Алена Смирнова - Голова в кустах
— Тебя либо вынесло на орудие убийства Зины Красновой, либо деревенские угонщики спрятали машину от участкового.
Меня не устраивала случайная встреча и с одним «совершенно озверевшим носорогом», не то что с несколькими.
Однажды мой бывший муж из русского новья привел в коттедж громадную белую собаку со складчатой приплюснутой мордой, на которой черная мочка носа смотрелась острым выступом. Зато тело у пса было идеальным — соразмерное, гладкое, и мускулы играли, как у чемпиона мира по бодибилдингу.
— Полин, он башку опустил возле калитки, а пьяный прохожий остановился и давай дифирамбы петь, мол, совершенство. Этот голову поднял и уставился на восхищенного зрителя. Мужик охнул, перекрестился и удалился галопом.
— А порода у сей прелести есть? Не о родословной спрашиваю.
— Боксер-альбинос. У него отец побеждает на всех выставках, правда.
— И не таких отцов матери-шлюхи обдуривали.
— Поля!
— Нравится он мне, нравится. Сколько ему?
— Пять месяцев, подрощенный, привитый…
Я пошатнулась. В год кобель беззвучно обещал сравняться ростом с пони. В сущности, на боксера он не походил. Чудовищный бульдог — мутант, это вернее.
Мы нарекли его Арчибальдом. Характер у пса тоже был бульдожий. Он спал сутками, но стоило приблизиться чужому, молниеносно вскакивал, дыбил шерсть ершиком на линии позвоночника и молча щелкал зубами. Держа нарушителя мертвой хваткой, Арчи поднимал на нас печальные бархатные глаза: «Рвать или опять отнимете?» Отнимали, разлив ледяной водой. Как-то мужу захотелось поиграть с «белочкой» в футбол. Минут пятнадцать пес стоял, не шевелясь, и с тревогой наблюдал за взбесившимся хозяином. И еще пятнадцать минут — исподлобья без тревоги. Я поехидничала и ушла в дом. Через пять минут ворвался мой центрфорвард — кроссовки, куртка, брюки в клочья, на щеке бордовые царапины от когтей. Следом за ним, повиливая всей задней частью туловища, с мячиком в слюнявой пасти несся шальной от удовольствия Арчи. С тех пор на калитке красовалась солидная табличка:
«Осторожно, во дворе совершенно озверевший носорог». А мы называли «озверевшим носорогом» всякого неуравновешенного, опасного человека.
Со своеобразной автостоянки я улепетывала, не чуя под собой ног. Удалившись в глубь рощи, не слишком добросовестно поискала шалаш Трофимова и с облегчением ринулась к просвету между стволами.
В городе я сразу направилась к Измайлову. Дважды повторила свой рассказ, опустив литературные и кинологические подробности.
— Вик, мне нужно было окопаться какой-нибудь палкой, замаскироваться ветками и караулить преступников, — запоздало сообразила я.
Измайлов представил себе процесс, изменился в лице и одобрил уже содеянное:
— Не нужно. Ты правильно поступила, детка.
— Но, милый, на объявление Трофимовой наверняка откликнулась прорва мастеров. Завтра они заполонят рощу и увидят машину.; Значит, сегодня ее надлежит спрятать.
— Разумно. А если не спрячут?
— Проверить?
Измайлов погрозил мне пальцем.
— Поля, мы с Балковым большие мальчики и возьмем проверку на себя. Кстати, готово заключение по твоим таблеткам. Ты приобрела ту самую гадость, которую употребляла Краснова и, похоже, Трофимов. Ступай, передохни, напутешествовалась.
Я взялась за ручку двери и оглянулась:
— Вик, Леша угробил Зину? «Шестерка» в семейных владениях — это улика против него?
— Возможно. Ты сильно растерялась, номер не запомнила.
— Обижаешь. Сняты номерные знаки.
Я люблю Измайлова классически, то есть не поймешь, за что. Но иногда на экране наших отношений появляется стоп-кадр, и на секунду приходит понимание, которое нельзя выразить ничем.
Это снова случилось. Полковник встал, подошел ко мне и, не распуская рук, тихо, серьезно сказал:
— Извини, пожалуйста. Спасибо тебе.
* * *Передохни… Не выйдет, пока не переговорю с Вешковой. Юра просил не трепаться о нем, но вдруг Лилия Петровна сама проявит инициативу? Не будь он Загорским, я бы твердила себе: «Наркоман — пожизненный диагноз. Они патологически лживы, оторваны от реальности, не отвечают за свои выражения и поступки, свыкаются с собственной смертью, у них мозги набекрень…» Но сочетание Юриной фамилии и предсказания:
«Меня убьют наркотиками» было чересчур тревожным. Кроме того, словечко «это» со вчерашнего вечера, будто ватой, забило мне уши. Необходимо было выяснить, приходил ли он к Вешковой и намерена ли она что-то предпринять, пока Юру Загорского снова не затянула героиновая трясина. Как он сказал? «Я, это, торчал от того, что „героин“ и „герой“ однокоренные слова».
