Луиза Пенни - Время предательства
Рейд завершился. Байкеров там не было. Бовуар чуть не разрыдался от облегчения. И разрыдался бы прямо в том сраном бункере, если бы на него никто не смотрел.
Все закончилось. И вот он опять здесь, сидит в безопасности кабинета.
Тесье прошел мимо, потом вернулся и посмотрел на него:
– Хорошо, что я тебя застал, Бовуар. Информатор, сукин сын, провел нас, но что мы тут можем поделать? Босс очень недоволен, и он назначил тебя в команду следующего рейда.
Бовуар уставился на Тесье, с трудом фокусируя на нем взгляд.
– Что?
– Партия наркотиков направляется к границе. Мы могли бы позволить перехватить их таможне или Канадской конной полиции, но Франкёр хочет отыграться за сегодняшнее поражение. Отдохни. Похоже, большое будет дело.
Бовуар дождался, когда стихнут шаги в коридоре. А когда осталась только тишина, уронил голову на руки.
И заплакал.
Глава четырнадцатая
После обеда с курицей в вине, зеленым салатом, фруктами и сладостями все трое занялись мытьем посуды. Старший инспектор по локоть в мыльной пене плескался в эмалированной раковине, а Брюнели вооружились полотенцами.
Кухня была старая, без посудомоечной машины и новомодных смесителей. Никаких навесных шкафчиков. Только полки темного дерева для тарелок над мраморной столешницей. И шкафчики темного дерева внизу.
Обеденный стол служил также и кухонным. Окна выходили в задний дворик, но снаружи стояла темнота, и гости ничего не видели, кроме своих отражений.
Здесь все отвечало своему названию. Старая кухня в старом доме в очень старой деревне. Кухня, в которой пахло беконом и выпечкой. Розмарином, тимьяном и мандаринами. И курицей в вине.
Когда они покончили с мытьем посуды, Гамаш посмотрел на часы над раковиной. Почти девять.
Тереза и Жером вернулись в гостиную. Он пошуровал угли в камине, а она нашла и включила проигрыватель. Зазвучала тихая музыка – известный скрипичный концерт.
Гамаш надел куртку и свистнул Анри.
– Вечерняя прогулка? – спросил Жером, разглядывавший корешки книг в книжном шкафу.
– Хотите составить компанию?
Гамаш пристегнул поводок к ошейнику Анри.
– Без меня, merci, – отказалась Тереза. Она сидела у огня, вид у нее был спокойный, но усталый. – Я приму душ и сразу в постель.
– А я с вами прогуляюсь, Арман, – сказал Жером и рассмеялся, увидев удивленное лицо Гамаша.
– Не позволяйте ему стоять на месте слишком долго, – крикнула Тереза им вслед. – Он похож на нижнюю половину снеговика. Мальчишки всегда пытаются поставить на него снежный шар.
– Неправда, – сказал Жером, натягивая куртку. – Всего лишь один раз и случилось. – Он закрыл за собой дверь. – Идемте. Мне будет любопытно увидеть эту деревеньку, которая вам так нравится.
– Прогулка не займет много времени.
Холод сразу же напал на них, но он не причинял ни неудобства, ни беспокойства – только освежал. Бодрил. Они были хорошо защищены от мороза. Высокий человек и низенький, похожий на колобка. Они напоминали разорванный восклицательный знак.
Сойдя по широким ступенькам с веранды, они повернули налево и двинулись по расчищенной дороге. Старший инспектор отстегнул поводок, кинул теннисный мячик, и пес прыгнул в снежный сугроб и принялся яростно откапывать драгоценную игрушку.
Гамаш с любопытством ждал реакции своего спутника на деревню. Он уже успел понять, что Жерома Брюнеля не так-то легко раскусить. Жером был городским человеком и по рождению, и по воспитанию. Медицину изучал в Монреальском университете, а еще раньше учился в парижской Сорбонне, где и познакомился с Терезой. Она тогда заканчивала диссертацию по истории искусства.
Деревенская жизнь и Жером Брюнель представляли собой разные полюса магнита.
Пройдя молча один круг, Жером остановился и уставился на три громадные сосны, подсвеченные и устремленные в небо. Пока Гамаш бросал мячик, играя с Анри, Жером разглядывал дома вокруг луга. Некоторые из них – красного кирпича, другие обшиты вагонкой, третьи – из плитняка, словно вытолкнуты из земли, на которой стояли. Явление природы. Но Жером не стал говорить о своем впечатлении – он снова повернулся к трем соснам. Запрокинув голову, осмотрел их до самых макушек, устремленных к звездам.
– Знаете, Арман, – сказал он, глядя вверх, – некоторые из них и не звезды даже, а спутники связи.
Он возвратился на грешную землю и встретился взглядом с Гамашем. Между ними в морозном воздухе клубилась дымка теплого дыхания.
– Oui, – сказал Арман.
Анри уселся у его ног, глядя на руку Гамаша в перчатке, держащую теннисный мячик, на котором намерзла собачья слюна.
