Нина Васина - Приданое для Царевны-лягушки
– Смысл жизни, – просто ответил Платон. – Смысл жизни в ее священной хрупкости.
– Странно слышать подобное от человека вашей комплекции.
– Кто знает, – вздохнул Платон, – кто знает...
– До определенного вашим братом совершеннолетия Федора Омолова осталось чуть больше месяца, – вдруг заметил Птах, рассматривая себя в зеркале.
Платон уставился на его отражение и вдруг разглядел страх.
– Вы сейчас задаете себе вопрос, кто мне позволил вторгаться в вашу жизнь, да? – подловил его взгляд Птах. – Рыться в интимном, заставлять выделывать совершенно невероятные вещи, так?
– Это смерть позволила, – ответил Платон тихим голосом. – Я уже думал об этом. Только смерть брата могла позволить вам вытворять со мной такое. И знаете, что еще мне пришло в голову? Раз вы используете даже смерть себе на пользу, что вам стоило самому ее организовать?
Они смотрели друг на друга в зеркале, и тоска сковала сердце Платона предчувствием горя. И еще он подумал, что сейчас может умереть – еще один инсульт. Или просто превратиться в неподвижный обрубок, а этот человечек с детским розовым личиком, которое бывает у «доброго пьяницы», как подметил в своей книжке Рабле, будет приходить и высасывать остатки жизни из его обездвиженного тела или бесцеремонно топтаться у могилы.
Дверь кабинета резко распахнулась – ни намека на стук, – и вбежал радостный, возбужденный чем-то Вениамин.
– Сто двадцать восемь! – выпалил он.
– Веня!.. – перебил его Платон, пытаясь предупредить племянника, чтобы тот молчал в присутствии Птаха, но не успел.
– Сто двадцать восемь маленьких сереньких личинок! Они все живые, – закончил Веня уже менее радостно, заметив, наконец, выражение глаз дядюшки, и вдруг – толчком – пролетел от двери к середине комнаты.
За ним появился сердитый Федор – это он толкнул брата.
– Я считаю это насмехательством, – заявил Федя, подумал и уточнил: – И даже надругательством!
– Давайте обсудим наши семейные проблемы без посторонних! – угрожающе повысил голос Платон.
Коля Птах вертелся в комнате еще минуты две, уверяя присутствующих, что страхование от несчастных случаев – лучший способ уберечь себя от любых надругательств. Потом ушел.
– Кто над кем надругался? – устало закрыл глаза Платон, поникнув головой.
– Гимнаст надругался над трупом, а Венька ему помогал!
У Платона опять все похолодело внутри. Гимнаст надругался над трупом? Поистине – горе тянет за собой все новые неприятности! Как говорится, подошла беда... Двадцать лет назад Гимнаста уволили из морга, где он и жил и сторожил, именно за надругательства над трупами. Гимнаст оставлял на мертвых телах надписи, смысл которых понять было трудно, уверяя, что это послания на тот свет, за что и отбыл полгода в психушке.
– Где Гимнаст взял труп? – тихо спросил Платон.
– Да не было никакого трупа, – отмахнулся Вениамин. – Федька, как всегда, сначала наорет, намахается кулаками, а потом начинает объяснять, но неправильно. Короче, там такая фишка. Из яйца вылупились сто двадцать восемь богомольчиков.
– Из какого яйца? – не понял Платон.
– Да! Скажи Тони, где вы взяли это яйцо! – угрожающе приказал Федор.
– Мы его сперли в морге, – весело признался Веня.
– То есть это та самая оотека... – начал соображать Платон.
– Да кто это мы? Кто мы? – напирал на брата Федор.
– Ладно, я и Аврора сперли в морге яйцо в пробирке – вещественное доказательство номер триста два дробь двенадцать. Отвезли в Репино, в твою оранжерею. Гимнаст поместил его в наиболее пригодную для вылупления среду... этого самого, как его?.. обитания! И сегодня вылупилось сто двадцать...
– Это мы уже слышали! – зарычал Федор. – Тони! Как ты назовешь такое издевательство над мертвым батей?
– При чем здесь отец? – гнул свое Вениамин. – Думаешь, ему будет спокойней, если эта живность сдохнет в пробирке, не увидев белого света? Гимнаст сказал, что они вылупились и тут же полезли по розам и стали пожирать тлю! А тля, говорит Гимнаст, это настоящее бедствие для роз!
Застыв в инвалидной коляске и задержав дыхание, Платон в мельчайших подробностях представил, как из резаной раны у плеча мертвого Богуслава вынимают яйцекладку насекомого, кладут ее в пробирку, как потом эта пробирка оказывается у него в оранжерее. Он даже мог точно указать место, где Гимнаст вытряхнул яйцо из стекляшки – в самом влажном и теплом помещении с орхидеями и розами, как раз на выращенный с большим трудом индонезийский мох, нежный на ощупь, как реснички младенца. И вот целое скопище прожорливых богомольчиков ринулось по стволам к розовым бутонам пожирать зеленую тлю... Почему так тяжело и муторно, как под водой с камнем на шее? Ах да, нужно дышать...
