Джоржет Хейер - Никотин убивает…
— Пачку «Мальборо», будьте любезны, — проронил Рэндалл.
Браун передал ему сигареты и взял шиллинг, который Рэндалл достал из другого кармана жилета.
Рэндалл закурил и спросил небрежно:
— Гайд у себя?
Словно занавесь пала на лицо Брауна, до того весьма жизнерадостное от лицезрения десятифунтовой бумажки.
— Нет. И я не знаю, где его искать.
— Какая жалость, — заметил Рэндалл. — А мне надо было видеть его по важному делу.
— Ничем не могу помочь, сэр! — сказал Браун.
— Вероятно, самое время сказать вам, что я не из полиции, — заметил Рэндалл. — Хотя один из этих ребят явно дежурит на углу напротив магазина.
— Можно подумать, я его не заметил! — фыркнул Браун. — Я легавых вижу за три квартала. Вам бы лучше держаться подальше от этого дела, сэр. Мистера Гайда здесь вы все равно не найдете. Его тут не было вот уже десять дней.
— Ну хорошо, а если бы я оставил письмо для мистера Гайда, вы передали бы его? — спросил Рэндалл.
Браун бросил быстрый взгляд на улицу, на перекресток, где стоял, прислонившись к столбу, скромно одетый молодой человек.
— Нет, навряд ли, я ведь даже не знаю, куда потом девать это письмо. А что вам надо от мистера Гайда? Почему вдруг такая срочная необходимость?
— Думаю, вам это знать необязательно, — заметил Рэндалл. — У нас с ним есть всякие торговые… гм!.. вопросы, которые необходимо время от времени прояснять. Но я думаю о другом. Как вы смогли бы истратить десять фунтов, а?
— Все это без толку, сэр, — с некоторым напряжением отвечал Браун. — Гайда нет, он испарился!
— О да, я это усвоил, — сказал Рэндалл. — Я говорю о десяти фунтах. Может быть, вы их просто неспособны потратить на что-либо полезное?
— А как я их получу? — угрюмо спросил Браун.
— Очень просто. Расскажите мне, где Гайд хранит свои бумаги.
— Я никогда не имел дела с его бумагами, — замотал головой Браун. — Если что-то и приходило по почте, я никогда не совал носа в эти дела…
Тут он заметил, как рука Рэндалла с десятифунтовой купюрой медленно, но неотвратимо движется назад, в сторону кармана.
— Как жаль! — заметил Рэндалл. — А если бы у вас были письма к Гайду, то они уж, поверьте, стоили бы побольше, чем десять фунтов!
— Откуда я могу знать, что вы не один из этих легавых?! — вдруг со злостью прошипел Браун. — Откуда я могу знать, что вам можно доверять?
— Это точно, знать этого вы не можете, — кивнул Рэндалл. — Но ведь вы все равно ничего не знаете — почему же вас этот вопрос вдруг так взволновал?
Теперь купюра уже переместилась в портмоне — еще секунда, и портмоне будет застегнут, и тогда — плакали денежки… Браун не выдержал.
— Хорошо, я вам скажу кое-что о его бумагах, да только это вам вряд ли поможет. Я вас честно предупредил, так что без обид, хорошо?
Рэндалл снова расстегнул кошелек.
— Где они?
— Их никто не сможет достать. Я и сам толком не знаю, где, но…
— Говорите, я попробую что-нибудь сделать, — поощрил Рэндалл Брауна, слегка похрустывая новенькой купюрой вдобавок.
— Ну вот, он держит свои бумаги в одном из своих депу… депа… дупо… дипазитных сейфов в банке, — выговорил Браун неохотно и, кроме того, с большим трудом.
— Естественно. А в каком именно?
— Этого я не знаю. Он мне не докладывал, сами понимаете. А я и не спрашивал. Ну вот, я же говорил, что вам пользы от меня все одно не будет.
— Ладно, а где он держал ключи от сейфа?
— На цепочке от часов. И притом никогда не отстегивал.
— Ага, значит, на цепочке от часов… — задумчиво протянул Рэндалл, слегка проминая пальцами вожделенную мистером Брауном банкноту.
— Ну что ж, полиции об этом сообщать — мало толку, слишком уж все расплывчато, но если я обещал — я плачу, — сказал наконец Рэндалл после томительного для мистера Брауна молчания и передал ему десять фунтов.
Браун быстро удостоверился, что бумажка именно в десять фунтов, и незаметно сунул ее под свитер.
— Ну что, вы хотели услышать все о нем — вы все и услышали, — сказал Браун. — Больше мне сказать нечего. Вы довольны?
— Еще как, — безразлично сказал Рэндалл.
И вдруг в голове Брауна словно что-то щелкнуло, и он спросил:
— А скажите, я вас раньше никогда не видел?
— Мой милый друг, вы не только никогда не видели меня прежде, но я совершенно уверен, что и впредь никогда не увидите! — заверил его Рэндалл.
