Дарья Калинина - Куда исчезают поклонники?
Лев Илларионович – всего лишь крохотный винтик в огромной машине, перемалывающей людей словно солому на току. Задача Льва Илларионовича – выполнить приказ, полученный свыше. И он его выполнял. А уж хорошо это или плохо, судить было не ему и даже не будущим поколениям. А кое-кому повыше.
Глава 9
Вдохновленная разговором с дедом, Мариша на следующий же день сообщила Вике новости о ее дедушке.
– Не скажу, чтобы ты меня порадовала, – вздохнула в ответ Вика. – Ведь всегда мечтаешь о деде-герое. А вовсе не о фанате, который занимался темными делами.
– Твой дед считал, что выполняет приказ партии и лично товарища Сталина! – горячо заступилась за него Мариша. – И вообще, если бы он не стал выполнять эти приказы, то и тебя бы на свете не было!
– Почему это?
– Да потому что! Сгинул бы твой дед за непослушание в лагерях или на лесоповале! И не встретился бы он с твоей бабушкой! Кстати, а когда он с ней встретился?
– Первое письмо датировано сорок первым годом.
– Ага. А из письма ясно, долго они были знакомы перед этим?
– Да. Он упоминает их внезапную встречу как раз накануне пожара, охватившего всю страну.
– Значит, это была страсть, которая вспыхнула между ними в одну минуту. И протянулась через всю их жизнь.
– Учитывая род занятий моего дедушки, бабушка могла его откровенно опасаться.
– А где жила твоя бабушка?
– До войны?
– Да.
– В Камышине.
– Это где такой?
– Рядом с Волгоградом.
– На Волге?
– Ну да. А что тебя удивляет?
– Как – меня? А тебя разве ничего не удивляет? Твоя бабушка тоже жила на Волге! Лев Илларионович переселял немцев с Поволожья в Казахстан. А Поволжье где? На Волге!
– А что тут такого? – недоумевала Вика. – Там они и познакомились. На Волге-матушке. Где же еще?
Мариша умерила свои восторги. В самом деле, где же еще было познакомиться будущему сотруднику НКВД и молодой девушке, как не на Волге, в ее родном городке.
– А твоя бабушка ничего не рассказывала об этом периоде ее жизни?
– Нет. Просто говорила, что перед войной они жили на Волге. А потом их эвакуировали, они долго скитались по стране, бабушкина мама погибла, их дом и все хозяйство было разрушено, так что возвращаться на Волгу самой бабушке смысла не имело. И она осела в Ленинграде.
– Интересно. Но в Ленинград так просто не приедешь. Особенно тогда.
– Почему?
– Даже ленинградцам, чтобы вернуться в город из эвакуации, нужно было получить приглашение от кого-то из оставшихся в Ленинграде родственников. Или как-то иначе подтвердить, что они и до войны жили в Ленинграде.
– Как это – иначе?
– Ну, по домовым книгам, по сохранившимся там записям. Но, учитывая, что в войну Ленинград бомбили каждую ночь, много ли архивов в городе уцелело? Так что это просто удивительно, что твоей бабушке удалось просочиться в Ленинград.
– Но она приехала и поселилась тут.
– Да, только как ей это удалось? Наверное, не обошлось без помощи Льва Илларионовича.
После войны он мог быть влиятельным человеком. И имел возможность помочь своей любимой, а также ее семье.
– А замуж твоя бабушка вышла уже в Ленинграде?
– Да. В пятьдесят первом году. Тогда же родилась и моя мама.
– Очень мило, – пробормотала Мариша.
Выходит, до пятьдесят первого года Викина бабушка жила сама по себе, работала в детской музыкальной школе и получала письма от любимого мужчины, который был к этому времени уже женат на Майе. Интересно, почему Викина бабушка не послала изменника, который женился не на ней, а совсем на другой женщине, далеко и по известному адресу? Почему вместо этого она решилась родить от него ребенка, а потом всю свою жизнь прятала от этого ребенка горькую правду?
Ответа на этот вопрос ни Мариша, ни Вика не находили. Наверное, не было его и у Викиной бабушки. Она поступала так, как велело ей сердце. И поделать с собой не могла ровным счетом ничего.
Но кроме двух подруг еще кое-кто неистово интересовался личной жизнью Викиных бабушки и дедушки. И этот кто-то уже вовсю трезвонил в дверь, стоя на пороге Викиной квартиры.
Слава пришел не один, а в обнимку с огромным букетом. И хотя на улице было лето, цветов было море, должно быть, парню было не так-то просто собрать такой пышный букет.
– Ты обобрал всех бабулек у метро? – вспыхнула Вика, когда в дверь протиснулся сначала огромный букет, а потом уже и сам даритель.
