Елена Колчак - У страха глаза велики

— Злой ты…

— Что вы, мадам! Я очень даже добрый и отзывчивый. А уж страдания Вики переживаю прямо как свои собственные. Не веришь? Напрасно. Сам на себя удивляюсь, но что есть — то есть. Но кто я такой, чтобы лезть с непрошеными советами?

— Ты о чем?

— Ну… — Боб одарил меня оценивающим взглядом. Он, казалось, размышлял: стоит ли меня посвящать в свои — вероятно, совершенно гениальные — выводы. Решение, видимо, оказалось благоприятным, и он пояснил: — Зря Герман ей отпуск на работе устроил. Так бы отвлеклась, а сейчас сидит и себя живьем пережевывает. Нервы-то не железные.

Откровенно говоря, я была совершенно с ним согласна. Физическое состояние Вики вполне позволяло вернуться к работе уже сейчас — в конце концов, не шпалы ей класть придется. И в офисе от звонка до звонка ее никто не запрет, при желании можно и на дом работу брать. Что же до душевных ран, так, чем дольше их расковыриваешь, тем дольше они не заживают. Меня можно считать бессердечной, но траур в классической своей форме всегда казался мне явлением вредным. Спору нет, любой человек после трагедии нуждается в бережном отношении, и вряд ли стоит прямо с похорон тащить несчастного в цирк. Но отношение «ах, как бы не потревожить, у него такое горе!» хуже любого цирка. Поминки в этом смысле — очень мудрый обычай. Он нагружает «осиротевших» живыми заботами, и горе, хочешь не хочешь, отступает.

— Герману ты об этом не говорил?

— А что толку?

Н-да. Другой разразился бы речью на полстакана длиной, а он ограничился тремя словами.

— А с ней самой поговорить? Или не поговорить… — я решила, что цинизм Боба вряд ли испугает. А если да — тем хуже для меня. — Мало ли способов утешить безутешную вдову?

— Да как вам сказать, мадам, — Боб усмехнулся. — Я, может, и попытался бы. Да кажется мне, что место уже занято. И вообще… Я холостяк неисправимый, — он помолчал, как бы оценивая, стоит ли еще что-то добавлять. — Вика — настоящее чудо, и я даже не шучу, поскольку отношусь к ней лучше, чем «сорок тысяч братьев», — он вновь замолчал, а когда заговорил, мне захотелось стукнуть его тем, что подвернется, шуточки ему, видите ли, — но вы, мадам…. Как я могу думать о ком-то еще рядом с вами?

— Клоун! — огрызнулась я, немного подумала и решила рискнуть. — Почему ты никогда не ездишь со Стасом?

— Потому что мне это кажется несколько… парадоксальным, — ничуть не удивившись вопросу, ответил Боб. — Если позволите, мадам, я предпочел бы обойтись без подробностей.

— О кей. Тогда почему у тебя нет своей машины?

— И чего я с ней делать буду? Глупо ездить на машине и не быть в состоянии ее починить.

— Ну уж и не в состоянии, не прибедняйся. Если ты физик, должен разбираться в технике. Нет?

— Не люблю крупных предметов. Предпочитаю все миниатюрное.

За столом воцарилось молчание. Я размышляла. И чего он со мной тут сидит? Каждый вечер, заметьте! Боб вздохнул.

— Ясно. Ты, значит, полагаешь, что все эти добрые шалости — дело моих рук. В том числе и небезызвестная авария. Очень мило с твоей стороны. Не совсем понимаю, при чем тут баллончик, а по поводу аварии у меня еще не выработалось соответствующее мнение. С одной стороны, зная Стаса, я склонен ему верить: если он утверждает, что все, обязанное быть завинченным, завинчено до упора — значит, так оно и есть. Хотя, говорят, на грех и грабли стреляют. Но как бы там ни было, могу доложить, положа руку на сердце — и заметьте, мадам, исключительно ради облегчения ваших тяжких трудов. На то, чтобы открутить нужные гайки и перерезать нужные шланги, моих скромных познаний более чем достаточно. Тут Кулибин не нужен. Но теория теорией, а… В чем, в чем, а в этом не грешен.

— А в чем же грешен? Кулибин…

— Все мы в чем-то грешны, — отмахнулся Боб. — Кто-то нос в чужие дела бесперечь сует, кто-то слона у себя под носом заметить не удосуживается.

Оч-чень мне не понравились два последних замечания. «Нос в чужих делах» — это явно обо мне. А патологическая слепота — о ком? О Германе? Или опять обо мне? Даже если слона под собственным носом не замечает Герман свет Борисович — это очень печально. Ибо означает, что и я не знаю чего-то очень важного.

