Клод Изнер - Встреча в Пассаже дАнфер
— Это так, — подтвердил сидевший с ними за одним столиком румяный мужчина.
— Виктор Легри — Юг Ребель,[81] — представил их друг другу Ломье. — Здравствуйте, Юг.
— Эта Фьяметта дорогая штучка! Надеюсь, мои слова не шокируют вас, дорогая, — с улыбкой повернулся к своей спутнице Ребель, — но я не мог не воспользоваться дарами, которые Господь Бог, если он, конечно, существует, послал мне.
— Вы знаете, где она квартирует? — спросил Виктор.
— В отеле «Континенталь». Жюль Ренар вам только что кивнул, — обращаясь к Ломье, сказал Ребель. — Он говорил, что хочет вас видеть. Вы слышали, театр «Одеон» включил в репертуар его одноактовую комедию «Просьба», Жюль Леметр[82] написал хвалебную статью в его честь, и Сара Бернар пригласила его к себе.
В этот момент одна девица, подражая Мэй Белфорт,[83] запела:
Мои брюки как у англикашек,Такие неудобные,Пускай они некрасивые, мне плевать,Ведь на сцене они — то, что надо!
Виктору захотелось побыть одному и подышать воздухом. Он попрощался с Ломье и с трудом отыскал Таша, которая оживленно беседовала с какой-то американкой.
— Познакомься, это Мэри Кассат, два года назад она выставила девяносто восемь картин у Дюран-Рюэля,[84] — пояснила ему Таша. — Мне кажется, тебе не очень здесь понравилось, я не ошиблась?
— Нет, слишком много сплетен и кривлянья, я собираюсь вернуться в магазин, ты со мной?
— Мне бы очень хотелось, но завтра с рассветом надо приступать к работе, мне еще много что предстоит сделать.
— Что ж, тогда увидимся завтра.
Он погладил ее по руке и скрылся в толпе. Какая-то полная дама шепнула ему на ухо:
— Представляете, англичанкам уже мало их знаменитых чаепитий, они теперь еще и курят, это называется «чай с сигаретами», только подумайте!
Выйдя наружу, Виктор тоже закурил. Лязг железа, доносящийся со стороны конюшен, вызвал его любопытство. Он подошел и увидел сэра Реджинальда, на сей раз в клетчатом пиджаке, склонившимся над трехколесной машиной с двумя кожаными сиденьями. Англичанин поднял голову.
— Это трехколесный паровой экипаж Серполле,[85] невежды видят в нем нечто сатанинское. Но должен сказать, месье Легри, на этой машине, на управление которой я получил разрешение, подписанное комиссаром полиции, я легко обгоняю конные экипажи. Придет время, когда даже велосипед уйдет в прошлое. В Париже уже есть Автомобильный Клуб, благодаря маркизу де Диону.[86] Вы нас покидаете?
— Увы, мне нужно работать. Благодарю за прекрасный вечер.
Автомобиль произвел на Виктора сильное впечатление. Он бы не отказался приобрести такой.
Бледный свет фонаря падал на кровать сквозь решетчатые ставни. Эрик задумчиво смотрел на спящую Кору. Ранним утром он явился к ней с двумя чемоданами, объяснив свой переезд тем, что поссорился с матерью.
— Я в долгу не останусь, — пообещал он девушке.
Кора встретила его с распростертыми объятиями, воспринимая его нежность к ней как плату за гостеприимство.
«Она всего лишь маленькая шлюха, но заслуживает лучшей доли. Конечно, как у большинства ей подобных, на уме у нее только деньги… Но я и сам, в конечном итоге, немногим лучше, — думал Эрик. — Интересно, в кого я такой… Может, в дядюшку Донатьена?.. Что ж, если мне удастся провернуть это дельце, я позабочусь о малышке».
Он ненавидел квартиру на улице Верней — темную, с удушающей атмосферой, и узкие грязные домишки по соседству, в которых обитали по большей части мясники, колбасники и торговцы углем. Ему надоела скрипучая кровать, дешевые побрякушки Коры, ее расчески, щипцы для завивки волос…
Его разбудили истошные крики торговки, расхваливающей салат-латук: «Первосортный товар из Карантана! Налетай, кто желает!». Когда-нибудь он свернет ей шею.
Эрик засунул руку под простыню и погладил грудь Коры. Ничто так не возбуждало его, как пассивность объекта вожделения.