Мистер Браун потер подбородок.
— А, черт, странное чувство… Я словно бы сразу вас узнал, стоило вам войти в магазин. А потом вижу — нет, незнакомец… Странно…
— Ну, тогда присмотритесь внимательнее, — пригласил Рэндалл. — Ну как?
— Нет, сэр, извините, обознался, — признался Браун. — Такое бывает… Но надеюсь, без обид, а, сэр?
Рэндалл подхватил на локоть свою трость.
— Конечно, дружище, — сказал он. — Продолжайте и дальше узнавать людей — это вам не поможет в практической жизни, зато доставит массу пищи для вашего изголодавшегося по работе ума.
Мистер Браун не понял тонкого комплимента, заложенного в эту фразу:
— Сэр, не подумайте, я буду держать язык за зубами!
Он подмигнул Рэндаллу.
По лицу Рэндалла промелькнула жутковатая улыбка, одними уголками губ, и он медленно ответил:
— Я насчет этого и не беспокоюсь, любезный.
Рэндалл вышел из магазина, нагло кивнул сыщику, полусонно стоящему у фонаря, и отправился домой. Сыщик вылупил глаза и простоял, все еще соображая, пару минут, после чего неуверенно пошел вслед за Рэндаллом Мэтьюсом.
Потом он отчитывался перед Ханнасайдом:
— Он пробыл в магазине минут двадцать. А потом вышел и зашагал по улице с таким видом, что к нему, дескать, ни на какой козе не подъедешь.
— Да, очень похоже на мистера Рэндалла Мэтьюса, — кивнул Ханнасайд. — Вы, конечно, не слышали, о чем он там разговаривал в магазине?
— Нет, я попросту не мог расслышать, сэр. Ведь я стоял снаружи.
Ханнасайд похлопал его по плечу:
— Ну конечно, конечно. Да это и не так важно было слышать… Но мне интересно знать, что предпримет мистер Мэтьюс вслед за этим!
А в действительности следующий поступок Рэндалла Мэтьюса был вполне предсказуем. Наутро, надев черный костюм и черный галстук, он сел в свой черный «мерседес» и отправился в Гринли Хит. На похороны своего дяди.
Служба проходила в церкви Париша, было много скорбящих в трауре. Кроме родственников, там были мистер Рамболд, доктор Филдинг и мистер Брук, деловой партнер Гая. Найджел Брук, высокий молодой человек с классическим греческим профилем, считал крайне важным появляться на всех общественных мероприятиях, хотя в принципе расценивал обряд похорон как пережиток средневекового варварства.
— Ну что ж, я не слишком удивлен вашими взглядами, — заметил доктор Филдинг ледяным тоном, когда Брук шепотом изложил ему свои взгляды на проблемы жизни и смерти.
— Но я боюсь, что наш бедный Гай слишком глубоко переживает все это, — немедленно перевел разговор на другие рельсы смышленый мистер Брук.
— Ну, это неудивительно, ему не досталось наследства.
Натолкнувшись и в этом пункте на непонимание, Брук решил вообще сменить пластинку:
— Но мне кажется, что все же это в нем больше от природного артистизма, чем от действительно глубоких переживаний! — сказал он, чуть прищурив один глаз, как бы сразу давая понять, что он относится к своему деловому партнеру не без здоровой доли скепсиса.
— Угу, — только и ответил ему Филдинг, которого тошнило не только от Гая, но и от Брука.
— Но ведь, с другой стороны, старик Мэтьюс был порядочным гадом, не правда ли? — снова резко поменял направление Брук, ища хоть какого-то положительного отклика.
Но на сей раз доктор вообще решил воздержаться от ответа и сделал вид, что погрузился в глубокое скорбное раздумье. В душе он проклинал болтливого Брука совершенно не в христианских выражениях.
Оглядевшись, мистер Брук неожиданно сказал:
— Хм, у этой женщины прическа напоминает нечто среднее между конским хвостом и стальной пружиной.
— Что-о?
— Вам, наверное, это кажется немного нахальным — обращать внимание во время похорон на женщин, но уверяю вас — в моей карьере такое переключение с одного на другое очень помогало.
— О чем вы говорите? — с отвращением сказал Филдинг, отодвигаясь от Брука.
— Да вот! — Брук кивнул на миссис Лаптон. — Какая величавость, какая игра пышной женской плоти…
Доктор, бросив еще один презрительный взгляд, отошел от него.
Наконец, после отпевания, все постепенно стали выходить во двор и рассаживаться по машинам. На сей раз Агнес не смогла отказать своей матери, которая пригласила ее с мужем к себе, и Оуэну пришлось, ворча себе под нос, подчиниться.
Рэндалл тем временем успел оскорбить обеих теток своими пространными рассуждениями о бренности их житейских устремлений и, весьма довольный произведенным эффектом, быстренько оставил их и подошел к Рамболдам.
