущенно улыбнулась и показала мне большую темно-зеленую папку:
– Понимаешь, мне надо обязательно сегодня рукопись в издательство отнести, иначе рублем накажут.
– И когда ты только все успеваешь? – удивилась я.
Ася вздохнула:
– Сама не понимаю. Тут недавно прочитала в газете про одного парнишку, его молнией шарахнуло. Купался, дурачок, в пруду во время грозы, ну и получил соответственно. Повезло ему, жив остался, вот только спать перестал, вообще! Сутки напролет бодрствует и страшно мучается. Шарахается ночами по квартире, не знает, чем себя занять! Эх, мне бы его заботы! Просто обзавидовалась. Уж я бы рыдать не стала! Села бы книги переводить! Все ведь почти купить могу, кроме свободного времени! Ладно, нечего жаловаться. Уж извини, у меня просьба к тебе.
– Говори, – улыбнулась я.
– Лев Яковлевич встает в полдень…
– Замечательно, не стану его будить.
– Ему надо подать завтрак.
– Хорошо.
– Геркулесовую кашу с кленовым сиропом.
– Ладно.
– Смотри не перепутай, он без сиропа не ест. Та-кая бесцветная жидкость, бутылка в шкафу, у окна.
– Постараюсь найти.
– Еще какао.
– Будет исполнено.
– Но не растворимый, натуральный свари, из пачки.
– Иес.
– Каша должна быть горячей, а какао теплым. Лучше сделай его заранее. Потом, когда услышишь, что Лев Яковлевич зовет, поставь завтрак на поднос и отнеси в спальню. Салфетки не забудь!
У меня с языка чуть было не сорвалась фраза: «А геркулес прожевать не надо?» Но я проглотила ехидное высказывание. Нехорошо обижать Асю, она этого не заслужила.
– Не волнуйся, все сделаю, как просишь, – пообещала я.
– Уж извини, еще…
– Продолжай, пожалуйста!
– Сходи на пожарище и посмотри, приехала ли ремонтная бригада. Прости за доставленные хлопоты.
– Отправляйся спокойно в издательство, – улыбнулась я.
– Спасибо тебе! – воскликнула Ася. Потом сунула руку в карман и вытащила упаковку «Кириешек». – Хочешь?
– Нет, спасибо.
– А я вот просто подсела на эти сухарики, – засмеялась Ася, – грызу целыми днями. Пожую, и настроение хорошее. Смешно прямо, похоже, они для меня вроде антидепрессанта.
– Вполне возможно, – кивнула я, – только сейчас тебе не от чего впадать в депрессуху. Поезжай спокойно, я все сделаю, не волнуйся.
Ася, прижимая к себе толстую папку, побежала к машине, я стояла на крыльце, любуясь теплым солнечным утром. Собаки носились по двору, небо голубело, на деревьях набухли почки.
– Лампа, – крикнула Ася, высовываясь из окна машины, – какао надо процедить, Лев Яковлевич не любит с пенкой!
Я вяло помахала ей рукой, проводила глазами удалявшийся автомобиль и посмотрела на часы: одиннадцать.
Господину почетному члену множества академий оставалось почивать еще шестьдесят минут. Мне вполне хватит времени, чтобы сбегать к сгоревшему дому и поискать в саду клумбу с гномом.
Не знаю, как у вас, а у меня вид пожарища вызывает ужас. Дом Курочкорябских был разномастным. Первый этаж, сложенный из кирпича, уцелел в пламени и сейчас пугающе торчал в середине черного участка земли. Окна отсутствовали, пустые проемы мрачно смотрели на дорогу.
Верх, сложенный из бруса, исчез без следа. Даже трудно себе представить, каким образом можно восстановить здание в его первозданном виде.
Никаких рабочих на участке не было. Заходить в полуразвалившийся остов я побоялась, просто походила вокруг руин, крича:
– Есть тут кто живой? – и, не услыхав ответа, отправилась в сад.
Очевидно, Курочкорябские приглашали к себе специалиста по ландшафтному дизайну. Вон тот тихо журчащий ручеек имеет явно искусственное происхождение, течение в нем поддерживалось маленьким моторчиком, а кустарники вокруг вились причудливыми узорами. Нашлись и клумбы, их было пять, похожих друг на друга. Круглые бетонные цоколи, внутри земля, а посередине торчат так называемые садовые скульптуры. У Курочкорябских стояли три гнома, русалка и кошка.
Я подошла к первому цветнику и осторожно принялась тыкать в почву лопаткой для торта, прихваченной из дома. Садового инвентаря у нас пока нет, Катя только собирается его купить.
Стальная лопаточка легко вонзалась в землю и через несколько минут уперлась во что-то. Я удвоила усилия и вытащила… кирпич. Во второй клумбе оказалось пусто, в третьей тоже.
В полном разочаровании я постояла возле гномов. Потом, решив не сдаваться, перекопала чернозем под русалкой и кошкой, но и там тоже ничего не нашла. Значит, Света соврала Маше: либо никаких документов, запертых в банковской ячейке, не существует вовсе, либо ключик лежит совсем в другом месте. Может, Светлана держала его в своей комнате? И после пожара мне никогда не найти его.
Тяжело вздыхая, я пошла было назад, но тут увидела забор, отделявший участок Курочкорябских от дороги. Между кирпичными столбиками тянулись кованые чугунные решетки, в середине каждой имелся небольшой овальный медальон с выбитым изображением гнома.
Я ринулась к ограде и стала работать со скоростью землеройной машины. Признаюсь, лопатка для торта не лучшее копательное приспособление. Примерно минут через сорок, почти под самой последней секцией, я обнаружила круглую банку из-под печенья. Дрожащими руками схватила ее, открыла, увидела замшевый мешочек, дернула завязочки…
На ладонь выпал маленький плоский ключик, привязанный к слишком большой бирке. «Номер 35» – стояло на ней. Далее шло название банка и его адрес, а еще чуть пониже мелкими-мелкими буквами была сделана надпись: «Нашедшего просьба вернуть в центральный офис».
