Галина Куликова - Витязь в овечьей шкуре
— Нет! — испугалась Наташа. — Мне надо с вами поговорить о личном. Сядьте!
И она двумя руками толкнула его в грудь. Покровский, не ожидавший ничего подобного, потерял равновесие и свалился на кровать, нелепо взмахнув руками. Наташа вскарабкалась туда вслед за ним, подползла к нему на четвереньках и, дохнув в лицо коньяком, шепотом сообщила:
— Я люблю вас!
И громко рыгнула. Покровский закрыл глаза и сказал, ни к кому конкретно не обращаясь:
— Это не может быть правдой.
— Нет, это правда! — горячо заверила Наташа и прислонилась щекой к его груди. — У вас такие зеленые глаза, что даже смешно. У меня такого цвета была жидкость для полоскания рта.
— Господи, чем я это заслужил? — прокряхтел Покровский, прилагая все силы, чтобы подняться и поднять Наташу вместе с собой.
Она не хотела, чтобы он двигался, и изо всех сил нажимала головой на его солнечное сплетение.
Он сдался и снова упал на подушки.
— Вы лучший, — сообщила Наташа и обняла его двумя руками, как дядюшка Скрудж из диснеевского мультика обнимал свое золото.
— Я сражен в самое сердце, — пробормотал Покровский и решил, что лучше всего дождаться, пока она уснет, и потом оттащить ее на второй этаж.
— Когда я вижу вас… — горячо начала Наташа, щекоча его шею своим «ежиком».
— Ш-ш-ш! — шепнул он. — Давайте просто полежим.
— Обнимите меня! — попросила она.
— Ладно, — согласился Покровский после паузы и попытался сообразить, когда последний раз попадал в столь нелепую ситуацию.
Интересно, она вспомнит наутро, что вытворяла? Несмотря ни на что, ему хотелось, чтобы она помнила. Через минуту раздалось сопение — его мучительница заснула. Покровский осторожно вывернулся из-под нее и, кряхтя, поднял ее на руки.
Она была тяжелой, горячей и свисала с его рук так, будто в ней нет костей.
Он вытащил ее в коридор и, сделав несколько неверных шагов, попал в холл. Здесь было светло, и в кухне тоже. Возле разделочного стола стоял Вадим и ел жареного цыпленка. Был он в трусах и длинных носках, украшенных ромбиками.
— Куснуть хочешь? — предложил Вадим, показывая сводному брату обглоданную цыплячью ногу. — Покровский молча покачал головой — мол, нет, не хочу. Тогда Вадим отвернулся и стал грызть кость, словно собака — боковыми клыками. Андрей потащил Наташу на второй этаж и уже преодолел целых три ступеньки, когда она неожиданно сказала откуда-то из-под его локтя:
— Меня сейчас вырвет.
— Боже мой, — процедил он и бросился к ближайшему туалету. Сгрузил ее на пол и велел:
— Ну, давайте! Вы можете стоять? Хотя бы на коленках?
— Да! — сообщила Наташа и легла на коврик перед унитазом.
— Ну? И где вам плохо? — рассердился Покровский.
— Везде! — сказала она и захрапела.
Он отскреб ее от коврика и снова двинулся к лестнице. И в этот момент услышал голосок Марины:
— Пап! Папа, это ты?
Покровский ужасно испугался. Он бросился сначала в одну сторону, потом в другую, потом свалил обездвиженное тело на стоящий тут же диван и задрапировал его пледом. В тот же миг в холле появилась Марина.
— Пап, Наталья так и не вернулась. Я недавно проверяла — в комнате ее нет. Что делать? Наверное, надо идти ее искать!
— Я ее уже нашел, — признался Покровский, и в этот момент зазвонил телефон.
Отец и дочь испуганно посмотрели друг на друга, и даже Вадим, перестав жевать, вышел из кухни. Ночные звонки не сулят ничего хорошего.
— Алло! — с опаской произнес Покровский, прижав трубку к уху. — Какой Парамонов? С нашего номера? В отделение милиции? Вы уверены?
Что-о-о?! Какая-то ерунда. Вероятно, местные мальчишки проникли в дом и баловались. Ну, значит, местные девчонки. Я не знаю, почему ночью!
Покровский, а что? Андрей Алексеевич, а что?
Он стал препираться с Парамоновым, в конце концов разругался с ним и бросил трубку на аппарат.
— Черт знает что такое! Капитан Парамонов заявил, что кто-то из нас недавно позвонил в их отделение милиции и сказал, что в поселке Березкино Ц две обезьяны съели человека.
— Разве обезьяны едят людей? — удивился Вадим, перестав жевать.
— Какие обезьяны, дядя? — воскликнула Марина. — Откуда в дачном поселке обезьяны?
— Обезьяны — это Бубрик и Минц, — неожиданно сказал плед человеческим голосом.
— Что это? — пискнула Марина. — Кто это?
— Это твоя Наташа, — ехидно заметил Покровский. — Зря ты о ней беспокоилась.