– Почти, – весело согласился Слава. – И почему обобрал? Видела бы ты, какая за меня разгорелась конкурентная борьба! Бабульки чуть ли не в драку лезли, стремясь уговорить купить цветы именно у них.
Букет получился пышным и ярким, хотя и чуточку странным. Ромашки соседствовали в нем с садовыми колокольчиками и люпином. Ранние лилии наполняли комнату чудесным ароматом, но не были одиноки. С ними в букете соседствовали еще какие-то желтые, красные, оранжевые и крапчатые цветы, названия которых подруги даже и не знали.
– Правда, красота?
– У меня нет подходящей тары для всех этих цветов, – растерянно произнесла Вика. – Их слишком много.
– Но обычные вазы у тебя есть?
– Да. Несколько.
– Тащи их все!
И, разложив цветы на столе, Слава принялся ловко составлять из них цветочные композиции, отбирая цветы по размеру и оттенкам. Так к коричневато-красным он клал желтые и разбавлял оранжевыми или песочно-кремовыми. К алым шли белые и синие. И так далее. Всего получилось четыре большие вазы, одна поменьше и одна совсем маленькая вазочка, куда поместились отломившиеся бутоны и тонкие веточки.
Расставленные по всей квартире, эти цветочные композиции сразу же придали ей живописный вид.
– Люблю, когда в доме стоят живые цветы, – удовлетворенно кивнув, произнес Слава. – Неплохо получилось, да?
Девушки молча кивнули. А Слава, уже снова приобретя деловой вид, огляделся по сторонам.
– Ну, и где твоя бабушка могла устроить тайники? – поинтересовался он таким тоном, словно был дизайнером и выяснял, где хозяйка планирует повесить свои шкафчики и полочки.
Вика пожала плечами. В принципе, их квартира для тайников мало подходила. Обычная типовая квартира из трех комнат. Не слишком большая, но благодаря удачной перепланировке каждому обитателю нашлось в ней место. Родители Вики занимали самую большую комнату. Вика обосновалась в комнате поменьше, но солнечной и светлой. А бабушка, которой всегда было жарко и которая мучилась от приступов гипертонии, предпочла комнату с окнами на север.
– Бабушкина комната была вон та, – произнесла Вика, указывая на дверь. – После бабушкиной смерти мама кое-что там прибрала, но сомневаюсь, чтобы она затронула глубинные недра шкафов. Моя мама не по этой части. Ее вполне устраивает, когда чисто только снаружи.
– Не слишком-то правильная позиция.
– Что?
– Разумеется, только с точки зрения восточной философии, – пояснил Слава. – Восточные мудрецы считают, что у человека в жилище все должно быть чисто и ничто не должно препятствовать свободному течению жизненной энергии. Всякий старый хлам, который мы так любим хранить у себя в доме, не что иное, как проявление опасения за свой завтрашний день, вопиющее недоверие к щедротам огромной Вселенной.
– А-а-а... – протянула Вика. – Ну, это ты объяснил бы моей маме. А мои слова она всегда воспринимает в штыки.
– Похоже, у тебя не слишком дружеские отношения с матерью.
– Обычные. Мы безумно любим друг друга. И так же безумно раздражаем. Нам бы лучше жить порознь.
– Что же мешает?
– Мои родители считают, что я еще не готова к этому шагу, – призналась Вика.
Втихомолку она опасалась, что родители никогда и не сочтут ее готовой. Хоть бери и беги из дома. Было бы только к кому убегать и ради кого протестовать.
Тем временем Слава очутился в бывшей комнате Викиной бабушки. Тут было тихо и свежо. Казалось, что хозяйка этой комнаты ушла отсюда совсем недавно. На стенах еще висели фотографии маленькой Вики в школьной форме с трогательными белыми бантиками на косичках. А также фотографии самой бабушки. Был среди них один портрет, который особенно заинтересовал Славу. Он так и застыл перед ним, не сводя глаз с изображения.
Портрет относился годам к семидесятым. Бабушка была еще не старой. Ее густые волосы, расчесанные на прямой пробор, были гладко убраны назад. Серьезные глаза смотрели строго и бескомпромиссно. Руки сложены на коленях. Одета бабушка была в коричневое платье со скромным кружевным воротничком. И меньше всего эта женщина была похожа на человека, скрывающего от окружающих некую интимную тайну своей личной жизни. Может быть, достойную осуждения.
Впрочем, кто осудил бы женщину, решившую родить ребенка от любимого мужчины? Уж скорей стыдиться и огорчаться надо тем, кто заводит детей от нелюбимых, а потом всю жизнь кичится своей порядочностью, которая не позволила им быть по-настоящему счастливыми.