– Они летают по своим орбитам, – продолжил Жером. – Принимают сигналы, посылают. Покрывают всю землю.
– Почти всю, – поправил его Гамаш.
В свете гирлянд старший инспектор увидел улыбку на лунообразном лице Жерома.
– Почти, – кивнул Жером. – Поэтому вы и привезли нас сюда, да? Не потому, что никто не догадается искать нас здесь, а потому, что деревня невидима. Они не увидят нас здесь, верно? – Он взмахнул рукой, показывая на небо.
– Вы обратили внимание, что, едва лишь мы спустились с холма, сигнал на наших сотовых пропал? – спросил Гамаш.
– Обратил. И это касается не только сотовых?
– Абсолютно всего. Ноутбуки, смартфоны, планшеты – здесь ничего не работает. Но есть телефон и электричество, – сказал Гамаш. – Проводные.
– И Интернета нет?
– Коммутируемый доступ. Даже кабеля не проложено. Затраты интернет-компаний на прокладку кабеля не окупились бы.
Гамаш повел рукой, и Жером посмотрел вдаль – за тот малый кружок света, который являла собой деревня. В темноту.
Горы. Лес. Непроходимая чащоба.
Вот в чем состояла уникальность этого места. С точки зрения телекоммуникационной, спутниковой здесь царила полная темнота.
– Мертвая зона, – сказал Жером, переводя взгляд на Гамаша.
Старший инспектор снова кинул мячик, и Анри нырнул в сугроб, оставив на поверхности только бешено виляющий хвост.
– Extraordinaire[32], – сказал Жером.
Он опять пошел вперед, глядя вниз, на свои ноги. Он шел и думал.
Наконец он остановился:
– Они не могут нас отследить. Не могут найти. Они нас не видят и не слышат.
Объяснять, кто такие «они», не было нужды.
Гамаш кивнул в сторону бистро:
– Как насчет рюмочки на ночь?
– Вы издеваетесь? Да я целую бочку выпью!
Жером быстро покатился к бистро, словно земля наклонилась в ту сторону. Гамаш задержался на минуту, заметив, что Анри все еще не вылез из сугроба.
– Ну что ж такое! – сказал Гамаш, когда Анри высунул голову, облепленную снегом, но без мячика в зубах.
Пришлось ему самому погрузить руки в снег и выудить мячик. Потом он слепил снежок, подбросил его в воздух, и Анри, подпрыгнув, ухватил комок снега и в очередной раз удивился, когда тот растворился в его пасти.
«Никакой обучаемости», – посетовал Гамаш. Но тут же понял: Анри уже знает все, что ему нужно. Он знает, что его любят. И сам умеет любить.
– Идем, – сказал он, отдал мячик Анри и пристегнул поводок к ошейнику.
Жером занял места в дальнем углу, подальше от других клиентов. Гамаш поздоровался с некоторыми из них, поблагодарил тех, кто помогал подготовить дом Эмили к их приезду, и уселся в кресло рядом с Жеромом.
Сразу же подошел Оливье, чтобы протереть столик и принять заказ.
– Все в порядке? – спросил Оливье.
– В идеальном, спасибо.
– Мы с женой вам очень признательны, месье, – торжественно произнес Жером. – Насколько я понимаю, благодаря вам мы получили возможность вселиться в этот домик.
– Ну, тут все помогали, – сказал Оливье.
Впрочем, судя по виду, он был польщен.
– Я надеялся увидеть Мирну, – сказал Гамаш, оглядываясь.
– Приди вы чуть пораньше, вы бы ее застали. Она обедала с Доминик, но ушла несколько минут назад. Хотите, я ей позвоню?
– Non, merci, – отказался старший инспектор. – Ce n’est pas necessaire[33].
Гамаш и Жером сделали заказ, после чего старший инспектор, извинившись, исчез на несколько минут, а когда вернулся, на столе уже стоял коньяк.
Вид у Жерома был довольный, но задумчивый.
– Вас что-то беспокоит? – спросил Гамаш, грея стакан в ладонях.
Доктор Брюнель глубоко вздохнул и закрыл глаза:
– Знаете, Арман, я не помню, когда в последний раз чувствовал себя в безопасности.
– Я вас понимаю, – сказал Гамаш. – Кажется, будто это продолжается целую вечность.
– Нет, я имею в виду не нынешнюю передрягу. Я говорю обо всей моей жизни. – Жером открыл глаза и устремил взгляд в потолок, украшенный простыми сосновыми ветками. Потом сделал глубокий-глубокий вдох, задержал воздух в легких и выдохнул. – Я думаю, что боялся бо́льшую часть жизни. В школьном дворе, на экзаменах, на свиданиях. В медицинской школе. Каждый раз, когда «скорая» привозила ко мне пострадавшего, я боялся напортачить и погубить человека. Я боялся за моих детей, за мою жену. Боялся, как бы с ними чего-нибудь не случилось.