Лилия Петровна, как всегда, была не очень приветлива. И занята по горло. Ей снова предстояло куда-то бежать, где-то выступать, ломать чью-то косность и обращать кого-то в свою веру.
— Я заглянула спросить, получили ли вы международный гранд.
— Нет, Полина, но положенный срок рассмотрения заявки не истек.
— А на создание реабилитационного загородного центра благотворительные средства предусмотрены? Помните, вы рассказывали — если помещать туда наркоманов на несколько лет, процент излеченных резко возрастает?
— Тоже нет — центр дело дорогое. За него еще надо биться с чиновниками и растрясать спонсоров. Но у меня есть кое-какие наметки…
Кто бы сомневался. Однако, похоже, Вешковой было не до Юры. Она вскочила и стала сдирать с себя белый халат.
Женщина-стайер.
— Лилия Петровна, — решила добиться своего я, — Юра Загорский, к примеру, обойдется без этого центра?
— Давайте покурим, — неожиданно предложила она.
Но, куря, умудрилась переобуться, причесаться, покрасить ногти быстросохнущим бледным лаком. И, разумеется, произнести монолог.
Мальчик заглядывал к ней сегодня, принес устав, но она убегала на совещание, поэтому они успели лишь поздороваться. Юра «накушался», его желания преодолеть зависимость хватило бы на десятерых. Кололся он всего полтора года, а в последнее время вбил себе в голову, что вот-вот увидится с матерью и обязан быть в форме. То есть состояние мальчика Вешкову устраивало. Ее сердил Загорский-старший. Шесть месяцев назад Вениамин Кузьмич привел сына сдавать анализы на СПИД. Вируса в крови не обнаружили. Родитель был откровенен, внимал медицинским указаниям и горестно молил: «Только не официальный наркоучет. Я знаю, как у нас соблюдается конфиденциальность и чего стоит анонимность, только не учет…» Лилия Петровна переквалифицировалась в нарколога. Оформляя «Надежду», старший Загорский изводил Вешкову беспрерывными телефонными звонками и нудными разглагольствованиями. Живущая в быстром темпе, Лилия Петровна с трудом это выдерживала. Но сейчас, когда Вениамин Кузьмич ни с того ни с сего сделался высокомерен, она расстроилась.
— Я не нуждаюсь в его благодарности, Полина, — горячилась Вешкова. — У меня полно хлопот. Я отдала Юре все возможное — время, энергию. Но вы правильно заметили, реабилитируется парнишка в домашних условиях, сорваться легче легкого, нельзя прекращать контакты. А Загорский-папа вообразил, что дальше сам справится. Между нами, не у всех родителей дети становятся наркоманами, не заноситься бы Вениамину Кузьмичу.
— Лилия Петровна, ему хочется, что называется, избавиться от свидетелей.
Вы видели его униженным, раздавленным. Бывают такие люди: когда плохо, напролом лезут за помощью; когда хорошо, не узнают вчерашнего помощника на улице.
— Мне тоже много чего хочется, — сообщила Вешкова. — Полина, я опаздываю.
— Секунду! С чего вдруг Юра «заболел» матерью?
— Не вдруг. Он всегда тосковал по ней. Тоска — то, за что я его поддела, чтобы вытащить. А месяц назад он нашел ее фотографию. Вы не представляете, сколько он упустил на игле. Постепенно возвращается к интеллектуальной и прочей деятельности. Но еще долго будет неадекватен. Ему предстоит вспоминать, жалеть, раскаиваться, плакать. Не прав Вениамин Кузьмич, один он через муки сына не проведет.
Последнюю фразу она произнесла в своей обычной прохладно-отстраненной манере, и я вновь ощутила себя стоящей на ветру. Поэтому простилась со своим раздражителем без сожаления. И забористых проклятий полковника Измайлова в адрес сыщиков-любителей не вспомнила. А зря.
Если честно, меня устраивало то, что Юра просто неадекватен. Я ничего путного не могла для него сделать, но беспокойство торчало во мне гвоздем, и я постоянно ранилась. Лилия Петровна словно гвоздь вбила… Я не успела упорядочить свои разномастные мысли, раздался телефонный звонок. Непривычно взволнованная Варвара интересовалась, не смотаюсь ли я из квартиры. Но я слишком устала для шевелений.
— Отрубаюсь, — сказала я.
— Подожди минутку! — воскликнула Линева.
— Это сильнее меня.
— Подожди!
Видимо, она связывалась со мной из автомата на углу, потому что очень скоро поднялась, прислонила меня к стене прихожей возле аппарата и попросила:
