Людмила Милевская - Веселая поганка
Ха, служит нам! Я мгновенно вспомнила сколько раз я просила у Бога себе всевозможных благ, а получала лишь то, что получала.
— Говорите, Бог нам служит. Но разве можно о желаниях моих судить по тому, что я имею? — возмущенно спросила я. — Прошу одно, а Бог дает совсем другое.
— Бог всегда дает только то, чего заблудшая душа желает. Но разве есть у вас духовные проблемы? Я их не заметил, — насмешливо поинтересовался американец. — Вы так увлечены материальным.
Мне стало обидно. Что он о себе представляет, зазнайка. Будто я несформированный человек.
— Есть у меня проблемы, — заявила я. — И не так я бездуховна, как вам показалось: думаю о своей душе и даже вижу ее недостатки.
Американец изобразил изумление.
— У вас есть недостатки? — спросил он, конечно же с издевкой.
— Да, есть.
— Какие же?
— Ну… Их немало, вот гордыня, к примеру, сильно мешает супружеской жизни. Уж сколько Бога просила гордыню мою усмирить, ведь бегут же от меня мужики, а Бог и в упор не видит. Да что там гордыня, Бог и похуже обидел меня. Я бы верила в него, когда бы он мне помог сохранить жизнь моей бабули. Уж как молила я его, когда умирала она, несравненная моя Анна Адамовна, как просила и что же? Бабуля умерла.
Я с осуждением посмотрела на американца, мол будешь еще ты мне здесь говорить. Он кивнул с пониманием и, просветлев, продекламировал:
— Я попросил Бога забрать мою гордыню, и Бог сказал мне: «Нет». Он сказал, что гордыню не забирают. От нее отказываются. Я попросил Бога вылечить мою прикованную к постели дочь, и Бог сказал мне: «Нет». Он сказал, что душа ее вечна, а тело все равно умрет.
— Мысль неплохая, — согласилась я, — да что мне в ней проку?
— Когда вы начнете видеть хорошее, что дает вам Бог, — исчезнет плохое, — ответил мой монах, и я призадумалась.
Мысли поскакали-поскакали и доскакали до вопроса, который я тут же и задала:
— Послушайте, а этот ваш Великий гуру, уж не знаю как его зовут…
— Ачарья Маха прабху, — услышала я в ответ. — Для вас просто Маха прабху, потому что для вас он не учитель.
— Хорошо, а вот этот Маха прабху, пропал, значит, что ли? Как-то непонятно все это мне. Он что, в лапы «братанов» попал что ли?
Мой монах удивился и воскликнул:
— Софья Адамовна, как это у вас происходит? Только что говорили мы совсем о другом, так где та невидимая нить, которая привела вас к мысли о моем учителе?
— Такой нити не вижу и сама, — горестно вздохнула я. — Это все потому, что есть у меня качество, присущее корове: последующая моя мысль напрочь вытесняет преды— дущую. Со стороны это выглядит по-всякому: порой, как глупость, порой как изощренный ум, как хладнокровие и даже как храбрость, порой, но на самом деле я просто забываю, что было со мной уже спустя десять минут. Ученые говорят, что так же мыслит и корова.
— Корова — священное животное. Я бы не стал ее сравнивать с вами, — отрезал монах. — Что же касается вопроса, который вы задали: сам голову ломаю. Возможно, ачарья Маха прабху был пленен этими людьми. Возможно, Ангира Муни тоже от этих людей скрывается. Я должен эту задачу решить.
Я пришла в изумление:
— Муни? Скрывается? Если он и делает это, то весьма необычным образом: разгуливает по Москве в элегантном пальто. Даже я знаю, что он живет на третьем этаже в девятой квартире. Почему вы до сих пор не встретились с ним? Почему не поехали к нему без меня?
Монах незамедлительно мне возразил.
— Это невозможно, — воскликнул он. — У нас с ним совсем другой уговор был. Ангира Муни не мог сообщить мне о всех неприятностях по телефону. Он лишь сказал, что встречаться мы должны так, как запланировано на моменты величайшей опасности. Понимаете, о чем я говорю?
— Понимаю и потому удивляюсь. Монахи, а ведете себя как шпионы. Конспирацию соблюдаете, все у вас закодировано, даже друг к другу в гости как нормальные люди завалить не можете. Вот вам мой совет: раз уж вы так доверяете милиции, так шли бы в ближайшее отделение и писали заявление о пропаже вашего Великого гуру.
Бедный монах посмотрел на меня, как на умалишенную.
— Во всех странах есть силы, которым мы тем или иным образом мешаем, — важно сообщил он. — Жизнь нашего гуру драгоценна. Ни я, ни Ангира Муни не можем ею рисковать. Я обязан разобраться в ситуации так, чтобы не пострадал мой Великий учитель. Найти ачарью Маха прабху — моя задача.
— Думаете найти его живым? — пригорюнившись, спросила я.
— Вы же надеетесь найти живым своего сына.
