Валентина Андреева - Сундук с тремя неизвестными
– Да у меня только рюкзачок с ноутбуком и разной необходимой мелочью. Здесь, сбоку. – Он положил руку на рюкзак. – Не имеет смысла возить с собой шмотки. Отец на мне не экономит. – Тимка усмехнулся.
При виде этой усмешки, тощенькой «ручной клади» и простой одежды – старенькие джинсы, обыкновенная футболка, поверх нее жилетка с многочисленными карманами, далеко не новые кроссовки, мне стало не по себе. Даже в ушах зазвенело. Я невольно схватилась за ворот.
– Вам плохо? – В голосе паренька отчетливо прозвучали тревога и участие.
– О, блин! – Наташка метнулась ко мне, пытаясь стать надежной опорой. – Ир, я не уверена, что ты можешь удержать себя спереди за воротник, так что положись на меня, в смысле, не совсем, конечно, но прислониться можешь. Это она так на предстоящий полет реагирует, – пояснила подруга Тимке. – С одной стороны, хорошо – без сознания загрузится, без сознания выгрузится. Лишний раз обойдемся без искусственной турбулентности. А то будет своей крупнокалиберной дрожью самолет сотрясать. В Москве, глядишь, и оклемается. С другой стороны, я одна с вами двумя не справлюсь. Жаль, что у тебя коляска не двухместная.
– Тетя Ира очень похожа на мою маму, – тихо сказал Тимка, и от этих слов я сразу пришла в себя. Странно, что сам Серов увидел во мне только алкоголичку и бомжиху. Впрочем, ему было некогда вдаваться в детали, надежно спрятанные под слоем грязи.
Я глубоко вздохнула, провела ладонью по лицу, как бы смахивая неприятные ощущения и, не отрываясь от Наташки, улыбнулась Тимке.
– Мне действительно жутко от одной мысли о предстоящем полете.
Он с пониманием кивнул. Этот мальчишка определенно вызывал у меня теплые чувства. Наверное, парнишка очень любил свою мать и до сих пор не может примириться с тем, что мачеха заняла ее место рядом с отцом. А у Светки просто не хватило ума и такта найти к нему правильный подход. Интересно, он знает, что случилось в его семье?
– Ирина Александровна, я к тебе официально обращаюсь, а главное, участливо, как в американских фильмах, ты в порядке?
Я немного подумала и уверенно ответила «да».
– Если я тебя прислоню к стенке, ты ее не свернешь и не пробьешь в ней брешь?
Уже не раздумывая, я обиженно отошла к этой стенке, демонстрируя свою, а заодно и ее прочность.
– Ну и зачем ты этот монолит подперла? Нам некогда. Мы идем и едем регистрироваться. – Наталья решительно встала сзади инвалидной коляски и гордо покатила ее внутрь терминала.
На какое-то время оставив Тимку одного и стоя в немногочисленной очереди на регистрацию билетов нашего рейса, мы с Наташкой успели обсудить положение юноши и принять решение не заговаривать с ним о месте нахождения отца, если он сам об этом не спросит. Неизвестно, что и как сообщила ему Георгиновна. А заодно еще раз поломали голову над способом получения сведений об источнике осведомленности помощницы по хозяйству по поводу нашего с Наташкой вояжа в Ижевск.
Остаток времени до отлета коротали с помощью плюшек, ватрушек и перепечей, угощая ими всех, кто удачно присел неподалеку. Многие косились с недоверием и тут же отсаживались подальше. Некоторые воспринимали это как благотворительность. А кое-кто пытался всучить Наташке деньги. Сама Наташка очень нервничала – рука не поднималась выкинуть излишки в мусорный ящик, а меня угораздило неосторожно намекнуть на безлицензионную торговлю.
На сей раз я равнодушно пережила момент взлета нашего самолета. Все внимание было приковано к Тимке. Испытывая мучительное чувство стыда от того, что, не видя его, была о нем плохого мнения, снова и снова вспоминала, как ловко он переместился со своей коляски в пассажирское кресло. Руки у него были не по юношески сильные, а вот ноги… Безвольные макаронины. И в отличие от меня, он совершенно не боялся летать. Наоборот, серые глаза с огромным удовольствием следили за всем, что происходило в салоне.
Говорят, что большинство авиакатастроф приходится на время взлета и посадки. Но меня больше всего пугает сам полет. Я искренне радуюсь только тогда, когда лайнер снижает высоту и заходит на посадку. По тому, как перестало закладывать уши, поняла, что наступил главный момент моей фобии, и начала лихорадочно обдумывать тему для общей развлекательной беседы, но в голову лезло только одно: во всем виноват злодей Серов. Именно ему надлежало сейчас сидеть на моем и Наташкином месте. И сама не заметила, как выразила свое сожаление вслух.
– Но ведь отец в командировке, – обиженно возразил Тимка. – А у него работа всегда была на первом месте.
– Тогда не следовало загонять тебя почти на родину Чайковского. На, будешь «барбариску»? Ир, тебе не предлагаю, ты уже целую кучу их смела и не заметила. Расслабься, всего полтора часа осталось. – Наташка развернула леденец и насильно впихнула Тимке в рот. Хорошее воспитание не позволило ему ее выплюнуть.