И что это за тайна, из-за которой Боб не пользуется услугами Стаса? Как он выразился? «Это кажется мне… парадоксальным»? Может, Стас в самом деле из Приреченска?

А лошадь-баскетболистка по имени Лиля Макарова, приятельствующая с Ольгой и по этой причине вхожая в дом? Господи! Ну ничегошеньки я не понимаю! Куда делась моя хваленая интуиция? Где внутренний голос, который, правда, по большей части хамит и вызывает подозрения в шизофренических сдвигах моей психики — но зато подбрасывает весьма толковые идеи. При той неразберихе, что творится в доме Шелестов, внутреннему голосу положено было бы трещать без перерывов на сон и еду. А он, лентяй, разродился слабеньким предположением о «двух лицах» Кристины — и заткнулся наглухо. В спячку впал, что ли?

— Кстати, а какие это тяжкие труды ты мне собрался облегчать? — поинтересовалась я с самым невинным видом.

— Ну, Рита… — укоризненно протянул мой очаровательный собеседник. — Если ты не психиатр, и в доме действительно происходят странные вещи, значит… Какого еще специалиста могут пригласить в подобном случае? Я, правда, их как-то по-другому себе представлял.

По-моему, Боб теперь принимал меня за частного сыщика или кого-то в этом роде. Я было хотела что-то возразить, но почему-то передумала.

29

Ты жива еще, моя старушка?

Коридор, где располагалась комната Вики, перекрывала Светочка со своим пылесосом. Да что же это она мне постоянно на дороге попадается!

Я постояла немного у двери, прислушиваясь. Занятие не из легких — пылесос в руках Светочки не умолкал ни на секунду. Что бы там не обещала реклама, бесшумных пылесосов не существует. Но если сосредоточиться и посчитать звук пылесоса постоянной составляющей… В комнате слабо загудел принтер — значит, Вика не спит. Может, зря я все это затеяла? Принтер погудел и смолк, как будто напечатали всего одну страничку. Светочка подняла свой агрегат, но вместо того, чтобы двинуться куда-нибудь, стояла и смотрела на меня. Я вздохнула, переложила папку с бумагами из правой руки в левую и постучала.

Ждать пришлось не меньше минуты. Наконец дверь открылась. Вика смотрела на меня примерно так же, как смотрят на двери лифта после нажатия кнопки вызова: отчасти выжидающе, а в общем, просто потому, что они перед глазами. Хозяйка была в длинном пушистом халате, оранжевом с зелеными корабликами, из-под которого выглядывали пухлые зеленые тапки с оранжевыми отворотами. Однако… На дворе плюс двадцать восемь. Лицо на фоне яркого халата казалось голубоватым, почти неживым. Из-за викиного плеча мне были видны краешек дивана и кусочек заваленного бумагами письменного стола. И еще картинка на экране монитора. Картинка мне не понравилась.

Ну, ехать так ехать, сказал попугай, когда кошка тащила его из клетки. Я постаралась выглядеть настолько смущенной и растерянной, насколько мне это вообще доступно.

— Извини, я не хотела тебе мешать. Но, может быть, ты сможешь мне помочь…

— Помочь? — Вика посмотрела на меня так, будто только что увидела.

— Ну да. Я тут в документах запуталась.

— В каких документах?

— Да тут всякие финансово-имущественные взаимоотношения между тремя конторами, я же в этом ничего не понимаю. Мне материал надо подготовить…

— Материал? — не поняла меня Вика.

— Ну да, статью, а может, и фельетон, не знаю еще, в фактуре завязла. Мне бы хоть понять, какие вопросы всем этим типам задавать. Чую, что там скользко, а разобраться — никак. А ты ведь как раз имущественным правом занимаешься? Или как это называется…

Если честно, то материал этот был мне нужен, как покойнику горчичник. Недавно некий дядя Вася Пупкин попросил мое редакционное начальство заняться одной запутанной хозяйственной историей, но — не то ситуация улучшилась сама по себе, не то «дядя Вася» потерял свою ценность — в общем, необходимость отпала. Зато для моих целей повод подходил просто идеально.

— Погоди минутку, — сказала Вика и скрылась в комнате.

Когда она меня впустила — действительно через минуту, не больше — обстановка несколько отличалась от той, что я видела через ее плечо: никаких бумаг на столе, на мониторе светится обычная заставка, принтер выключен.

Около часа мы потрошили документы, пытаясь разобраться, кто, кому, чего, когда и сколько. История в самом деле была весьма запутанная, однако Вика отделяла зерна от плевел виртуозно. Мне оставалось лишь отмечать в блокноте «узкие места» и «подводные камни», требующие уточняющих вопросов. Ох, если бы материал был еще нужен, участникам конфликта точно бы не поздоровилось. Всем троим. Полученные комментарии позволяли разделать их как бог черепаху.