Втянув со стоном воздух сквозь сжатые зубы, он потерял сознание.
Братья перенесли дядюшку на его кровать в спальню. Аврора приготовила ватку с нашатырем, но Платон Матвеевич, даже вдохнув резкий запах, глаза не открыл, а обрадовавшись своему новому воскрешению, лежал неподвижно и слушал, что говорят племянники и странная женщина, зачем-то пробравшаяся к нему в дом.
– Если Тони умер, я набью тебе морду! – пообещал Федор.
– А мне за что? – изумился Вениамин. – Это ты во всем виноват. Ворвался, наорал. «Надругательство над трупом!» От таких слов кто хочешь копыта откинет.
– Так нельзя было говорить, – поддержала Веню Аврора. – Ваш дядя очень испугался таких слов, потому что, по моим сведениям, садовник, который живет в его доме в Репино, лечился в психиатрической больнице именно от некрофилии.
– Чего? – спросили братья хором.
А Платон от неожиданности приоткрыл один глаз и посмотрел на Аврору. Она сидела рядом и с серьезным видом смачивала в салатнике с водой какую-то тряпку.
– Это такое сексуальное отклонение, – с готовностью объяснила Аврора и вдруг шлепнула мокрую тряпку Платону на лоб, закрыв ему глаза и переносицу.
– Да я тебе за такие слова!.. – ринулся грудью вперед Федор, но Вениамин стал между ним и Авророй.
– Не размахивайся тут, – сказал он спокойно. – Подумаешь, делов – сексуальное отклонение! У кого не бывает. У тебя, например, считай каждый вечер бывает.
– Я разобрался с этой проблемой, хорош базар разводить! – решительно заявил Федор.
– Давно? – спросил Веня.
– Чего – давно?
– Давно разобрался?
– Вчера. В целях сохранения собственной жизни я – женюсь!
В наступившем молчании слышен был только звук падающих в салатник капель воды. Плям-плям-м-м... Платон подумал, что это, наверное, с мокрых пальцев Авроры капает.
Первым очнулся Вениамин:
– Ну, Федька, у тебя все получается, как в анекдоте: «дайте водички попить, а то так есть хочется, что переночевать негде»! При чем здесь сохранение жизни? Женись себе на здоровье в целях предохранения правой руки от вечерних перегрузок.
– Она сделает так, что меня будет невозможно убить. Никому.
– Она? – напряглась Аврора, но лечебный процесс не прекратила – сняла мокрую тряпку с лица Платона и плюхнула ее в салатник с водой.
У Платона появилась возможность приоткрыть веки и хорошенько рассмотреть Федора. Насупившись, тот уставился в пол.
– Федька! – прошептал Вениамин. – Ты хочешь стать бессмертным?
– Никаким не бессмертным. Состарюсь и помру своей смертью. Я хочу, чтобы меня не брали ни пуля, ни нож. А уж с кулаками я как-нибудь сам справлюсь.
– Сколько? – спросила Аврора. – Сколько это сейчас стоит – заговор от пули и ножа?
– Заговор? – удивился Вениамин.
– Две штуки баксов плюс заявление в загс.
– А ты и не поторговался? – подозрительно прищурилась Аврора.
– Она лучшая колдунья. Царица огня и воды. Попробуй с такой поторгуйся. Она знает обо мне все – даже о шраме под подбородком.
– Удивил, – хмыкнула Аврора, забыв, очень кстати для Платона, о лечебной процедуре. – Я тоже знаю о твоем шраме. Его можно разглядеть снизу. Эта колдунья – Царица огня и воды, она маленького роста?
– Ну и что? Она близко ко мне не подходила. Я ее вообще в глаза не видел.
– Как же ты ее нашел? Как договаривался? – спросил Веня.
– Нашел по объявлению. Позвонил. Пришел в ее офис.
– Офис! – скептично фыркнула Аврора.
– Офис! – повысил голос Федор. – Обстановочка не из дешевых, скажу я вам. Потому и располагает к доверию. Она сразу все обо мне выложила – и о потере близкого человека, и о финансовых трудностях, которые меня ожидают, если не одолею врага. И об этом самом... – запнулся Федор. – О душевных страданиях.
– У тебя душевные страдания? – удивился Вениамин.
– Сам же говорил, что тебе спать мешаю! – огрызнулся Федор. – И еще обозвал это сексуальным отклонением! Короче, я женюсь – и тема закрыта.
– Покажи объявление, – привстал Платон.
– Тони! – обрадовался Веня. – Ты слышал? Федька жениться собирается.
– Вот, – Федор протянул глянцевый журнал, перегнутый на последних страницах.