– А никто меня туда и не загонял. Просто мне захотелось навестить бабушку – мамину маму. Она старенькая и сама в Москву не доберется.
– Владимир Аркадьевич говорил, что она в больнице, – стараясь не смотреть на Тимку, сказала я. – А кто за ней будет потом, после выписки ухаживать?
– Да она не в больнице. Врач приходила на дом, укол сделала, давление сразу снизилось. И у бабули племянница, моя тетя, рядом живет. Отец ей недавно еще деньги послал, чтобы она бабулю не бросала. А следующим летом я опять к ним прилечу. Жаль, что до этого раньше не додумывался. Отдохнул классно!
– А кто тебе в Москве, как ты говоришь, «перевозку» обеспечит? Георгиновна? Ой, надо же! Такое отчество… невольно оговорилась! – Наташка стряхнула с колен невидимую, не иначе как космическую пыль.
Тимка чуть заметно усмехнулся:
– Евгения Георгиевна позвонила папе на работу, и там быстро все вопросы уладили.
– Хорошо, что она так удачно упала – только ногу повредила. Прикусила бы язык, пришлось бы нам побегать. Интересно, как она угадала время нашего отлета и прибытия? – Наташка изо всех сил старалась быть равнодушной.
– Она и не угадывала. Ей Марина Сергеевна звонила. Сказала, что вы рассчитывали вылететь за мной в понедельник вечером. А этот рейс всего один. Вот я вам сегодня утром и перезвонил. Номер вашего телефона на мобильнике сохранился. В тот момент, когда вы звонили, я в саду был.
– Ах, да! – встрепенулась Наташка. – Марина Сергеевна. Как нам говорили – ваша уехавшая повариха. Интересно, а откуда она узнала?… Ну, не столь важно. Кто ж теперь вам готовить будет? Евгения Георгиевна пока не в форме. Может, у Ирины Александровны на даче поживешь? У нее свекровь – золото. Такие пирожки… Нет, про пирожки сейчас никак нельзя. Что-то сразу похужело. Авиакомпания за мой счет на ужине сэкономит.
– Спасибо, но я до начала занятий поживу на даче.
«То есть как на даче?» – удивилась я, глазея на белую вату облаков за иллюминатором. Она казалась такой плотной и мягкой, что вопреки страху хотелось по ней пробежаться. И откуда, скажите на милость, этот удивительно голубой цвет неба? Впрочем строго научный ответ мне известен, и он напрочь лишен романтики. Тут самолет капитально тряхнуло, я, вцепившись в Тимку, пискнула, через силу взяла себя в руки и, заикаясь, повторила вопрос вслух.
– Ир, ну что ты парню допрос с пристрастием учиняешь? – поморщилась Наташка. – Причем шарахаешься из одной крайности в другую. Не понимаю, какое отношение к конечному пункту нашего прибытия имеет нынешний – седьмое небо. – И обернулась к Тимке: – Нам, молодой человек, велено доставить тебя и сдать Евгении Георгиновне. О даче разговор не шел. Не мешало бы с ней посоветоваться.
– Я уже решил это проблему. Она не посмеет возражать. И потом, какой смысл торчать по такой жаре в московской квартире, когда еще есть время для дачного отдыха.
– Интересное кино! А кто за тобой будет уха… Я хотела сказать, кто тебе будет помогать? – Наташка полностью развернулась к Тимке, перегнулась через поручень и, облокотившись на мои коленки, попыталась оторвать меня от его жилетки. – Ир, оставь одежду ребенка в покое. Это тебе не АН-24. Здесь иногда и встряхивает. Это нормально. Отцепись, несчастная! Можно подумать, тебе надеть нечего.
– А за мной ухаживать не надо. Я вполне самостоятельный человек. – Тимка погладил мою судорожно скрюченную в единении с его жилеткой руку, и она у меня самопроизвольно разжалась.
– Спасибо. Я ее, если не возражаете, с собой заберу, – залопотала я, левой рукой осторожно укладывая правую длань себе на колени.
Наташка казалась явно расстроенной.
– Даже не знаю, как теперь быть. Ну нет никакого желания тащиться на твою дачу.
– Можете не тащиться. – Тимка засмеялся. – Меня Илья Иванович встретит. Вы, наверное, с ним знакомы. – Серые глаза пытливо уставились сначала на Наташку, потом на меня.
– Заочно, – кивнула подруга. – Как и со всеми остальными вашими домочадцами.
– Пожалуй, стоит познакомиться поближе, если этот человек вызывает у тебя такое доверие, – улыбнулась я Тимке, а следом, почувствовав, как локоть подруги впечатался в мой бок, одарила болезненным оскалом и Наташку. – Твой отец говорил, что Илья Иванович ваш родственник и очень своеобразный по характеру человек. Вот только я плохо лажу с пчелами, хотя их яд и считается лекарством. Беда в том, что им по фигу дозировка, а главная ведущая сила – коллективизм.