— О-о! Слава богу. А то мне в голову стали приходить всякие глупые мысли…
— Что, она напилась кофе? — с пониманием спросил Вадим.
— Уверяю вас, до кофе у нее дело не дошло, — заявил Покровский. — Судя по сбивчивым рассказам, она выпила коньяку, ее стошнило, и тогда она снова выпила коньяку.
— Потрясающе, — пробормотал Вадим. — Надо будет попробовать.
— Пап, она там задохнется, ее ведь с головой укрыли, — сказала Марина, и тут плед громко запел:
— Не печалься о сы-ыне, злую долю кляня-аа… Ты-гы-дым, ты-гы-дым…
Покровский нервно рассмеялся и посоветовал дочери:
— Иди спать, я транспортирую ее до места дислокации.
— Но я хочу тебе помочь!
— Иди-иди! — прикрикнул он. — А то наслушаешься всякой ерунды. Пьяные женщины иногда говорят такие вещи, от которых краснеют даже прапорщики.
— По бурлящей Росси-и-и он проносит коняа-а… Ты-гы-дым, ты-гы-дым… — в два раза громче исполнил плед.
Хихикнув, Марина ретировалась, а Покровский отогнул край пледа и увидел, что Наташа лежит с закрытыми глазами, раскрасневшаяся, как булочница возле печи.
— У вас случайно не жар? — пробормотал он и потрогал ее лоб.
— Это жар любви! — с надрывом заявила она и попыталась схватить его за руку.
Он отдернул ее и сказал Вадиму:
— Пойди открой дверь ее комнаты. Вон там, справа от лестницы.
Вадим побежал наверх, а Покровский просунул ладони под Наташу и рывком поднял ее на руки.
Она немедленно прижалась к нему всем телом и обняла за шею. И произнесла, не открывая глаз:
— О! Как от вас приятно пахнет…
— Не то что от вас, — парировал он. — По-хорошему, вас надо хорошенько вымыть.
— Вымойте, — разрешила она томно.
— Да уж, больше мне делать нечего…
— Гро-мы-ха-ет гра-жданская война-а-а! От темна-а-а до темна-а!.. — на весь дом затянула Наташа.
— Стукни ее обо что-нибудь, — посоветовал сверху Вадим. — О перила давай, а то она сейчас всех перебудит.
— Много в поле тро… — Покровский сильно встряхнул свою поклажу, она тотчас забыла про пение и простонала:
— Ой, все внутренности во мне перемешались!
— Ничего, вы поспите, и они разлягутся по местам.
— А где Бубрик? — Наташа распахнула глаза.
В них плескался коньяк.
Покровский занес ее в комнату и сгрузил на кровать, поинтересовавшись:
— Что, черт бы вас побрал, произошло между вами и Бубриком?!
Наташа не ответила. Она обняла подушку и сильно прижалась к ней щекой, свернув на сторону нос. Раздалось сладкое сопение.
— Ну ладно же! — зловещим тоном пообещал Покровский. — Попробуйте только завтра сказаться больной и не прийти в кабинет! Я позвоню в ваше идиотское агентство и выскажу им все, что я о них думаю!
* * *Часам к одиннадцати обитатели дома и их гости начали собираться на кухне. Все были приятно расслаблены, и только американец прилюдно мучился головной болью. Это состояние оказалось для него непривычным, и он сильно страдал, с тоской глядя по сторонам опухшими глазками.
— Вам нужно выпить маленькую рюмочку водки! — кокетливо сообщила ему Лина, подсаживаясь поближе и кладя свою белоснежную руку на его загорелую.
Костя перевел, и Гудмэн с жаром воскликнул:
— О ноу!
— Не давайте ему водки, — посоветовал Вадим. — Он наверняка уже каких-нибудь таблеток наелся. Отравите человека.
— А вот я вам сейчас оладушков подам, со сметанкой, — засуетился Генрих, который выглядел так, будто крепко спал всю ночь. Ко всему прочему в доме было так чисто, словно за него тут поработала добрая фея.
Проснувшись, Наташа некоторое время лежала на кровати и, не мигая, глядела в потолок. Когда дом ожил, она с трудом встала и доволокла себя до ванной комнаты. Напустила в раковину холодной воды и погрузила в нее лицо. В голове роились обрывки воспоминаний, казавшихся страшным сном.
Ночной лес, пруд, лающая собака, голые ноги под кроватью, Покровский, к которому она страстно прижимается… Все выглядело таким диким!
Наташа сняла телефонную трубку и позвонила Ольге.
— Ну? — напряженно спросила та. — Как?
У тебя все тихо?
— Не знаю, что и сказать, — пробормотала Наташа, прикладывая ко лбу мокрую салфетку. — Происходит много всякого-разного.
— Но «хвост» больше не появлялся? Или этот, Негодько?
— Не-ет! — с облегчением бросила Наташа. — От тех-то, наших бандитов, я точно оторвалась. Я уже и думать про них забыла…
— Вот и напрасно, — зловещим голосом сказала Ольга. — Они тебя ждут.