Я рассвирепела:
— Надеюсь? Уверена, что найду!
— Вот и я уверен. Миссия, с которой ачарья Маха прабху явился сюда, не выполнена, следовательно у меня есть надежда. Надеюсь и на вашу помощь.
«Этого еще не хватало, — подумала я. — На кой он мне сдался, монах этот? Был бы нормальным шпионом… Тьфу! Заклинило меня на шпионах этих. Был бы он нормальным мужчиной, тогда без вопросов: я, как женщина разведенная, сделала бы все, что в моих силах, а так… Бесполезная трата времени. И потом, это же аморально. Мне мафиоза Гургенов будет помогать, а я что же, ему, монаху? Да это то же самое, что он, монах, прямо обратится за помощью к мафиозе. Разве это достойно его?»
— Какая от меня помощь? — воскликнула я. — Разве сами не видите?
— Вижу, и даже больше, чем вы думаете, но с поддержкой Господа предвкушаю — вы приведете меня к учителю моему. Предвкушаю более: приведет меня к учителю ваш путь к сыну.
«Ох и хитер,» — подумала я.
Однако, бросить американца не позволила мне совесть, чтобы там ни думал он о моей душе.
Да, не позволила совесть. Так сразу — не позволила, а постепенно — пожалуйста. Надо было себя убедить, что сразу отправиться с монахом на поиски его Великого учителя я не могу — необходимо срочно встретиться с мафиози Гургеновым, а там и потеряться несложно…
— Сделаем так, — сказала я. — Сейчас выйду у Тамаркиного офиса, а вы езжайте по своим делам.
На лице американца отразился ужас, вызванный Марусиным «Жигулем».
— Ну что же вы, — укорила я, — вон уже до высот каких дошли, уже с человеческими слабостями не на шутку схватились, с похотью и гордыней ведете борьбу, от материального практически отказались, так нельзя же пасовать перед каким-то ничтожным «Жигулем».
— Я не пасую, но может мне лучше вас подождать. Вы вернетесь, и мы продолжим поиски.
— Да нет, так не пойдет. Я должна встретиться с одним нехорошим человеком, с мафиозой. У меня есть свои дела — что же, вы будете все это время сидеть в Марусином «Жигуле»?
— Я буду молится, — заверил он.
«Ага, он будет молиться. Где молиться, ему все равно, а я? Неужели я теперь должна возить его по всему городу на одном лишь незначительном основании, что он не хочет справляться с „Жигулем“?»
— Так дело не пойдет, — повторила я. — Садитесь за руль и поезжайте по своим делам. Я же займусь своими, а потом как-нибудь встретимся.
— Как? — наивно поинтересовался он.
— Не знаю, — ответила я, не имея вообще желания встречаться.
— Ах, вы же можете Доферти позвонить, — просветлев, вспомнил американец. — Я, пожалуй, буду у него, а если даже и нет, он знает где меня найти.
— Хорошо, — согласилась я, не испытывая никакой радости и не собираясь в ближайшие годы этому чертовому Доферти звонить.
Мы расстались. Я отправилась к Тамарке, а мой монах, с невероятными мучениями заставив двигаться Марусин «Жигуль» в нужном ему направлении, исчез из моей жизни, как я тогда думала, навсегда.
* * *Тамарка, как увидела меня, так сразу и закричала:
— Мама, ты невозможная! Теперь весь город ищет тебя!
— А что, Саньку уже нашли? — загораясь надеждой, спросила я.
Тамарка помрачнела:
— Нет, Саньку не нашли, но в твою квартиру позвонил «братан» и сказал, что с тобой хочет поговорить ребенок. Баба Рая ответила, что дома пока нет тебя и сама поговорила с Санькой.
— О, боже! — заламывая руки, воскликнула я. — Мой Санька! Мой сын! Что сказал он?
Тамарка пыталась ответить, но я махнула рукой, мол к чему посредники, и набрала номер своей квартиры. Трубку подняла баба Рая.
— Баба Рая! — завопила я. — Скорей, говорите, как мой Санька? Что сказал он?
И баба Рая заговорила. С присущей ей въедливость она в деталях охарактеризовала мое поведение, выдала несколько нецензурных эпитетов моему темпераменту, прошлась насчет моего незавидного будущего и лишь после этого остановилась на Саньке.
— Да я жа ж як услышала яго, сярдечко наше, так сразу жа ж и не устояла на ногах — на тамбуретку плюхнулася, — с чувством сообщила баба Рая.
— Это понятно, — отмахнулась я, — а Санька? Что он вам говорил?
— Говорил жа ж наш малец все так чудно, что я жа ж и не поняла ничего.
— О, господи! — возмутилась я. — Баба Рая, совесть поимей! У меня нет под рукой «тамбуретки»! Падать некуда, сейчас же говори, не обижают его?
— Сказав, шо не обижають. И шоб не перживали за него, сказав, — просветила баба Рая и снова начала меня ругать, награждая эпитетами, без которых она ну просто жить не могла.
