Не плачь, Рапунцель! - Елена Ивановна Логунова
– Вы чего тут? Миха, тебя сколько ждать?
«Сестра, мать, младшая любимая жена Гюльчатай» – я вспомнила, как за глаза определила телефонную собеседницу.
По всем статьям ошиблась. Не сестра, не мать и уж точно не Гюльчатай.
– Маша! – Миша обрадовался, как мамонтенок, нашедший маму.
Он сразу схватил даму за руку и доверчиво прижался к ее теплому боку.
– Все нормально? – Маша грозно посмотрела на Мишу, на меня, на Ирку.
Подруга молча вскинула руки – мол, все ОК, нет проблем, а Архипов тихо отступил в тень вязанки доборов и плинтусов и, кажется, остался незамеченным.
– Так пошли, картоха стынет. – Маша увела Мишу за дверь.
– В узбекской кухне есть блюда из картошки? – проводив эффектную пару взглядом, негромко подивилась Ирка.
– А как же! Димляма, басма, казан-кебаб, – вышел из тени всезнайка Архипов.
– Где ты был, знаток узбекской жизни, когда надо было свидетеля опросить? – сердито упрекнула я.
– Да бросьте, какой он свидетель? Видно же, что ничего этот Миша не знает. – Вадик наклонился и волоком перетащил в угол мешок акционной шпаклевки. – Эх, продадут ее наши голубки по второму разу… Ну и пусть, будет парню компенсация за испуг.
Мы вышли во двор. Снегопад прекратился. Над расцвеченым огнями человейником висело мягкое ватное небо, розовое на юго-востоке – где Питер, и зеленоватое на северо-западе.
– А еще у нас тут можно увидеть северное сияние, – похвасталась я, продолжая в лучшем виде представлять Мурино заезжим гостям. – Надо только отойти подальше от домов – в поля.
– На болота, Бэрримор! – Вадик первым зашагал по снежной целине.
– О чем мыслите, Ватсон? – Я покосилась на Ирку.
– От Ватсона слышу, – отговорилась она, продолжая щуриться на розовое небо. – Я думаю: почему это Миша сказал про Арсения Бабкина «был пустая голова»? Именно «был»? К чему глагол прошедшего времени? Разве он знает, что Бабкина уже нет в живых?
– Просто парень плохо говорит по-русски. – Я взяла подругу под руку и шагнула с крыльца в пушистый сверкающий снег. – Идем уже, до метро по сугробам скакать с полчаса, а у тебя дома кот, испокон веков не кормленный…
– Я дома, – доложила мне Ирка по телефону часа через два.
– Молодец. – Я пила чай и была благодушна.
– Кот накормлен.
– И он молодец.
– Опять приходил Кружкин, выпрашивал локон, чтобы писать, как он выразился, Рапунцель с натуры.
– Дала?
– Ага. По шее! Слушай, какие у нас планы на завтра? Расследование, я так понимаю, зашло в тупик. Чем займемся?
– Погуляем по городу?
По опыту знаю: когда сюжет заходит в тупик, нужно не биться лбом в стену, а отступить и притвориться, будто так и было задумано. Мы не пребываем в растерянности, что вы! Это у нас небольшая пауза, короткий отдых от напряженной умственной деятельности, время заняться чем-то другим, желательно интересным и приятным.
Ни к чему предпринимать суетливые попытки выловить идею из глубин подсознания. Когда она будет готова – всплывет сама. Это работает, я много раз проверяла.
– Согласна! Когда и где встречаемся? – Подруга тоже была не против небольшой отдохновенной паузы.
Мы договорились о месте-времени встречи и распрощались до завтра.
Но мой нескучный день на этом не закончился. Вскоре состоялся еще один телефонный разговор.
Редкий случай – настоящий полковник Лазарчук позвонил мне сам и был нехарактерно весел:
– Привет, привет. Я так понимаю, можно поздравить?
– Кого?
– Ну, не вас с Иннокентьевной и этим вашим третьим, как там его?
– Архиповым.
– Точно. Но у коллег в Ленобласти определенно нынче праздник: двойное убийство раскрыли!
– Не уверена, что раскрыли, – призналась я. – И что убийство двойное, а не тройное.
– А почему сомневаешься? Это же вы нашли третий труп, должны были видеть – там бесспорный суицид.
– Да что мы там видели? Тело снегом присыпало так, что и лица не разглядеть было, – сказала я с сожалением. – Может, это вообще не Арсений Бабкин.
– Бабкин, Бабкин, – заверил меня Лазарчук. – Он в комнате на видном месте оставил свой паспорт, собственноручно написанную записку и копию завещания. Очень любезно с его стороны и притом предусмотрительно: мужик учел, что в заснеженной кухне бумаги размокнут.
– Поразительное здравомыслие для суицидника! – съязвила я.
– Нормальное здравомыслие, – возразил полковник. – По статистике, сорок пять процентов самоубийц оставляют предсмертные записки: прощальные, с объяснением своего поступка, обвиняющие и так далее.
– Интересно было бы почитать предсмертное послание Бабкина. С чего это он руки на себя наложил? Вроде все хорошо у него складывалось, он же только наследство дедово получил…
– Ну я его записку тоже не читал, но знаю суть в пересказе коллег. Он написал «очень сожалею о том, что совершил, и не смогу с этим жить».
– И это трактовали как завуалированное признание в убийстве Смурновых? – Я немного подумала и не согласилась. – Не вяжется что-то. Предположим, Бабкин убил кузину и ее мужа ради имущества деда. Так должен был радоваться, а не самоубиваться, ведь своей цели добился – благополучно вступил в права наследства!
– Видать, разочаровался по итогу, – рассудил Серега. – Наследство оказалось маловато. Коллеги выяснили: у Арсения Бабкина были большие долги, а из своего имущества – один заложенный-перезаложенный домик в Симферополе и далеко не новый отечественный автомобиль. Смерть кузины, Александры Смурновой, позволила ему претендовать на наследство деда, но там, я понял, тоже крохи какие-то – участок в забытой богом деревне и развалившаяся изба. Бабкин, может, думал, что ему еще и квартирка в Питере обломится, да слишком поздно выяснил, что та была добрачным имуществом мужа Смурновой и на нее Александра никаких прав не имела. Так что питерская жилплощадь отходит зауральской родне Кирилла Смур-нова…
– А имущество самого Бабкина кому? – перебила я. – Ты сказал, он оставил завещание?
– Чин чином оформил у нотариуса, – подтвердил Лазарчук. – За что ему отдельное спасибо: подпись заверенная.
– И что? – не поняла я.
– А то, что предсмертное послание написано той же рукой, так что нет никаких сомнений в авторстве Арсения Бабкина.
– А могли быть сомнения? – Я уцепилась за слово.
– Ну, у тебя же были?
– Так это потому, что я не видела, Бабкин то был на ледяном троне в кухне или снежная баба в бандане!
– Бабкин, Бабкин. Одно лицо с фото в паспорте, – полковник хмыкнул, – и обширная лысина под банданой та же самая. Еще вопросы есть?
– Ты не сказал, кому Арсений завещал свое добро.
– А! Еще одному Бабкину – Артуру Богдановичу, девяносто четвертого года рождения, кузену по папиной линии. С Александрой-то Арсений был в родстве по маминой.
– А где сейчас этот Артур Бабкин?
– Хороший вопрос. Боюсь, нотариусу придется потрудиться, чтобы оповестить его о наследстве. Артур Богданович –