Кора покорно отдалась ему, а когда он откинулся на спину, удовлетворенный, отвернулась и снова уснула. Эрик встал, собираясь уйти по-английски, но его взгляд упал на гору грязной посуды, которую можно было вымыть в раковине в конце коридора, и вдруг, неожиданно для него самого, сердце сжалось от жалости к Коре. Она всячески старалась ему угодить. Вернувшись вчера из «Пивнушки для холостяков», несмотря на усталость, приготовила телячье рагу, и пока он ел, стояла рядом и смотрела на него, готовая удовлетворить любой каприз любовника. Эрик представил себе, что было бы, если бы его мать узнала об этой связи. Бернадетта Перошон была строгих правил, и ее, наверное, хватил бы удар, если бы она увидела сына в квартире проститутки. Он словно наяву услышал ее визгливый голос: «Неблагодарный! А о моей репутации ты подумал? От тебя никогда не будет толку. Один Бог ведает, чем это может закончиться!»
Эрик зажег свечу, натянул брюки, вынул из кармана пиджака, висящего на спинке стула, карандаш и записную книжку и начертал:
Бонваль Ида. В провинции, перед рождественскими праздниками должна вернуться в Париж.
Найти во что бы то ни стало новый адрес Сюзанны Боске.
— Эрнест Сорбье с 1888 года вне игры. Значит, их осталось всего семеро, — прошептал он. — Ида Бонваль, Сюзанна Боске, Гюго Мальпер, Рен и Лазар Дюкудре, Виржиль Сернен и Эварист Вуазен. Интересно, как они себя поведут, когда получат от меня очередную записку? Не исключено, что перегрызутся между собой. Плохо только одно: я не единственный, кто идет по следу, и медлить мне нельзя.
ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ
Суббота, 23 ноября
Издав протяжный гудок, поезд тронулся, оставив Виктора и еще нескольких пассажиров на платформе под проливным дождем. Все бегом бросились к зданию вокзала. Виктор поинтересовался у служащего, как ему попасть в замок Буа-Жоли. Тот снял фуражку и долго чесал в затылке прежде чем изрек:
— Папаша Граффар.
Виктору пришлось подождать еще некоторое время, пока паренек со станции сбегал предупредить папашу Граффара о том, что его дожидается клиент.
Наконец, потрепанный шарабан,[87] запряженный не менее древней, чем он сам, клячей, остановился у края платформы. Папаша Граффар, совершенно седой, но довольно бодрый старик, выслушал адрес и лениво взмахнул кнутом. Лошадь двинулась, и вскоре Виктор увидел безлюдную, утопавшую в грязи деревеньку. Он порадовался, что захватил с собой зонт, в противном случае, сидя рядом с кучером в открытой повозке, вымок бы до последней нитки.
Чуть меньше чем через полчаса шарабан остановился у незапертых ворот.
— С вас двадцать су, — произнес папаша Граффар, молчавший всю дорогу.
— Я хотел бы нанять вас на целый день, если возможно. Назначьте цену.
После долгого раздумья кучер потребовал сто су. Виктор согласился.
— Подождите меня, я не знаю, сколько времени мне придется там провести, а потом поедем в Сен-Ле-Таверни,[88] где я сяду на обратный поезд.
Он прошел через парк по аллее с фруктовыми деревьями по обеим сторонам. Справа, у невысокой стены, теснились решетчатые вольеры с собаками. Они разноголосым лаем встретили появление чужака. Виктора поразило их количество.
Перспектива путешествия в замок Гюго Мальпера и сама по себе не слишком воодушевляла Виктора, в довершение ко всему у него с самого утра разболелась голова. И неудивительно, ведь ему всю ночь снились кошмары. Тем не менее, в восемь утра он позвонил в лавку и сообщил Жозефу, что отправляется в Домон, попросив придумать что-нибудь, чтобы объяснить его отсутствие Кэндзи. «Телефон — замечательное изобретение, и главное его достоинство в том, что можно оборвать разговор, не слушая возражений собеседника», — подумал Виктор, вешая трубку.
Он подивился на замок, построенный словно по проекту Безумного Шляпника из сказки Льюиса Кэролла, и позвонил в дверь. Ему открыла широкоплечая женщина лет пятидесяти с некрасивым лицом. Но Виктор угадал в ней одну из тех, у кого под неприглядной внешностью скрывается добрая душа. Он назвался далеким родственником месье Мальпера, с которым желал бы обсудить семейные дела.
— Добрый день, месье, меня зовут мадам Бонефон. Хозяин уехал на рассвете. Анри запряг двух лошадей в его ландо,[89] и они помчались к знакомому ветеринару, который живет в Медоне. Если бедная Пишетта умрет, это разобьет хозяину сердце!
— Речь идет об одной из собак?
— Любимой! Пишетта принадлежала раньше маленькой дочке бакалейщика, бедную собаку зацепило шальной пулей на охоте. Бакалейщик отдал ее месье Мальперу, которого прозвали у нас Покровителем псов. Теперь Пишетта, конечно, чересчур растолстела, и с годами это только усугубляется, потому что хозяин балует ее сладостями. А вчера вечером ее укусил хорек! Рана глубокая, остается надеяться, что она не воспалится! Месье Мальпер — славный человек, но когда дело касается собак, теряет голову!
